Киприан Керн - Православное пастырское служение

Высоко интеллектуальный тип свойственен всякой культуре и всякому народу. К такому человеку духовнику всегда придется подходить иначе, чем он подходит к человеку, далекому от интеллектуальных запросов. Но тип интеллигента есть продукт только русской истории, неведомый западной культуре. На нем сказались влияния исторические, культурные, бытовые, не свойственные европейской цивилизации. Этот тип в его классическом облике 19-20 веков вероятно историческим процессом будет сметен с лица этой планеты, но в своем основном он носит какие-то типичные русские черты, которые останутся в жизни, как бы история ни повернулась.

Вот эти существенные особенности интеллигента: 1) повышенная рассудочность, откуда и привычка говорить от книжных авторитетов; 2) недисциплинированность мысли и отсутствие того, что так отличает людей романской культуры, а именно: уравновешенность и ясность мыслей и формулировок; 3) традиционная оппозициозность всякой власти и иерархичности, будь то государственная или церковная; 4) характерное отсутствие быта и боязнь всякой устроенности: семьи, сословия, церковного общества; 5) вообще склонность к нигилизму, не ограниченная типом Базарова и Марка Волохова, а легко сохраняющемуся и в духовной жизни; 6) влияние всяких в свое время острых течений, вроде декадентства, проявляющегося в изломанности и изуродованности душевной. Можно и прибавить, но сказанного достаточно.

В своем подходе к покаянию такой тип часто бывает очень труден и для себя и для священника. Мало кто смог отрясти с себя прах этих былых болезней. Симптомы старого часто выбиваются на поверхность и несчастный чувствует себя пленником былых привычек. Эта смятенность души образуется в образе мышления и в способе выражаться.

Такие люди зачастую не способны явно сформулировать свои душевные состояния. Они почти всегда находятся в плену своих настроений, переживаний, проблематик. Они даже не умеют просто перечислить свои грехи, ходят вокруг да около, иногда признаются в том, что не умеют исповедоваться. У них нет ясного сознания греха, хотя они вовсе не лишены нравственного чувства. Наоборот: это часть людей с высоким моральным уровнем, щепетильных к себе, неспособных ни на какой предосудительный поступок; они в особенности носители общественной честности, люди "кристальной души." Но во внутренней жизни они в плену у рассуждений и мудрований. Их исповедь носит характер рассудочный, они любят резонировать, не соглашаться с данным мнением. Они на исповеди готовы вступать в прения и оставаться при "особом мнении." Свою прекрасную диалектику они приносят к исповедному аналою. От своей расплывчатой исповеди (как-то, до некоторой степени, мне думается, как бы вам это объяснить) они переходят к отвлеченному совопросничеству. Не считаясь, что к исповеди стоит большая очередь, они пускаются в богословские философствования, забывая, что исповедь никак не есть удобный момент для этого. Приходится слышать: "меня страшно мучает вопрос о страданиях людей, как это Бог допускает страдания невинных детей?" — ив таком роде. Они часто жалуются на свои "сомнения." Маловерность типична для этой категории кающихся.

О. А. Ельчанинов, духовно опытный и вдумчивый, их прекрасно охарактеризовал: "греховная психология, вернее, психический механизм падшего человека. Вместо внутреннего постижения — рассудочные процессы; вместо слияния с вещами — пять слепых чувств, поистине "внешних"; вместо восприятия целого — анализ. К райскому образу гораздо ближе люди примитивные, с сильным инстинктом и неспособные к анализу и логике" (Записки, стр. 63).

Самодовольная совесть. К сожалению, это один из часто встречающихся случаев исповеднической практики. Это люди, — независимо от того, интеллектуальны ли они или малообразованны, — малосознательные в своей духовной жизни, утверждены в каком-то религиозном самодовольстве. Их отличительным признаком является особое духовное благополучие, их ничто не тревожит. Кодекс их моральных требований весьма скуден, и они стараются не задумываться над духовными вопросами, считая это для них необязательным. Духовного голода у них нет, и моральный кругозор весьма сужен. Их можно упрекнуть в известной духовной самовлюбленности и уж во всяком случае самодостаточности.

Эти люди весьма часто на исповеди: 1) перечисляют свои достоинства, внешние положения, твердо верят в свои "заслуги"; 2) легко каются в грехах своих близких (мужа, жены, детей, тещи и пр.); 3) чаще же всего просто признаются, что у них никаких особых грехов нет, что они никого не убили, ничего не украли, да и вообще ни в чем не грешны. Они создали себе целый ряд известных моральных рамочек, успокоительных формул и извинений. Леон Блуа, писатель острый и едкий, бескомпромиссный христианин, французский католик, называл таких людей "духовными буржуа." Это не социальный тип, а носитель известного духовного облика, именно, успокоенности и религиозного самодовольства. Блуа беспощадно бичевал этих буржуа во всех своих романах, дневниках, статьях и заметках. Духовный буржуа думает и говорит общими местами, т.е. заученными легковесными формулами, которыми он успокоил свою очень небольшого объема совесть, и живет на основании этих "общих мест." Блуа написал в двух томах "Экзегеза общих мест" — одно из самых едких и уничтожающих обличений таких самодовольных и бессознательных в религиозном отношении людей. Вот некоторые примеры таких "общих мест" из коллекции Блуа и из других источников: "Грех есть общее явление, не грешить нельзя"; "Ну что же? Это в сущности мелкие грехи"; "Евангелие, знаете ли, устарело и к нашей жизни не применимо"; "Я, конечно, батюшка, не монах..."; "Я, конечно, как человек культурный..."; "Ну, знаете, — Богу это ведь все не нужно, Бог не требует так много."

Все это свидетельствует о совершенно духовной безграмотности, элементарной нечувствительности к духу Евангелия. Священнику надо очень много таким людям объяснять, втолковывать, раскрывать. Надо заняться основной катехизацией таких христиан, что во время исповеди невозможно. Этому надо посвятить многократные проповеди, долгое время терпеливо и постепенно вразумлять.

Таким людям надо заново всему в христианстве учиться, а именно: что грех — это болезнь души, что греховность есть последствие общего для всех первородного греха, что бороться с грехом надо в самом начале его зарождения, что деление грехов на мелкие и крупные есть опасное для духовной жизни успокоение, что грех есть не одно только греховное злое дело, а коренится в глубинах души, в закоренелых страстях. Надо им объяснять, что каждый христианин должен быть подвижником, аскетом, идти узким путем, ведущим ко спасению, а не широким, направленным в ад, что Евангелие и Церковь не могут устареть, что это понятия и реальности вечные и что если они не соответствуют нашим привычкам, то не Церковь и Евангелие надо приспособлять к этим привычкам, а себя подчинить дисциплине Церкви и заповедям Христовым. И многое, многое другое.

В таких людях надо стараться во что бы то ни стало пробудить отвращение ко греху, память смертную, духовное трезвение, покорность голосу Церкви, желание духовного перерождения и преображения в "новую тварь."

Мнительная совесть. Подобного рода грешник полная противоположность равнодушному и несознательному христианину, как выше было приведено. Это также весьма тяжелый случай в пастырской исповедной практике тем более, что проистекает он из самых чистых и возвышенных побуждений. Если духовный буржуа не понимает, в чем он может быть перед Богом грешным, то обладатель скрупулезной совести, как раз наоборот, раздавлен сознанием греховности. Его подавленность грехом делает из него человека духовно слабого, трусливого, бесплодного. Он воображает себя носителем всевозможных грехов, сосудом нечисти, рабом дьявола и пр. Он часто начинает себя считать сомневающимся в вере, а потом сомневающимся и в самом себе, и в милости Божией, и во возможности для себя спасения и т.д. Это одна из форм духовного заболевания, излечить которое может только опытный духовник, но не ригорист и не обличитель.

Митр. Антоний (Исповедь, стр. 28) определяет их так: "люди мнительные, любящие перещупывать все свои ощущения и исполненные постоянной суетной боязни, как бы в чем не промахнуться и не оказаться неисправными. То им кажется, что они сами больны, или их дети начинают хворать, или вот-вот захворают и т.п., нередко они впадают в еще большую беду, в так называемые хульные помыслы, когда в их голове, совершенно против их воли, с мыслью об имени Христовом или Богородицы складываются разные ругательные слова, и чем они больше с этим борются, тем последние настойчивее теснятся в их голове. Неопытные люди с ужасом начинают считать себя богохульниками, а неопытные духовники говорят им о тяжком грехе богохульства, "о хуле на Святого Духа, как наибольшем из всех грехов." Это один из наиболее острых грехов мнительного человека, а его скрупулезная совесть еще выискивает и другие грехи, которые подавляют несчастного и потерянного человека.