Митрополит Макарий - История русской церкви (Том 6)
Третья, и последняя, вина - вина против догмата о Святом Духе и всей Пресвятой Троице. Митрополит спросил Максима: "Зачем ты загладил большой отпуст в троицкую вечерню, представляющий такое премудрое изложение о Пресвятой Троице и Святом Духе?" Максим отвечал: "То ведает Михаил Медоварцев", а Медоварцев сказал: "Мне велел загладить Максим, и я, загладив только две строки, усомнился и объявил Максиму, что не могу заглаживать: дрожь меня проняла великая и на меня напал ужас. Тогда Максим взял книгу да сам загладил все до конца". "Так ли то было?" - спросил Максима митрополит, и Максим отвечал: "Мне велел загладить митрополит Варлаам, да владыка Суздальский Симеон, да владыка Крутицкий Досифей, да князь-старец Вассиан (который, значит, имел власть повелевать Максиму), а свидетелем при этом был Михаил Медоварцев". Но Медоварцев сказал: "Я ничего того не слышал от Варлаама митрополита, и от Симеона, и от Досифея; один князь-старец Вассиан приказал мне слушать Максима и заглаживать, как повелит, и я действовал по их веленью. А прослушать Вассиана я боялся, потому что он был великий временный человек и ближний у великого князя; я и государя так не боялся, как боялся его, Вассиана". Вслед за тем и Досифей, владыка Крутицкий, присутствовавший на Соборе, объявил, что он в совете о том с митрополитом Варлаамом не бывал и загладить отпуст троицкой вечерни никому не приказывал - ни Максиму, ни Вассиану. Таким образом, Максиму не удалось отклонить от себя и этого последнего обвинения.
По рассмотрении новых вин Максима его спрашивали и о прежних винах, в которых он не хотел раскаяться, и Максим повторял свои прежние ответы и, между прочим, опять утверждал, что сидение Иисуса Христа одесную Отца есть мимошедшее, как сидение Адама прямо рая. Под конец, однако ж, Максим сам сознал себя виновным, три раза повергался ниц пред священным Собором и просил себе прощения, но сознал себя виновным не более как только "в некиих малых описях", найденных в его переводе, и говорил, что он сделал эти описи вовсе не по ереси и не по лукавству какому-либо, а случайно, или по забвению, или по скорби, его смущавшей, или иногда по излишнему винопитию. Между тем как соборные акты, нами рассмотренные, показывают, что Максим виновен был более, нежели в одних малых и случайных описях, и что некоторые его вины были отнюдь не маловажны, а в то время могли казаться даже весьма важными и прямо еретическими. Потому неудивительно, если отцы Собора не простили Максима, а осудили "аки хульника и Священных Писаний тлителя", отлучили его от Святых Христовых Тайн и снова в оковах послали на заточение, только не в Иосифов волоколамский монастырь, а в Отроч тверской. Что отцы Собора с митрополитом Даниилом во главе действовали здесь собственно по убеждению в важности тех вин, за которые судили Максима, доказательством служит осуждение вместе с Максимом и Михаила Медоварцева, который тогда же сослан был в Коломну, хотя виновность последнего далеко не могла равняться с Максимовою. А если бы Даниил руководился тут одною личною неприязнию к Максиму, которой действительно отвергать нельзя, и имел в виду только притеснить и погубить его, в таком случае Медоварцев за свои смелые и подробные показания против Максима заслужил бы, конечно, милость от митрополита, но не казнь.
Дошла, наконец, очередь и до князя-старца Вассиана Косого. Едва окончился Собор, судивший и осудивший Максима, как открылся новый Собор (11 мая 1531 г.) для суда над Вассианом. Не напрасно еще прежде укоряли его в гордости и дерзости, о чем он сам не раз замечает в своих сочинениях теперь его гордость и дерзость обнаружились в высшей степени. Понятна эта гордость в человеке, который был сын первого вельможи в государстве, занимал сам должность воеводы, приходился в родстве великому князю и хотя подвергся было опале и насильно пострижен в монашество, но вскоре снова приблизился ко двору и, живя в монастыре, пользовался роскошным столом от государя, сделался его ближайшим советником и временщиком, грозным для всех. Но непростительна эта гордость в иноке и старце-пустыннике, каким Вассиан любил сам выставлять себя, непростительна тем более, что она выражалась не в каких-либо мирских делах, а в делах веры и Церкви. С возмутительною дерзостию относился он к предметам, самым священным для всякого православного христианина, ко всем духовным властям, ко всем православным, не разделявшим его мыслей, называя их всех еретиками, даже отступниками, и не хотел, например, признать святости преподобного Макария Колязинского потому только, что он был будто бы "сельской мужик". Долго терпели Вассиана церковные власти, может быть, потому, что боялись его как сильного временщика, или и потому вместе, что не знали некоторых важнейших его дерзостей. Но когда дерзости эти раскрылись вполне, когда Вассиан лишился прежней силы, его потребовали к отчету на Собор.
Известно, какое значение в православной Церкви имеет Книга правил святых апостолов, святых Соборов, Вселенских и Поместных, и святых отцов, называемая обыкновенно Кормчею. И эту-то книгу Вассиан вздумал переправить по-своему: иное выбросил из нее, другое переставил в ней и перемешал, третье поместил в ней и прибавил от своего домышления, согласно с своими любимыми мыслями. "Как смел ты дерзнуть на такое дело?" - спросил Вассиана митрополит Даниил. И Вассиан отвечал: "Меня понудил на то митрополит Варлаам со священным Собором, а на том Соборе были владыки - Вассиан Ростовский, Симеон Суздальский и Досифей Крутицкий". Но находившийся тут же Досифей сказал: "Я на том Соборе не бывал и не слышал о нем, и митрополит Варлаам того старцу Вассиану не приказывал; как Вассиан священные правила, апостольские и отеческие, разрушил, а новые свои правила написал, тому 14 лет (следовательно, в 1517 г.), а Вассиан Ростовский и Симеон Суздальский преставились еще за два года прежде, тому лет шестнадцать (действительно, оба скончались в 1515 г. - первый 28 августа, а последний 13 ноября). Вассиан взводит на меня ложь". Даниил, с своей стороны, заметил Вассиану: "Правда, случалось иногда, что по нужде поручаемы были некоторые церковные дела и людям, не облеченным в священный сан, но только людям премудрым и благочестивым, а не стропотным и развращенным, как ты, который стропотное и развращенное и говоришь, и проповедуешь, и пишешь". Даже если согласиться, что Варлаам точно поручал Вассиану пересмотреть и исправить Книгу правил, это еще отнюдь не значило, будто Вассиан уполномочен был исказить ее и внести в нее свои хульные мысли. "В чем мое стропотство и развращение?" спросил он Даниила.
"Ты, - молвил митрополит, - развратил на свой разум священную великую Книгу правил и написал в ней от себя так: "Есть в священных правилах сопротивное Евангелию, и Апостолу, и жительству святых в других местах написал и многим людям говорил: "Правила писаны от дьявола, а не от Святого Духа". А Христа называешь тварию и в нетленную ересь (т. е. будто Плоть Христова была нетленна от самого рождения, а не подобна во всем плоти человеческой кроме греха) веруешь и пребываешь в ней. А чудотворцев называешь смутотворцами, потому что они имели у монастырей села и людей". Обвинения, как всякий видит, весьма важные, даже чрезвычайно важные. Что же отвечал на них Вассиан? Он как бы не обратил на них и внимания, не счел нужным и отвечать на них, а только сказал: "Я писал о селах: во Евангелии писано (где?), не велено сел монастырям держать". Когда же по приказанию митрополита прочитаны были Вассиану разные места из церковных правил, из писаний и житий святых отцов, свидетельствовавшие, что монастырям иметь земли и села не возбранено, что и в прежние времена монахи, хотя владели селами, однако умели благоугождать Богу и спасались, Вассиан вынужден был отвечать: "Те села держали, но пристрастия к ним не имели". На это митрополит справедливо молвил: "Как древние святые отцы и чудотворцы, имевшие у своих монастырей села, не имели к ним пристрастия, так точно поступали и в нынешние лета святые отцы и чудотворцы, имевшие у монастырей села; почему же ты думаешь, что нынешние чудотворцы были пристрастны к селам?" И Вассиан отвечал: "Я не ведаю, чудотворцы ли то были", - ответ, вовсе не свойственный покорному сыну православной Церкви.
"Ты, - продолжал митрополит, - в своих правилах написал: "Инокам жить по Евангелию, сел не держать и не владеть ими; если же иноки не хранят своего обещания, то Священное Писание именует их отступниками и предает проклятию". Ино ты оболгал Божественное Писание и священные правила: они не возбраняют монастырям держать села и инокам от них питаться; не именуют отступниками и не предают проклятию людей, если они согрешают. Ты всех называешь грешниками, а одного себя безгрешным и законоположителем. Ты похулил в своих правилах всех, православно верующих во Христа, и всех назвал еретиками, отступниками и законопреступниками". На все это Вассиан отвечал только: "Я писал для себя, на воспоминание своей души, да и тех не похваливаю, которые села держат". Есть ли тут какое-либо оправдание?
