Иеромонах НИКОН Беляев - Дневник последнего старца Оптиной пустыни
Сейчас приходил Иванушка. Он в очень опасном положении: он все хочет уходить, сам не знает куда, говорил, что на Афон. А мне думается, что это просто вражье искушение. Он ухватился за одну мысль, что если не получаешь пользы в известном месте, то ищи другое. Да спасет его Господь.
9 декабря
Вчера вечером я оставался у Батюшки до полчаса первого ночи. Пока Батюшка слушал вечерние молитвы, я пошел в моленную справлять пятисотницу, как вдруг меня Батюшка быстро позвал к себе и сказал так:
— Адские муки несомненно существуют, и эти муки будут вещественны. Души праведников и грешников имеют даже одежду. Например, ведь святители являлись в святительских одеждах. Там, может быть, будут города и т. п. Все видят адские муки в условиях земного существования, только там будет не это грубое тело, а более тонкое, вроде газообразного. Но все это будет до Страшного суда, а что будет после него, того никто не знает, даже ангелы. Это тайна...
16 декабря
...Недавно Батюшка подвел меня к иконам и говорит:
— Помолимся,— помолились, и Батюшка опять:
— У вас есть от естества миролюбие... Развивайте его в духовном направлении. Из вас может выйти хороший монах.
...Спаси, Господи и помилуй Батюшку.
21 декабря
Провел день у Батюшки за письменными работами. Сейчас уже 12 часов — полночь. Под конец немного побеседовали. Батюшка выразил мне свои самые искренние чувства отеческой любви и вдруг добавил:
— Вот ведь и о. Анатолий, великий старец, был как-то особенно расположен ко мне. Быть может, он и подозревал, что я буду на его месте и старцем, и начальником скита. Ведь его пророчества и поныне сбываются...
Затем я стал одеваться, чтобы идти в свою келию, а Батюшка говорит:
— Не думайте, что вы случайно попали сюда. Нет, ваше поступление в скит глубоко промыслительно. Что бы я стал делать без вас? Конечно, дело бы шло, но не так...
25 декабря
Была чудная, тихая, ясная морозная ночь. Часов в 8 я лег, около 12 часов встал и пошел к Батюшке. Батюшка решил в монастырь не ходить, а править утреню у себя. Оба келейника, о. Кукша и я остались при Батюшке. Отправив утреню, мы разошлись. Обедня началась в 7 часов. После обедни пошел я, как обычно, в трапезу, от трапезы к старцам на могилки. Затем к Батюшке, уложил его отдыхать, а сам ушел в келию, затопил печь, поручил ее Иванушке и пошел готовить общий чай. После общего чая опять к Батюшке, он дал мне книгу "На горах Кавказа", я почитал ее до вечерни. Придя до звона к вечерне, я сел, творя молитву, — и тихо стало у меня на душе... После вечерни — на трапезу и к Батюшке. Батюшка завтра опять служит.
И я теперь в келии у себя. Перед образами горит лампада. Тихо кругом. За все слава Богу. Вот и Иванушка, как будто, образумился.
27 декабря
Вчера утром я пришел к Батюшке после чая. Мы немного побеседовали. Батюшка говорил о трудностях спасения в нынешнее время.
—А вы,— сказал Батюшка,— избрали благую часть. Желал бы я видеть вас в рясофоре и мантии, но не знаю, буду ли жив.
Но недолго пришлось нам беседовать. Батюшка прилег немного отдохнуть, а я сел читать "Отечник" еп. Игнатия Брянчанинова.
— Вы хорошо сделали, что стали читать эту книгу. Она составлена так: еп. Игнатий выписывал то, что отвечало на волнующие иноческие вопросы. С этой стороны, этот труд его незаменим. Многие недоумения сразу разрешаются какой-либо выпиской.
Это мне Батюшка сказал, когда встал.
Тут начали приходить исповедники, монашки, нищие, славильщики-мальчики, а там пришло и время трапезы. Другая часть дня прошла после трапезы быстро, ибо было повечерие и бдение.
28 декабря вечером
Была у меня беседа с Батюшкой...
— Когда скончалась моя мать, я не поехал ее хоронить, я был уже в скиту, а поручил все сделать одному доверенному лицу. После ее похорон мне переслали тысячу рублей, и я решил эти деньги дать о. Иосифу на вечный помин родителей.
Я был тогда уже рясофорным. Не знаю почему, меня записали на главную таблицу, как и следует по сумме вклада, как раз после о. Иосифа. И я, и все, конечно, слышали, как всегда поминали: "Иеромонаха Иосифа, монаха Павла" и далее. И вот мне помысл говорит:
— Ты будешь после него начальником и старцем, ты будешь его преемником...
Я отвечаю:
— Как я могу им быть, когда я всеми унижаем, презираем, гоним и неспособен по болезни глаз?
Проходят годы, я остаюсь таким же бедным послушником... Проходят годы, настает японская война, и я еду на войну, по назначению за послушание и говорю своему помыслу:
— Ну вот, как же я буду старцем? Когда возвращусь?
Потом оканчивается война, и я возвращаюсь в скит.
Когда я приезжаю в скит, то узнаю, что о. Иосиф так заболел, что до утра даже, кажется, не доживет... И действительно, меня назначают духовником, старцем и начальником скита.
Вот я и говорю вам, что нет ничего случайного в жизни нашей. Даже то, что кажется пустяком, имеет свой смысл... Но если бы я не был начальником скита, вас бы не приняли в скит...
Я никому не говорил никогда, а вам скажу: когда я был у о. Варнавы, он мне многое предсказал, и многое уже исполнилось. Он сказал мне:
— Будут тебе все кланяться. Будешь жить и творить молитву Иисусову.
Вышел я от Батюшки, иду под впечатлением беседы, а вокруг меня поющая и ликующая ночь. Тихо и ясно. Полная луна освещает наш укромный скит. Все блестит и торжествует. Сосны и все деревья, покрытые белым инеем, недвижно стоят в своем уборе, в безмолвии своем славя Бога; оба храма: и старый, и новый — словно дворцы какие стоят, облитые лунным светом... Все очень хорошо...
1910 год
Январь
7 января
Главный престольный праздник скитский. Был на водоосвящении, потом за обедней. Служил о. архимандрит. Когда Батюшка ложился отдыхать, он мне сказал:
— Да, все чему учит св. Церковь, истина. И загробные муки существуют.
А сейчас на благословении я сказал Батюшке, что замечаю в себе рассеянность и нерадение. Когда я это сказал, Батюшка прижал мою голову к своей груди, положил свою руку и накрыл своей полумантией, и, осеняя меня и мою голову крестным знамением, прочитал псалом 90 "Живый в помощи Вышняго".
14 января
Сейчас пробило 12 часов. Полночь. Я только что возвратился от Батюшки. Сначала мы занимались письмами, а потом беседовали. Между прочим, Батюшка говорил, что в его положении, т. е. старца и аввы скита, он замечает не только ежедневно, а ежечасно козни врага, от которых может укрыть только Господь.
Иванушка опять хочет уходить. Батюшка сказал мне сегодня:
— Будем же плакать и молиться о нем.
И мне стало страшно за него. А после трапезы, когда Батюшка ложился отдохнуть, он мне сказал:
— Уж вы-то не уходите, будем вместе жить.
21 января
Пришел Иванушка и не дал ничего записать. Упорно настаивает на своем желании уходить из скита.
23 января
19 числа, в день памяти пр. Макария, до обеда я был у Батюшки. Батюшка сел на диван и посадил меня рядом, как раз под портретом о. Макария. Я читал книгу "На горах Кавказа". Эта книга написана с целью уяснить желающим заниматься молитвой Иисусовой путь ее прохождения, цель и плоды.
Между прочим, я прочел там место о том, что хорошо трудиться на молитвенном пути, созерцая "несозданную красоту" Бога в тишине, удаляясь от всякой суеты. Это место очень глубоко, и я прочел его Батюшке. Батюшка ответил, что это, вероятно, из творений пр. Макария (19 беседа).
21 числа, когда я утром пришел к Батюшке на занятия, он, благословив меня, спросил:
— Сегодня какого святого память? Пр. Максима Исповедника?
Я ответил:
— Да.
— Обратили ли вы внимание на кондак этому святому?
Я говорю:
— Нет.
— Дайте мне псалтирь. Читайте.
Я начал:
—"Свет трисиянный всельшийся в душу твою, сосуд избран показа тя, всеблаженне..."
— Здесь говорится про молитву Иисусову,— прервал мое чтение Батюшка,— теперь дальше читайте.
— "...являюща Божественная концем неудобопостижимых разумений ты сказуяй, блаженне, и Троицу всем, Максиме, воспроповедуй ясно присносущую, безначальную".
— Ну вот, теперь понятно, почему о. Амвросий всегда под подушкой имел творения св. Максима Исповедника. Его творения очень глубоки и таинственны.
Батюшка добавил:
— Прежде было так: кто замечал, что он нужен обители, тот смирялся и более всех, а теперь лишь заметят, что нужен, возгордятся и тронуть его нельзя.
И еще сказал Батюшка:
— Да, вот теперь мне становится понятным, как прежде жили старец и ученик единодушно. Как старец говорил с учеником, так я только с вами говорю.
Глубокая истина. Ученик должен быть всегда при старце, который должен знать и чувствовать все, чем дышит и что переживает ученик. При многолюдстве это невозможно. Не потому ли такой преданный ученик, как еп. Игнатий покинул своего старца, о. Льва?
