Священник Георгий Чистяков - Свет во тьме светит. Размышление о Евангелии от Иоанна
Необходимо обратить внимание и на 29-й стих десятой главы. Говоря об овцах, которые слушаются Его голоса и идут за Ним, Иисус подчеркивает: «Отец Мой, Который дал Мне их, больше всех; и никто не может похитить их из руки Отца Моего». Слово «больше» (греческое «мейдзон») придает замечательный колорит этому тексту, а возможно, и всей главе. Бог всегда больше любого представления о Нем, Бог не может быть вмещен ни в какую богословскую схему. Он — «неизречен, недоведомь, невидимь и непостижимь», как говорится в анафоре литургии святого Иоанна Златоуста. По-гречески: «анэкфрастос», то есть «неизречен», ибо о Нем невозможно рассказать в словах, «апериноэтос», или, по-славянски, «недоведомь», поскольку Его не представишь умом, «аоратос», то есть «невидимь», ибо увидеть Его не запрещено, но просто невозможно, и, наконец, «акаталептос» — «непостижимь», ибо Его величие и, вообще, Его и Его бытие невозможно постичь разумом. Греческое «мейдзон» из Евангелия от Иоанна в одном слове передает это все фантастически точно.
Вместе с тем целый ряд древних рукописей содержат иное чтение этого стиха: «То, что дал мне Отец Мой, больше всего, и никто не может это похитить из руки Отца». В этом случае речь идет о том, что тот дар, что получен Иисусом от Отца, больше всего, что можно себе представить, и всего, что существует. Иными словами, что этот дар есть то равенство Богу, та полнота Божия, что пребывает во Христе телесно. Этот дар невозможно похитить (греческое «гарпадзейн»), то есть присвоить себе силой, Он может быть получен только от Отца и только по Его милости. Если понимать этот текст именно так, то он оказывается созвучным тому месту из Послания к Филиппийцам (2:6—7), где апостол Павел говорит, что Иисус Христос, «будучи образом Божиим, не почитал хищением («гарпасмон эгэсато») быть равным Богу, но уничижил Себя Самого», то есть не держался как за похищенное или присвоенное за свое равенство Богу. Современные издатели текста Нового Завета (Курт Аланд, Брюс Метцгер и другие) предпочитают это чтение, тогда как такой блестящий знаток Евангелия от Иоанна, как Ксавье Леон-Дю-фур выбирает первый, вернее, тот вариант 29-го стиха, что в большинстве средневековых рукописей, а следовательно, и в Синодальном переводе.
Десятой главой кончается «Книга Знамений» — первая часть Евангелия от Иоанна. «И пошел опять за Иордан, на то место, где прежде крестил Иоанн, и остался там. Многие пришли к Нему, и говорили, что Иоанн не сотворил никакого чуда; но все, что сказал Иоанн о Нем, было истинно. И многие там уверовали в Него» (ст. 40—43). «Книга Знамений» началась с рассказа о том, что Иоанн крестит за Иорданом, — теперь евангелист вновь возвращается к началу, к тому моменту, когда Иоанн крестил за Иорданом и свидетельствовал об Иисусе. Кольцо замкнулось.
Вторая половина Евангелия от Иоанна — «Книга Часа». Приближается час, о котором Иисус говорит во второй главе этого Евангелия, перед тем как совершает чудо в Кане Галилейской: «…ещё не пришел час Мой». Теперь этот час наступает, Сын Божий предается в руки грешников. Наступает час, о котором Иисус скажет в 13-й главе: «…ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем» (ст. 31). «Книга Часа» — первый (по времени его написания) из четырех евангельских рассказов о Страстной седмице, о страстях Христовых, наиболее древний вариант повествования о событиях, предшествовавших смерти Иисуса и тому утру, когда Мария Магдалина пришла «ко гробу рано, когда было еще темно» и увидела, чтo «кaмeнь oтвaлeн oт гpoбa».
Часть II
ПРИШЁЛ ЧАС
Глава 12.
ВОСКРЕШЕНИЕ В ВИФАНИИ
«Когда настал час», — говорит Евангелие от Луки (22:14), начиная рассказ о Тайной Вечере. «Иисус, зная, что пришёл час», — говорится в Евангелии от Иоанна (13:1) в начале повествования об умовении ног. Час Иисуса начинается с воскрешения Лазаря. Согласно византийской традиции, текст, посвященный этому событию, читается на литургии в субботу перед праздником Входа Господня в Иерусалим, то есть за восемь дней до Пасхи. Его чтению предшествует пение тропаря «Общее воскресение прежде Страсти Твоея уверяя, из гроба воздвигл еси Лазаря, Христе Боже…».
Уже в первые века определились разные подходы к толкованию этого евангельского рассказа. К IV в. в святоотеческой традиции сложились два совершенно разных подхода. Одни комментаторы призывали понимать этот текст буквально, другие — аллегорически. Сторонником аллегорического понимания был, например, св. Ириней, епископ Лионский. Он трактовал текст о воскрешении Лазаря как рассказ не о реальном событии, а о том, что Христос воскрешает к новой жизни человека, умершего грехами, того, кого разрушил и превратил в живого мертвеца грех. Руки и ноги воскресшего Лазаря, как повествует стих 44, были обвиты погребальными пеленами. Св. Ириней считает, что «это символ человека, оплетенного грехами».
С точки зрения Иринея и других святых отцов, Иисус воскрешает не от смерти физической, но от смерти греховной. Слова Иисуса «Развяжите его», обращенные к окружающим, в некоторых проповедях того времени истолковывались как призыв помочь грешнику освободиться от пут греха. Еще одно, относительно новое, прочтение 11-й главы Евангелия от Иоанна предполагает, что повествование о воскрешении Лазаря — преувеличение: речь идет не о воскрешении умершего, а об исцелении больного. Этой точке зрения примерно 120—130 лет, и собою она представляет довольно типичный случай рационализации чуда, рационального истолкования событий. Подобным образом пытались объяснять и другие события.
Нельзя не заметить, что подход такого типа зародился задолго до появления Евангелия. Еще в V в. до н. э. логографы, греческие писатели, предшественники Геродота в историографии — Гекатей из Милета, Гелланик Митиленский и другие — именно так прочитывали греческие мифы. Во II в. н. э. сторонником такого понимания мифов был Павсаний, автор огромного «Описания Эллады». Дедал и Икар не улетели, по его мнению, с Крита на крыльях, а всего лишь уплыли на двух маленьких лодках, приспособив к ним паруса. Утверждать это можно, по мнению Павсания, и на основании того, что еще Эсхил называл паруса «крыльями кораблей»
Есть еще один подход к тексту 11-й главы, достаточно серьезный. Многие толкователи считают, что первоначально это была притча, которая затем трансформировалась в рассказ о реальном событии. На то, что, возможно, текст о воскрешении Лазаря вырос из притчи, указывает начало повествования, его форма: «Был болен некто Лазарь из Вифании…» Это похоже на начало сказки, устной новеллы или притчи («Жил-был некогда…» или «В некотором царстве, некотором государстве…»), но не повествования документального характера. Во-вторых, сюжет этого повествования перекликается с Евангелием от Луки, где в 16-й главе рассказывается притча о богатом и Лазаре. И здесь, и там фигурирует одно и то же имя Лазарь, которое больше нигде в Новом Завете не встречается, и речь идет о смерти и возвращении из царства смерти, то есть о воскрешении умершего.
Богатый человек просит Авраама послать Лазаря к нему в дом, чтобы он засвидетельствовал его братьям, «чтобы и они не пришли в это место мучения». На что Авраам отвечает: «…у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их… если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16:28—31). Как видим, очень похоже на то, о чем мы читаем в 11-й главе у Иоанна: умерший Лазарь; богатый просит Авраама, чтобы он послал Лазаря к братьям; Авраам говорит о воскрешении умершего, в которое не поверят те, кто не верит Моисею и пророкам.
У исследователей, утверждающих, что текст Иоанна о воскрешении Лазаря первоначально был притчей, есть еще один аргумент. Если бы это был рассказ о реальном событии, то центр тяжести, вероятно, лежал бы на реакции Марфы и Марии и других свидетелей воскрешения. Вот умерший вышел из гробницы… Что происходило потом? Такого рода чудо люди всегда встречают со страхом, трепетом, ужасом и одновременно с великой радостью, восторгом — как, например, в рассказе об исцелении расслабленного в 5-й главе Евангелия от Луки: «И ужас объял всех; и славили Бога, и, быв исполнены страха, говорили: чудные дела видели мы ныне» (Лк. 5:26). В рассказе о воскрешении Лазаря подобной реакции нет.
Третий аргумент в пользу того, что в основе этого рассказа лежит притча: фраза, предваряющая повествование, повторяется в конце. Десятая глава у Иоанна заканчивается так: «И пошел опять за Иордан, на то место, где прежде крестил Иоанн, и остался там…» В конце 11-й главы читаем, в сущности, то же самое: «…пошел оттуда в страну близ пустыни, в город, называемый Ефраим, и там оставался с учениками Своими». Перед нами, говорят сторонники такого толкования, разрыв текста (разумно предположить — первоначального), куда и вставлена позднее практически вся 11-я глава.
