Григорий Богослов - Собрание сочинений святителя Григория Богослова
и легко. Мы никого из обвиняемых в чем–либо не оставляем без исследования дела, хотя бы он был из числа близких друзей или знатных по происхождению, потому что всего досточтимее Бог и закон. И этого не оставим без исследования. Но если кто может обвинить в чем, то когда угодно, при тебе и по общему твоему с нами рассуждению, а в противном случае, и в отсутствие твое, по произведении следствия, если окажется невинным, хотя и раб, будет оправдан; потому что у рабов и господ тот же отец и Бог, и правда определяется не по чинам. Если же будет уличен, тогда осудится собственным своим грехом. Таким образом и правило не будет нарушено, и отшедший от нас не понесет бесчестия; ибо меня, как человека, ничего не стоящего, не должно, может быть, и в виду иметь. И ты сама избежишь худого подозрения, будто бы, чуждаясь нас и здравой веры, завела это дело, поступая хитро, но неблагородно, и, будучи обвиняема в одном, сама нападаешь на другое. Советую не подвергать себя этому (что и несправедливо, и неблагоприлично) и в уничижении наших законов не прибегать к законам мирским, не входить в спор с нами, но извинить, если что сделали в простоте, по свободе благодати, и согласиться лучше уступить над собой прекрасную победу, нежели худо победить противлением Духу.
73. К Феодору, епископу Тианскому (81)
Объясняет причины кротких, а не строгих мер с еретиками, которые, при совершении Св. Григорием священнослужения в константинопольском храме Анастасии, осмелились сделать на него буйное нападение (380 г.).
Слышу, что негодуешь на оскорбления, какие причинены мне монахами и бедными. И не удивительно, что тебе, который доселе не терпел ударов и не испытал бедствий, подобные вещи кажутся несносными. А я, как испытавший много бедствий и терпевший оскорбление, справедливо почту себя заслуживающим доверия, если посоветую твоему благоговению, чему учит меня седина и что предписывает разум. Случившееся бедственно и верх бедствия. Кто будет оспоривать это? Поруганы жертвенники, прервано тайнодействие; я стоял посреди священнодействующих и мечущих в меня камнями и в защиту от камней употребил молитвы; забыты стыдливость дев, скромность монахов, бедствие нищих, которых жестокость лишила милосердия. Но, конечно, лучше быть великодушным и тем, что терпим, показать народу пример великодушия, ибо простой народ не столько убеждается словом, сколько делом — этим безмолвным увещанием. Важным почитаю наказать тех, которые нас обидели; говорю важным, потому что и это полезно к исправлению других; но гораздо выше и божественнее сего — терпеливо перенести обиду. Первое заграждает уста пороку, а второе убеждает стать добрыми, что гораздо лучше и совершеннее, чем не быть только злыми. Представим себе, что нам предлежит великое упражнение в человеколюбии, и простим сделанное против нас, чтобы самим сподобиться прощения, и к благости присовокупим благость. Ревнителем назван Финеес за то, что пронзил мечом мадиамитянку вместе с любодеем и отнял поношение от сынов Израилевых. Но еще более похвален за то, что молился за падший народ. Поэтому и мы станем, и умилостивим, да престанет сечь, по написанному, и вменится нам сие в правду (Пс. 105:30–31). Похвален и Моисей за то, что, оскорбившись за израильтянина, умертвил египтянина; но более достоин удивления за то, что сестру Мариам, пораженную проказой за ропот, исцелил молитвами. Заметь
следующее: ниневитянам угрожает истребление, но слезами покупают они спасение. Манассия был самый беззаконный из царей, но за слезы прославился между спасенными. Что тя устрою, Ефреме? — говорит Бог (Ос. 11:8). Какое гневное слово! Но вместе обещана и защита. Что поспешнее человеколюбия? Содомского огня просят ученики на ведущих Иисуса, но Он отвергает мщение. Петр отсекает ухо Малху, одному из оскорбителей, но Иисус исцеляет. А вопросивший: должно ли прощать брату, согрешившему седмижды, — не осуждается ли в скупости? Вместо седми крат сказано: седмьдесят крат седмерицею (Мф. 18:22). Упоминаемый в Евангелии должник, который не простил того, что ему было прощено, не подвергается ли строжайшему взысканию (34)? Да и в образце молитвы не требуется ли, чтобы мы прощением приобретали себе прощение? Имея столько примеров, будем подражать Божию человеколюбию и не пожелаем на себе самих изведать, как тяжко воздаяние за грех. Видишь порядок, в каком действует благость. Сперва узаконяет, потом побуждает, обещает, угрожает, укоряет, борется, овладевает, снова угрожает, когда к тому вынуждена, наносит удар, но постепенно давая место исправлению. Поэтому и сами не будем поражать вдруг, ибо это не безопасно; но, уцеломудривая страхом, препобедим человеколюбием и обяжем к благоговению, истязывая более совестью, нежели гневом; не засушим смоковницу, которая может еще приносить плоды, не осудим, как бесполезную и напрасно занимающую место, такую смоковницу, которую, может быть, уврачуют надзор и попечение искусного земледелателя; дела, так великого и славного, не разрушим в такое короткое время по навету, может быть, и по зависти лукавого, но пожелаем казаться лучше человеколюбивыми, нежели совершенными, более нищелюбцами, нежели правдолюбцами. Не будем слушаться более тех, которые поджигают нас на сие, а не удерживают от сего, имея в виду, если не другое что, по крайней мере, стыд — возбудить о себе мнение, будто бы мы в противоборстве с бедными, у которых то великое преимущество, что хотя и обиду делают, однако же своим несчастьем возбуждают к себе жалость. Представь теперь, что припадают к тебе все бедные и питатели бедных, что просят за них все монахи и девы. Вместо них окажи милость всем, потому что достаточно уже приведены в чувство, как сие видно из того, что во мне возымели нужду, а прежде всех окажи милость мне, который прошу за них. Если тебе кажется жестоким, что я потерпел от них бесчестье, то да покажется еще более жестоким, что не слушаешь меня, подающего такой совет. А прекрасному Плутону да простит Бог все те обиды, какие нанес он мне!
74. К Алипию (148)
Просит сего правителя Каппадокии защитить дом его, о котором производилось дело в суде, от расхищений какого–то Палладия.
Первое это пишу к тебе письмо и с первой отношусь просьбой, почему и по этой одной причине справедливо было бы получить от тебя, о чем извещаю. О чем же извещаю? Прекрасный Палладий делает нападения и расхищает, как слышу, дом наш, который у вас; а помочь некому. Поэтому прекрасное для тебя дело — взять на особенное свое попечение и такого человека, который сам на лицо, а тем паче такого, который в отсутствии, и не допустить, чтобы все совершенно пропало, будучи переломано и растащено, потому что вовсе никто сему не препятствует, — пропало и для самих тяжущихся, которым не остается в награду ничего больше, кроме тяжбы.
75. К нему же (149)
Благодаря за участие в деле, просит довершить благодеяние и поручает в его милость Евфимия.
Хвалю, что имеешь попечение о нашем деле; а потом хвалю и за письменное извещение, что делаешь это. Одно приносишь ты в дар правде, а другое — собственно мне. Но не откажись и довершить для меня свое благодеяние и непрестанно показывай себя возрастающим сколько–нибудь в ревности, чтобы я больше и больше дивился тебе. Сын Евфимий еще не явился к тебе, но ожидается; и думаю, если явится, не будет стоить тебе большого труда.
76. К нему же (151)
Поручает в милость его диакона своего Фортуната.
Податель сего письма, Фортунат, мой друг и домашний человек, а если нужно прибавить что–нибудь еще, один из достохвальных диаконов. Это надобно было узнать тебе от меня. А прочее, знаю, и от себя присовокупишь, то есть обратишь на этого человека дружелюбный и попечительный взор, если в чем он будет иметь нужду до твоего благоговения. Что ни сделаешь хорошего для него, будет благодеянием мне самому.
77. К нему же (152)
Просит руководствовать советами пресвитера Лукиана в деле о доме сродников Григориевых.
Прими на себя мое дело, как и прежде принимал и доказал это опытами. Прими и возлюбленного брата и сопресвитера моего Лукиана, как удостоив его благосклонного во всем воззрения, так дав ему совет позаботиться о доме сродников моих, который у вас; потому что при Божией помощи дела мои приняли благополучное окончание, как по вашему суду, так и по человеколюбию правдивейшего Судии.
78. К Палладию (228)
Просит о внимании и покровительстве к сроднику своему Евфимию.
Если бы кто спросил меня: что всего лучше в жизни? — ответил бы: друзья. А из них кого должно более почитать? Отвечал бы: добрых. А из добрых кого именуешь первым? Знаю, что никого не поставлю выше твоей доблести. И пишу это не льстя могуществу, не уважая нравы, для которых и я, может быть, провозвестник не малый, по крайней мере не умолкающий, пока есть силы, и даже не только провозвестник, но и сподвижник, молитвами подающий тебе новые силы. Этим хотел я кончить письмо. Но поелику и Бога не только чтим, но и молим о благодеяниях, то выслушай, не тяготясь мною (а что мои просьбы не отягощение для тебя, могу заключать сие по предшествовавшему), но памятуя обо мне. Опять представляю тебе просителя Евфимия и опять прошу не только человеколюбиво принять этого молодого человека, но и извинить его медленность, потому что, заведуя делами сирот, по необходимости задержан был дома. Но постарайся дать ему хороший ход, и к моей чести, и к славе твоей правоты. Хотя и много людей, которым ты сделал добро, однако же и это благодеяние не менее всякого другого послужит к твоей чести, как сам я слышал от тебя лично, и желаю, чтобы ты теперь уверил меня в этом. Этот человек
