Михаил Белов - Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)
Мы продолжали идти с Павитриным дальше. Он как бы приподнялся, словно на цыпочках, и словно выдохнув воздух в живот сделал какое-то усилие. Слова, вертевшиеся у меня на языке, самопроизвольно сорвались с моих губ.
16-го мая, идя с огорода, я увидел над головой слова "Ури Геллер", напомнившие мне о книге, которую я Вадиму пообещал еще осенью. Сейчас мне их созерцать было больно. Не хотелось нести ему ее, так как это носило вид выслуживания. Но очень желая освободиться от своего обещания, я, сходив к Лене Куропову, кому уже подарил ее на день рождения, взял ее на 4 дня. Чувство говорило мне, что отдача книги Вадиму станет для меня недюжинным испытанием. Поэтому срок чтения я ограничил до двух дней, два оставив себе. После относа ему книги я приготовился. Мои чувства оправдались. Над моей головой возникало какое-то зеленое поле, у которого чувствовалась взаимосвязанность с Вадимом. Иногда справа от моей головы в пространстве виднелось огромное лицо Вадима с ехидной ухмылкой. Часто верх моей головы сжимало губкой, из-за чего я начинал чувствовать себя выжимающимся из своего тела. Во время этого часто из-за каких-то внешних эманаций меня шкивало из стороны в сторону. Я ограничился в выходах на улицу и все силы направил на выдерживание этих двух дней. Несколько раз, рванувшись было бежать забирать книгу, я все же нашел в себе силы дотерпеть до вечера второго дня. С его приближением меня начала заполнять энергия, покрывая все переживания. Я, с приливом гордости за вынесенные испытания и радости за освобождение перед кем бы то ни было, пошел к Павитрину. Он меня встретил с прежним духом соперничества. Но он меня не понимал. Я просто не обращал на его соперничество никакого внимания. Я просто хохотал. Если не вслух, то внутри себя. Забрав книгу, я со смехом над его попыткой сказать последнее слово, ринулся вниз по лестнице.
В конце мая раздался телефонный звонок. Звонил Саша Гостев: "Миша, поедешь в Москву?" Он искал рынок сбыта товаров. 5 дней стоя, как на панели, с товаром, в городе, где тебя никто не знает были существенной помощью в обретении непосредственности в общении, а то есть и духовной свободы. Торгуя, я непосредственно понимал Гурджиева (или Гаджиева -Б.М.), отправлявшего интеллигентов просить милостыню, а девственниц на панели для слома их эго, привязанного к телу. Перед отъездом, когда я зашел к Павитриным спросить у них, не нужно ли им что-нибудь в Москве, с Вадимом у нас случилось непонимание, и я в очень резкой форме вернул ему то, что он мне сказал. Идя по Москве, я чувствовал боль в сердце и думал, что это переживает Вадим по поводу моего и его взаимного унижения, в то время как меня он унизил бессознательно, отдав 2 неиспользованных билета на московский трамвай как ненужность и нелицеприятно отозвавшись об одних людях, что, по-моему, он не имел права делать, так как сам, как я считал, был не лучше.Написав это же на этих трамвайных билетах я, гонимый бурей чувств, отнес их в почтовый ящик его родителей. Тем не менее, Олин заказ я привез.
Перед моим днем рождения ко мне позвонил Игорь Сатпремов: "Мы придем к тебе с Вадимом". На свою беду он, говоря о своей работе, сказал, что в паспортном столе нашел мою карточку, в которой осталось еще мое прежнее санитарское место работы. То, как он это сказал, меня задело очень сильно. Мне показалось, что он хочет меня унизить, напоминая мне о моей работе санитаром. На следующее утро, написав ему и Вадиму записки, я уехал на огород очищаться: "Игорь, не надо ко мне приходить на день рождения с ловящим и припахивающим (слова Вадима во время разговора) Вадимом. Вспоминаются рдеющие уши на дне рождения у Марии Федоровны, когда она спросила, не милиционером ли ты станешь после ВЮЗИ. Это я к твоим словам о моем прошлом санитарстве". "Вадим, не надо приходить с Игорем ко мне на день рождения. Я не собираюсь исправлять ошибки воспитания, оставленные вашими родителями - ваши страхи остаться в "кочке", от которых вы иэбавляетесь за счет чужого здоровья". Уши Игоря были для нашего класса явлением, которые Павитрин возвел в ранг нарицательного, когда Мария Федоровна -наш классный руководитель - ставила классу в пример прическу Игоря, когда он только пришел к нам новеньким. А после окончания ВЮЗИ он становился следователем.
Вадим же в письме десятилетней давности писал мне, что проходя в институте военные сборы, он впервые в жизни понял, что не один такой на белом свете, и это чувство зацепило его страхом остаться "в кочке".
Сидя вечером у костра, я увидел неожиданную картину. На фоне темно-зеленых сопок и розово-голубого неба из меня выплывало нечто прозрачное. Это была дисковидная пленка с волнистыми вверху краями. Что это? "Наверное, охранитель первого порога",- подумал я, вспомнив Р.Штейнера "Путь к посвящению". Встреча с охранителем означала предупреждение перед дальнейшим продвижением о повышенной ответственности за все свои последующие поступки спрашивание им у идущего о готовности идти дальше. Но, честно говоря, я не знаю, что это было. Никаких диалогов с этим существом я не вел. У меня осталось чувство, что это была пленка, прежде выстилавшая полость моей души и ставшая теперь маленькой для моей растущей новой. Но размеров она была не малых и больше меня и круглее. Ее волнистый верхний край напоминал мне слова Юнны Мориц "ум кудрявый".
После ее выхода сила в меня полилась. Спуск духа ярко выражено происходил в течении трех недель, начавшись с третьей декадой мая. День за днем незаметно боль в правом полушарии от последних язвительных слов Вадима о том, надо ли мне восстанавливаться в институте, сглаживалась. Обратил я на это внимание, только когда она исчезла. Внезапно, продолжая всем существом тянуться к радости, я вдруг обнаружил, что мне ничто не мешает ее проявлять. Вызвав образ Павитрина в правом полушарии, я вдруг почувствовал, что он вызывет у меня только снисхождение, и боль отсутствует. Одновременно издалека в представлении как бы из дома Павитриных и от самого Вадима в правое полушарие хлынула энергия. Она текла белым широким потоком, вызывая у меня вместе с воспоминаниями слов Оли о пережитом Вадимом стрессе, довольно весомые раскаяния. Как я мог становиться счастливым, если счастье приобреталось за счет чужого горя. Я думал, что украл у него его энергетику. Но все равно энергия покрывала все.Тем более, что я имел на это моральное право. Я не украл ее, а выиграл в честной борьбе, тем более, что выигрывать ее мне сам Вадим не помогал. Поток энергии рождал чистое чувство абсолютной радости. Я был рад всему и всем, также как и свободен ото всего. Единственное, что я не мог понять - почему я себя ощущаю Павитриным. Я чувствовал, что я -это он. Угрызения совести впоследствие и не дали мне поэтому Уйти, куда звало меня внутреннее чувство. Как я мог обмануть себя? Также во время приходов к ним в гости у меня были опасения, что он заметит, что я осознаю, что я украл у него его энергетику и сущность.Но он, вроде, не замечал и, казалось, что несмотря на какие-то свои недомолвки, вообще не подозревает об этом. Это меня успокаивало. К перемене же своего внутреннего статуса из-за абсолютного счастья я относился очень просто: какая разница кто я. Главное, что я - это я.
Я растворялся в Боге. Это было потрясающе. Руки и ноги, налитые от бесчисленных подтягиваний и накачиваний, теперь еще наливались и сами. Каждый мой шаг, поворот корпуса, наклон дышали мощью, усиливающей веру в себя. Мои с детства слабые места - руки и пресс - теперь состояли из бугров, о которых прежде можно было только мечтать. Это становилось каким-то совмещением во мне сущностей Иисуса Христа и Арнольда Шварцнеггера. Не знаю, чувствует ли Арнольд, что может проломить кулаком череп или грудную клетку обычному человеку - я это чувствовал. И при этом я был кроток как Иисус. Позднее, через два года, дочитав Шри Ауробиндо, пережитое им "опускание Кришны в физическое" я нашел схожим с этим Его опусканием в меня. Однажды, идя по улице, я увидел пьяного мужика с пачкой денег, торчащей из-за ремня и бутылкой водки, которую он, лежа на газоне, приглашал со мной распить. Я мог отобрать у него и деньги, и водку и дать ускорение, но, поставив его на ноги, дал ему подзатыльник, чем сильно перепугал.
Тренировки у меня, как и питание, стали самопроизвольными, по два раза в сутки. Толчок в грудь изнутри я чувствовал после подъема и делал несколько кругов по еще спящим кварталам. После завтрака, объем которого сокращался с каждым днем, я ехал на огород на велосипеде, если не было дел в городе. В семь часов вечера раздавался вторичный толчок. На сон уходило четыре-пять часов. Я ложился в постель, раскинувшись как богатырь, и чувствовал, что все мои комплексы неполноценности растворены теперь в силе, приливающей ровно и постоянно.
Гид.
Впервые я услышал его тогда, перед "опусканием Кришны". Я сидел перед стенкой в медитации. "Каждый новый твой шаг похож на нелепость, от которой тебя хочу я спасти", - услышал я идущий из затылка голос. Это не был голос Криса Кельми. Это был Павитрин. И это стало моей главной ошибкой в отношении к голосу, хотя с говоримым не согласиться было нельзя. Это был голос Гида. Он бесстрастен, но он - Хранитель. Интонации Вадима он принимал из-за того, что я последнему душу дарил всю жизнь. В ту весну я слышал Гида один этот раз. Летом меня вели толчки в грудь изнутри и простое неосознаваемое чувство, что нужно делать. Теперь я был свободен и от института, хотя и договорился о сдаче летней сессии, не сданной в прошлом году. Я хотел, съездив на прощание к нашим на Сахалин, Уходить. Подобно У-Суну, герою "Речных заводей", попутешествовать по России, как он по Китаю, людей посмотреть, себя показать. Но, несмотря на духовную свободу, я был и привязан. Как ни странно, к тому, кто меня больше всех унижал. "Какой он идиот,- думал я,- Ведь для счастья только то и нужно, что быть человеком". Каждый свободный вечер я садился на велосипед и ехал к ним, так как себя я чувствовал посвященным, а Павитрина считал Вселенским злом номер один, и весь вечер читал им проповеди. Тот, не находя слов остановить мое красноречие, со злой миной ложился на диван, подложив руку под голову, а Оля подкладывала мне картошки. Она, как и я, была рада моему расцвету и, по-моему, даже тому, что Вадим теперь проигрывал. Как-то, по пути домой, я провожал ее к родителям. "Это такое состояние, когда весь мир в тебе?"- восторженно спрашивала она меня. "Да",- отвечал я, не понимая, о чем идет речь. Из "мировых" у меня было только желание обнять мир. А то, что имела в виду Оля, только начинало зарождаться, так как психика только-только очистилась от стрессов.
