Иоганн Арндт - Об истинном христианстве
Об обращении Арндта к этой сфере свидетельствует и круг его чтения в эти годы. Он изучает традиционные тексты немецкой мистики: Иоганна Таулера, Фому Кемпийского и в особенности известный трактат XIV века «Немецкая теология» – книгу, воодушевившую в своё время Лютера. Впоследствии эти занятия приведут к тому, что Арндт издаст в собственном переводе на современный ему немецкий язык «Подражание Христу» Фомы Кемпийского, «Немецкую теологию» и два небольших трактата Иоганна Штаупица, духовника Лютера времён его монашества.[10] Но заговорив о мистике, необходимо уточнить, что имеется в виду.
* * *В русском церковном языке нет общепринятого определения термина «мистика». В отечественной духовной литературе данное понятие имеет скорее негативный характер: «мистикой» считается нецерковный, ложный, оккультный духовный опыт. Это отношение переносится и на всю западную церковную мистику. На мой взгляд, такое отношение является результатом недостаточного знания и понимания христианской традиции Запада. Даже столь всесторонне образованный человек, как святитель Феофан Затворник, порицая западную мистику в своей книге «Письма о духовной жизни», определяет её как визионерство, страсть к откровениям и т. п., в качестве её представителей называя имена Бёме и Сведенборга, а также Терезы Авильской.[11] Но Бёме и Сведенборг – вовсе не мистики, а теософы;[12] также и крайности женского католического мистицизма вовсе не определяют лицо всей западной духовности. Приходится констатировать, что св. Феофан не был в должной мере знаком с настоящей западной мистикой; если бы он читал творения Таулера, пиетистов, Терстегена и др., то он, будучи образцом научной добросовестности, составил бы о ней иное представление, и не причислил бы к мистикам Бёме и Сведенборга.
Герхард Терстеген[13] определяет мистика как человека, имеющего опытное, всецело охватывающее и поглощающее его внутреннее богообщение о Христе. Мистику чужды какие бы то ни было разгорячения и экзальтации, он с большой осторожностью относится к видениям и откровениям (последние, по Терстегену, вовсе не составляют необходимую принадлежность мистики, а являются вещами привходящими, случайными), он не выставляет себя напоказ, не произносит тёмных и многозначительных речей, но старается проводить как можно более сокровенную, трезвенную и разумную жизнь.[14] Но это ровно то же, о чём пишет св. Феофан как о «внутрь-пребывании»[15] и «богообщении»;[16] а в предостережениях против ложного мистицизма Терстеген здесь совершенно совпадает и со св. Игнатием (Брянчаниновым).
Впрочем, нельзя сказать, что настороженное отношение к термину «мистика» не имело бы оснований. Необходимо различать мистику «вообще» и мистику церковно-христианскую. Под первой обычно понимают соединение индивидуума с Божеством. При этом личность человека в той или иной, а порой и в максимальной степени, растворяется в бездне безличного Божества. Под церковной же, христианской мистикой следует разуметь соединение личности человека с личным Богом во Иисусе Христе, Святым Духом. Именно так понимал мистику Терстеген, именно это имел в виду св. Феофан Затворник, говоря о богообщении. И мы в дальнейшем, употребляя этот термин, будем иметь в виду только этот, церковно-христианский его смысл.
* * *Итак, в кведлинбургский период жизни Арндта мы видим, как складываются две основные линии его богословия – необходимость покаяния, то есть воплощения в жизнь заповедей Христовых и всего, чему учит Священное Писание; и необходимость созидания внутреннего человека, возрастания в новом рождении свыше и формирования образа и подобия Божия в своей душе, что составляет предмет церковно-христианской мистики.
Очень важной для становления Арндта как христианина и пастора была разразившаяся в 1598 году эпидемия чумы. По сохранившимся документам видно, как он, не щадя себя, исполнял свой долг. Целыми днями он ходил по домам, напутствуя умирающих и отпевая умерших. «Как я выдержал всё это, как я перенёс эту невероятную усталость и ужасный запах, исходящий от больных чумою – одному Богу известно»,[17] – писал он.
Несмотря на столь самоотверженное служение, в своей общине Арндт вызывал всё большее и большее недовольство. Это было связано с его призывами к покаянию и исправлению жизни. То, что такая проповедь большинством прихожан не принималась, и было следствием того кризиса благочестия, о котором я сказал выше. «Множество моих прихожан», – писал Арндт, – «не только отворили бы предо мною все ворота города, но и снесли бы стены оного, только бы я удалился от них».[18] Поэтому, когда Арндту поступило предложение занять место пастора церкви св. Мартина в Брауншвейге, он ответил согласием и 16 августа 1599 года вступил в эту должность. Начался новый, очень важный, но во многом и самый скорбный этап его жизни.
Политическое положение Брауншвейга в то время было весьма сложным. Город хотел выйти из подчинения Брауншвейг-Люнебургского герцогства и стать свободным имперским городом – то есть подчиняться не местному герцогу, а непосредственно императору Священной Римской империи Германской нации. За это отделение шла упорная борьба, переходившая порой в военные действия. Одно из них имело место сразу по переезде Арндта в Брауншвейг, в 1600 году, когда войска герцога Генриха Юлиуса осадили город. В самом городе также складывалась достаточно напряжённая ситуация. Брауншвейг управлялся так наз. «партией патрициев» – то есть представителей аристократии и высших слоёв города. Одновременно горожане избрали (в 1602 году) городской совет, который этой партии противостоял. Иоганн Арндт вместе с большинством духовенства встал на сторону патрициев. Новоизбранный городской совет проявлял антицерковные настроения, и вообще, как писал Арндт в одном письме, состоял из представителей черни, неспособных к управлению.[19] В городе возникли серьёзные нестроения, приведшие к открытому противостоянию патрициев и городского совета, в результате которого победили первые. Зачинщики беспорядков были подвергнуты пыткам и в конце сентября – начале октября 1604 года казнены. Духовенство города одобрило этот шаг.
Некоторые современные исследователи ставят Арндту в вину то, что он, хотя не имел отношения к судебному процессу и вынесению судебного приговора, никак не высказался в защиту приговорённых к смерти и не проявил к ним сострадания.[20] Другие исследователи отмечают, что Арндт, во всяком случае, думал над нравственной оценкой происходящего, в отличие от противников осуждаемых и своих коллег по духовному цеху, которые такими вопросами и вовсе не интересовались.[21] Арндт писал: «Мне были представлены самые серьёзные доказательства, что требования черни – как бы их не оправдывать – были самым настоящим мятежом». И в другом месте: «действительно ли их (зачинщиков мятежа. – иг. П.) признание истинно, или оно было вынуждено мучительною пыткою, сказать трудно».[22] Вряд ли можно предъявлять человеку той эпохи требование, чтобы он вёл себя в соответствии с современными принципами гуманизма и прав человека. Во всяком случае, Арндт отнюдь не радовался, что попал в такую ситуацию. И от партии патрициев, на стороне которой он оказался, он вовсе никаких выгод не получал. Когда в сентябре следующего, 1605 года ему поступило предложение занять место пастора в Хальберштадте, он согласился – но власти Брауншвейга, воспользовавшись тем, что при приглашении не были соблюдены все необходимые бюрократические формальности, его не отпустили. Также и прощальное его письмо брауншвейгскому губернатору, отрывок из которого будет приведён ниже, свидетельствует об отнюдь не радужных отношениях с победившей стороной.
И именно среди всех этих треволнений Арндт пишет своё главное сочинение – «Об истинном христианстве». Несомненно, в написании этого произведения он находил для себя отдохновение и утешение. Первая книга «Истинного христианства» вышла к Пасхе 1605 года во Франкфурте-на-Майне.
И немедленно поднялась волна критики, которой Арндт, похоже, не ожидал. Исследователи доказывают, что здесь не обошлось без политики – обиженные на Арндта представители поверженной брауншвейгской «партии плебеев» нашли повод для мести.[23] Но всё же действовало в основном духовенство – коллеги Арндта по служению. Надо заметить, что всю жизнь – во всяком случае, пока он не занял епископскую должность в 1612 году – именно от них он претерпевал наибольшие скорби: в своей среде он был одинок и не понят. Арндту тут же предъявили обвинение в неправомыслии, в том, что он разоряет «чистое учение», требует «дел покаяния», отметает учение о спасении только верой и т. д. Тогда он подготовил второе издание, в которое внёс около восьмисот исправлений, не менявших смысла написанного, но позволявших избежать обвинений, и выпустил его в свет в 1606 году в Брауншвейге. К тому же Арндт разослал свою книгу известным богословам в разные университеты, прежде всего в Йену, чтобы они дали свой отзыв на предмет соблюдения им чистоты учения. Между тем противники Арндта действовали столь активно, что брауншвейгская консистория запретила Арндту публиковать вообще что бы то ни было. Тем не менее, ещё раз исправив спорные места, Арндт вопреки запрету в третий раз напечатал теперь уже окончательную редакцию первой книги, вышедшую в Йене в феврале 1607 года. Все эти события отражены в предисловии автора к первой книге (§§ 8–9). Параллельно Арндт готовил 2, 3 и 4-ю книги «Истинного христианства»; наученный горьким опытом, он заранее разослал рукописи в Йену и на богословские факультеты других университетов для проверки. Йенское издание, просмотренное и одобренное авторитетными богословами, должно было, по мысли Арндта, послужить умирению его противников; но эффект получился ровно противоположный. Хотя он получил из Страсбурга, Бреслау и Мюльхаузена положительные отзывы о своей работе, само нарушение запрета публиковаться привело в ярость его брауншвейгских коллег. Давление на Арндта было столь велико, что он был близок к отчаянию. «Я никогда не думал, что среди богословов могут быть такие злые и безжалостные люди», – писал он.[24] Своему другу Иоганну Герхарду, выдающемуся богослову и поэту, Арндт писал: «Ах, как бы я хотел убежать из этой каторжной тюрьмы! С тех пор, как ты был у меня два года назад, я не имел ни одного спокойного дня. Я намерен, чтобы сохранить в себе мир, если не получу какого-либо приглашения, уехать подальше отсюда, может быть, в Эйслебен, и жить там частною жизнью».[25]
