Оливье Клеман - Оливье Клеман Беседы с патриархом Афинагором
В центре всего — Христос. В центре всего — чаша. Здесь и только здесь Христос отдает Себя полностью. Как это может быть? Как Он не сжигает меня, грешника?
В Евхаристии мы соединяемся с нашими братьями, но соединяемся лишь потому, что мы едины во Христе. Едины в реальнейшем смысле, став с Ним одной жизнью, одной кровью, одним телом. Вот почему мы поистине члены этого тела, и ничто не разделяет нас.
Именно это есть Церковь, в своей подлинной реальности. В подлинной реальности, т. е. в Евхаристии, она перестает быть этим жалким и обескураживающим обществом, откуда мы изгнали Дух Христов, она — сам Христос, она — Его воскресшее тело, через которое энергии Божий изливаются на мир и на человечество.
Я
И что нам за дело до того, «как» выражает себя это всецелое присутствие, до того «как», над которым столько мучится и ломает голову христианский Запад?
Он
Что за дело, вправду? Мы не знаем этого «как». Отцы никогда не притязали на такое ведение. Подлинное богословие здесь должно молитвенно склоняться перед тайной, а не искать объяснений. Это чудо, подобное Воскресению, ставшее реальностью в Духе Святом. Слово Божие, в Котором все пребывает, и которое все возсоздало Своим воплощением, оказывается любовью, обращенной ко всем нам, и делается нашей пищей. Мы исповедуем всецело Его присутствие.
Я
Мы не видим Его, ибо мы слепы. Но есть святые, которые Его видели. Они видели море света в евхаристической чаше. Плотские глаза, орудия науки не могут восприять этого одухотворения материи, ее преображения в Духе Святом. Невозможно выдумать аппарат, способный передать изображение Духа, на это способно лишь святое сердце.
Он
Мы поклоняемся чуду, мы исповедуем его: этот хлеб истинно есть Тело, это вино есть поистине Кровь Воскресшего Господа. Христос отдает Себя в хлебе и вине. В католическом причастии тоже, я в этом убежден.
Он
Христианство — это жизнь во Христе. И Христос никогда не останавливается на отрицании, на отказе. Это мы возложили на человека такое бремя! Иисус никогда не говорит: не делай того–то, этого нельзя. Христианство не состоит из запретов: оно есть жизнь, огонь, творение, озарение. В доверии меняется сердце. И жизнь Воскресшего начинает понемногу наполнять нас.
Я
Николай Кавасила писал, что для человека важнее прежде всего не любить Бога, но знать что Бог его любит. Любовь призывает любовь и обновляет жизнь. Ибо эта самая любовь и дарует нам бытие.
Он
Вспомните: Иисус приглашен к фарисею. Приходит блудница и приносит сосуд с благовониями. Она приникает к ногам Иисуса, орошает их слезами, утирает их волосами, целует их и натирает драгоценным миром. Фарисей думает, что Иисус не пророк, иначе бы Он узнал, что женщина эта — грешница. И Иисус рассказывает ему историю о двух должниках. Один должен пятьсот динариев, другой пятьдесят. Заимодавец прощает долги обоим. Который полюбит его больше? ~ спрашивает Иисус. И фарисею остается только ответить: тот, которому больше прощено. Тогда Иисус указывает ему на все проявления любви этой женщины — слезы, волосы, поцелуи, благовония. И говорит! в заключение: «Поэтому говорю тебе: многие грехи простились ей, потому что она возлюбила много».
«Oti igapisen poli».
Потому что она возлюбила много,
Потому что Он возлюбил много.
Я
Это и вопль разбойника на кресте. Христианство не противопоставляет добродетель пороку, добрых злым, но двух злодеев по обе стороны Креста, одного богохульствующего, жаждущего лишь демонстрации силы: «Если Ты Христос, спаси Себя и нас», и другого умоляющего: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» И Иисус отвечает ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».
Он
Но что мы сделали из христианства? Религию закона и самодовольства! Подумайте хотя бы о страхе той уличенной в грехе женщины или о любви, пропитавшей собою всю христианскую психологию. Но Иисус никогда и ничего не говорил против женщины. Он вообще никогда ничего не говорил против человека, Он любил его, Он помогал ему обрести подобие Божие соединяющее его с Создателем. Если Он обвиняет кого, и обвиняет со всей непреклонностью, то лишь фарисеев и лицемеров. Только довольных собой, тех кто судит и попирает других.
Ибо она возлюбила много. Oti igapisen poli. Какое может быть еще оправдание?
* * *
Он
Тайна Христова неисчерпаема. Она превосходит любые формулы, которые хотят ее выразить. Ее нельзя заключить в границы, ею нельзя обладать, ей можно лишь изумляться, изумлением, которое просыпается вновь и вновь.
Я
Вот почему Отцы могли говорить об этой тайне лишь в антиномиях. Нельзя уловить суть личности и прежде всего Его Личности. Личности, о которой нельзя ничего сказать, ибо все сказано. Нужно умереть для самого себя, возродиться в любви и прославитm ее.
Он
Кое–что ускользнуло от внимания Отцов — непосредственная человечность Иисуса. Вспомните позавчерашнее Евангелие, где говорилось о Марфе и Марии: «Иисус любил Марфу и сестру ее, и Лазаря». Он любил отдыхать в кругу Своих друзей. Ему хотелось повидать их перед крестным Своим часом. Собственной волей Он взошел на Крест, дабы схватиться со смертью и победить ее в космической драме — и Отцы умели поразительно говорить об этом — и в то же самое время, именно тогда Он нуждался в отдыхе среди друзей, Ему хотелось еще раз ощутить человеческую любовь…
Я
Меня всегда поражало, что Иисус, умея любить бесконечно каждого человека, имел друзей, делал различия. Розанов говорил, что всеохватывающая любовь аскетов — это «любовь стеклянная», абстрактная, безличная. Любовь Иисуса не такова, она полна силы, она светится дружеской теплотой, человеческой нежностью… Марфа, Лазарь, и в особенности Мария… И Иоанн, ученик возлюбленный, возлежащий на груди Учителя.
Он
Иоанн стоит у истоков нашего высочайшего духовного опыта. «Безмолвствующие», как и он, ведают это общение сердец: они призывают имя Иисусово и воспламеняют им сердца. Так горело сердце Эммаусских путников…
Я
Поэтому вы и взяли Эммаус как символ, чтобы обозначить тот исторический путь, который вы проделали вместе с Павлом VI после встречи в Иерусалиме.
Он
Открыв для себя любовь Христа — это значит тоже открыть, что мы братья. Но то, что у Христа были друзья, то, что для Него существовали различия между людьми, не означает, что кого–то Он любил меньше. Ибо Он каждому оказывает тайное предпочтение. На этом, мне кажется, строится и глубинный принцип духовной жизни людей — не следует сравнивать, Всякий человек неизмерим. Кто может измерить чьловека, кроме любви, которая как раз ничего не верит? Человек несравним. Христос не сравнивает. Он безмерно любит каждого. Поучимся этому, отправляясь к людям.
Я
Я заметил: когда вы принимаете кого–то, вы как будто забываете, значит ли этот человек что–либо или не значит, чтобы принадлежать ему всецело.
Он
Не знаю. Я — человеческий атом среди тысячи других, я знаю лишь то, что каждый обладает бесконечной значимостью. Но оставим это. Вернемся к простоте Иисуса, что глубже самого глубокого богословия. Эта простота становится высочайшей в притчах. Для меня всего ближе притча о Добром Пастыре. Еще ребенком я вырезал и выделывал для игры пастушьи палки.
Я
И стали пастырем людей.
Он
Чтоб быть заступником, быть слугой. Единственный Пастырь — это Он. Только Ему открыт вход в овчарню. Он зовет Своих овец по имени. Он — Пастырь, Он же и дверь овцам. Мы входим Им, Он знает тайное имя каждого из нас.
Я
То имя, что написано на белом камне, о котором говорит Апокалипсис. Именуя нас, Он дарует нам бытие,
Он
…И мы входим и выходим, и находим пажить. Мы входим Им и находим чашу, мы выходим Им и находим ближнего.
Вот оно чудо! Неприступный Бог делается нашим другом. Вы — друзья Мои, — говорит Он нам. И эта радость неисчерпаемая!
Потому что Он возлюбил много.
Oti igapisen poli.
Церковь и христианство
Однажды вечером в Фанаре патриарх знаком пригласил меня присесть у его стола. Подперев голову руками, он, казалось, целиком ушел в какие–то тягостные мысли. И вопрос, который у него вырвался, прозвучал как стон.
Он
Что мы наделали? Что натворили? Христос покинул нас. Мы прогнали Его. Гордостью, ненавистью фарисейством мы изгнали дух Евангелия. И Христос ушел от нас.
Где Он теперь? Бродит странником, незнакомцем среди бедняков, униженных, обездоленных нашей земли? Может быть, ныне Он в Индии, в Африке? Среди тысяч одиноких людей в больших городах? Но мы–то не можем без Него жить, не можем. Нам нужно Его найти.
Я думаю о матери Марии, спасшей жизнь многих евреев и погибшей в Равенсбрюке. Молодая русская революционерка после бурной политической и лич–1 ной жизни в эмиграции стала монахиней, но не для того, чтобы запереться в монастыре, а затем, чтобы отдать себя служению малым сим и конкретным их нуждам. Это были марсельские докеры, горняки Пиренейских рудников, наркоманы и алкоголики, которых она находила в канавах и которым несла человече–кое милосердие, затем евреи, носившие желтую звезду, и ее сокамерницы в Равенсбрюке… В поезде между двумя посещениями больных или рабочей бедноты она писала стихи. В одном из них говорится об это уходе Христа:
