Валентин Свенцицкий - Диалоги
Теперь рассмотрим таинство миропомазания. Да, рождение свыше, внутренне новое бытие через таинственное присоединение к Церкви, то есть к Телу Христову, -- свершилось в крещении. Дана благодать для того, чтобы встать на путь спасения. Это один дар. Но ведь этим внутренним рождением человек не изъят из вещественного мира. Он, и родившись свыше, продолжает жить в среде естественно природного бытия, и стихии мира стремятся загасить эту вновь затеплившуюся духовную жизнь. Наш ум, наши чувства, наша воля всё время подвержены опасности сделаться достоянием не этого вновь рождённого человека, а того ветхого человека, который, пока на земле, заключён в нашей плоти. Нужна "печать дара Духа Святого", которая дала бы силы этому вновь рождённому благодатью Божией человеку по-новому мыслить, по-новому чувствовать, по-новому действовать, по-новому видеть, слышать, ощущать весь мир. Вот эта печать дара Духа Святого, как бы восполняя таинство крещения, в котором вновь рождён человек, -- и преподаётся Церковью в таинстве миропомазания, обычно не отделяемом от крещения. Отказаться от этого таинства -- значит отказаться от той полноты даров Духа Святого, которые по милости своей даёт Господь.
Неизвестный. Разве этой полноты нет в крещении?
Духовник. Нет. Подобно тому, как рождение и начало физической жизни ещё не есть полное развитие организма.
Неизвестный. Другими словами, от крещения -- духовное рождение, от миропомазания -- духовный рост?
Духовник. Совершенно верно.
Неизвестный. Теперь я понимаю это. Но елеосвящение? То, что сказал ты о миропомазании, не отвечает на вопрос о елеосвящении.
Духовник. Конечно. Вопрос об этом таинстве связан с вопросом об отношении Церкви к нашим физическим немощам. Медицина различает разные физические причины человеческих заболеваний. А Церковь различает разные духовные причины. Болезни бывают как наказание, как вразумление, как испытание терпения и веры, -- но все они имеют в своём основании наши грехи, начиная с греха первородного, и в этом смысле болезнь -- начало физической смерти. В связи с разными духовными причинами болезни могут быть и самые различные обращения к Богу со стороны болящих. Церковь, молясь за богослужением об исцелении в немощах лежащих, полагает, что акт веры и любви, который свидетельствуется Церковью в этой молитве, -- восполняет то, что хочет Господь от души болящего человека. И Господь даёт ему выздоровление. Но иногда такая молитва отдельных людей и всей Церкви бывает недостаточна. Болезнь продолжается. Господь как бы призывает человека к чему-то большему. Посещает его этой болезнью. Хочет от него или покаяния, или исправления, или веры, или терпения. Человек сознаёт это, но чувствует себя духовно слабым, ему нужна особая благодатная помощь. И тогда он испрашивает у Церкви таинство святого елея. Это таинство в одно и то же время и покаяние, и молитва об исцелении, и обет по выздоровлении посвятить свою жизнь Богу, и испрашивание благодати Божией, которая дала бы силы исполнить всё это.
Прочти молитвы, которые произносит священник во время совершения этого таинства: "Исцели раба Твоего от обдержащия его телесныя и духовныя немощи, и оживотвори его благодатию Христа Твоего... Яко да востав рукою Твоею крепкою, поработает Тебе со всяким благодарением... Рабу Твоему в немощи душевной и телесной сущему исцеление даруй, подая ему оставление грехов и прощение согрешений вольных же и невольных". Неужели ты не видишь здесь разницы с простою молитвою о болящих? Здесь не только молитва, здесь покаяние, обещание и просьба о благодатной помощи, если исцеление будет дано. Как же можно говорить, что таинство это не нужно! Так можно говорить, только никогда не болев или никогда не переживая болезнь, как переживают её люди веры.
Неизвестный. Но, однако, не всегда исцеляются после этого таинства.
Духовник. Не всегда. Но что это показывает? Конечно же, не ненужность таинства. Это показывает, что Господь положил взять душу данного человека и пресечь его земную жизнь. Почему так положил, мы не знаем. Такова Его святая воля. Но знаем и веруем, что Всеведущий и Милосердный Господь всегда пресекает земную жизнь человека в момент, наилучший для его спасения, а потому просьба болящего о продлении жизни бывает иногда просьбой младенца, который не знает сам, что для него лучше, и потому просьба такая не исполняется Богом.
Неизвестный. Может быть... Может быть, это и так...
Духовник. Какие же ещё у тебя сомнения?
Неизвестный. Прежде чем говорить о самом главном -- ещё несколько слов о таинстве покаяния. О таинстве рукоположения я говорить не буду. Я признаю, что раз есть иерархия, то должно быть и особое священнодействие, при котором передаются иерархические права, а значит, и силы для их осуществления. Но вот таинство исповеди. Оно-то зачем? Разве человек не может раскаяться и получить прощение прямо от Бога? Зачем тут "прощаю и разрешаю"? Неужели без этого Бог не может простить грешника? И потом: какая благодать передаётся человеку в таинстве исповеди? Ему прощают грехи, которые почему-то не мог простить непосредственно сам Бог. Вот и всё. Почему же таинство?
Духовник. Ты ставишь вопрос так: может ли человек покаяться перед Богом сам? Может. Может ли Бог простить грешника? Может. Но может ли это раскаяние и это прощение заменитьтаинство? Не может. Почему? Во-первых, потому, что Церковь прощает грехи не только в меру принесённого покаяния, а в значительной степени в долг. Исаак Сирин говорит, что человек, сподобившийся видеть свои грехи, блаженнее сподобившегося видеть Ангела. Так трудно вполне, по-настоящему увидеть свой грех. Церковь властию, которая дана её иерархии, как бы восполняя немощность покаяния, снимает тяжесть греха полностью. Прощает Господь Иисус Христос "благодатию и щедротами своего человеколюбия", а священник свидетельствует об этом и поданной ему властью от лица Церкви Христовой не только прощает, но и разрешает, то есть освобождает от этого греха человеческую душу.
Во-вторых. Недостаточно, чтобы грех был прощён и душа освобождена от него. Человек должен ещё воссоединиться с Церковью. То разъединение, которое произошло в момент греха, должно быть уничтожено, и полное единство с Церковью, необходимое для таинства причащения, восстановлено действием особой благодати прощения. Вот это право разрешить или связать грех и даровано иерархии. То очищение от греха, которое необходимо для восстановления единства с Церковью, может дать только сама Церковь.
Неизвестный. Опять ты принуждаешь меня признаться, что мои сомнения явились результатом не вполне точного знания церковного учения.
Духовник. Я очень рад, что ты сознаёшь это. Но ты пока ничего не сказал о таинстве Евхаристии. А признаться, я ждал, что ты с этого начнёшь. Здесь сомнения всего более естественны.
Неизвестный. И ты не ошибся. Самые серьёзные сомнения мои действительно касаются этого таинства. И в этом смысле, может быть, я и должен был бы начать с них. Но я сделал наоборот. Я отложил их на конец. Мне казалось, что если все другие сомнения мои получат своё разрешение, тогда как бы ослабнут они и в отношении этого таинства. Отчасти так оно и случилось. Но всё же многое осталось. Ты будешь говорить со мной об этом теперь же или отложим до следующего раза?
Духовник. Нет, говори сейчас.
Неизвестный. Таинство Евхаристии -- это нечто совершенно иное, чем все остальные таинства. Там речь шла о передаче сверхъестественной силы в форме совершенно естественных внешних священнодействий. Не то в таинстве причащения. Здесь я должен верить не только в невидимое и сверхъестественное соединение со Христом через невидимую благодатную силу, но должен верить, что кажущаяся естественная внешняя форма -- как хлеб и вино -- на самом деле нечто совсем другое, уже не хлеб и вино, а каким-то чудом пресуществившиеся истинное Тело и истинная Кровь Христа. Я должен поверить в нечто ужасное и совершенно невероятное и при этом съесть кусок этого Тела и глотнуть Крови для "действительного соединения со Христом". Здесь во мне протестует решительно всё. Во-первых, ум. Каким образом хлеб и вино, нисколько не меняясь по своему внешнему виду, -- могут оказаться на самом деле уже не хлебом и вином, а Телом и Кровью? Во-вторых, протестует чувство. Чем-то чудовищным представляется мне это проглатывание Тела и Крови, если действительно такое пресуществление совершилось. И наконец, протестует здравый смысл, который опять-таки спрашивает: да зачем всё это нужно? Неужели "единение со Христом" требует такой вещественной и странной внешней формы, этого проглатывания кусочка Христа? Неужели эта дикая и почти безобразная нелепость, явно попавшая в христианство по невежеству и под влиянием языческих культов, -- тоже "святая истина", в защиту которой можно сказать что-либо разумное?
