Никодим Святогорец - Невидимая брань (издательство «ДАРЪ»)
Стали мы потом сами жить. Что тут наше? Отделим жизненные силы и средства к существованию, которые вокруг нас. Они не наши – Божий дар.
Божий дар – непосредственное ведение Бога, Божий дар – совесть, Божий дар – жажда небесной жизни. Эти три составляют дух нашей жизни, влекущий нас горе. Ты, ум мой, не мой. Бог мне тебя даровал. Не мои и деятельные во мне силы, воля со своей энергией. Не мое чувство, способное услаждаться жизнью и всем окружающим меня. Не мое тело со всеми своими отправлениями и потребностями, условливающими наше телесное благобытие. Все это даровал Бог. И сам я не свой, а Божий. Дав мне бытие, Бог облек меня сложностью исчисленных сил жизненных и даровал мне сознание и свободу, законоположил, чтобы я правил всем, что есть во мне, сообразно с достоинством каждой части своего бытия. Во всем этом не поводы к самовосхвалению, а побуждения к сознанию великости и тяготы лежащего на нас с тобой долга и к страху ожидающего нас ответа на вопрос: что мы с собой и из себя сделали?
Обратимся теперь к средствам жизни. Есть в нас жизнь телесная, жизнь душевная и жизнь духовная. Для каждой из них необходимы свои средства, и мы все имеем их под руками, и все они не плод нашего благоприобретения, а дар Божий. Воздух, огонь, вода, земля со всеми своими сокровищами – стихиями, камнями, металлами, растениями и животными, которые доставляют нам все нужное для питания, одеяния и жилищ, – не нами устроены, а даны. Сумма необходимых для нас понятий о всем нас окружающем, порядки житейские, общественные, государственные, искусства и ремесла и правила для действования на всех этих поприщах мы находим готовыми, не ломая головы над их придумыванием, а только усваивая их. Каждый, являющийся на свете, получает их как наследие от своих предков. А у предков откуда все это? Бог посылает людей с особенными дарованиями и с особой силой воли, и они совершают новые открытия и совершенствуют человеческий быт. Но если бы ты спросил этих открывателей, как дошли они до того или другого, они сказали бы: сами не знаем, пришло на ум, развивалось, строилось и устроилось. Так всегда было, так и до конца века будет: средства для душевной жизни не наши, а даются.
Тем более это следует сказать о духовно-нравственно-религиозной жизни. Бог вложил в душу знание о Себе в уме и о воле Своей в совести, осенив то и другое чаянием вечно блаженной жизни. Это – семя духовной жизни. Оно посеяно в нас и принято в момент вдохнутия Богом в нас Своей божественной искры жизни. Всякий, рождаясь, приносит с собой и в себе это семя, которое затем развивается и получает определенность от окружающей его среды людей. Какое неописанно великое благо родиться среди тех, которые живут истинной духовной жизнью!
Но осмотрись. Мы имеем знание о едином истинном Боге, в Троице поклоняемом; исповедуем Сына Божия, воплотившегося нас ради и все устроившего для нашего спасения; веруем и в Духа Святого, оживотворяющего нас Своей благодатью и действенно воссозидающего в нас духовную жизнь, и с Церковью Божией имеем себя срастившими, в ней принимая все нужное для хранения и возвышения духовной жизни и оживляясь чаянием Воскресения мертвых и жизни будущего века. И все это есть у нас в чистейшем и беспримесном виде, и есть не от нас – дар Божий. Так вот, какими богатыми средствами к свойственной тебе жизни и жизни всесторонней ты окружен, и ни одно из них не является плодом твоих усилий, все тебе дано. Ты призван на пир жизни, уже готовый. Если уместно нам с тобой чем-либо в этом отношении похвалиться, то разве только тем, как мы всем этим воспользовались. Все это, когда в нас в силе, – наша брачная одежда. Величаться ли ею? Не более ли побаиваться надо, как бы богатый в милости Устроитель пира, прийдя, не сказал нам: видите, какой пир! А одежда-то у вас какова?!
Посмотрим же теперь повнимательнее и на одежду эту. Одежду души составляют преимущественно нравственно-религиозные расположения и чувства, укорененные в ней, а не одни дела. Но как те сокровенны, то редко бывают поводом к тщеславию и гордости; дела же, как видимые, лезут в глаза и будто невольно возбуждают делателя к самочувствию и самовосхвалению его вовне, которые еще крепче укрепляют и глубже углубляют самочувствие и трубление перед собой. Так вот, рассмотрим свои дела, есть ли в них и что есть, чем бы можно было беспрекословно похвалиться.
Припомним, что хвалиться можно только тем, что исходит прямо от нашего произволения и совершается нами независимо ни от чего. Но смотри, как идут дела наши. Как они начинаются? Сходятся обстоятельства и ведут к тому или другому делу, а иной раз приходит на мысль сделать что-либо – и делаем. Но стечение обстоятельств не от нас, и прихождение на мысль сделать что-либо тоже, как очевидно, не наше: кто-то влагает мысль. Таким образом, начало или зарождение помысла сделать что-либо в таких случаях не может или не должно быть предметом самохваления. А такого рода дел сколько у нас? Если добросовестно разберем, почти все сплошь и рядом. Вот и нечем хвалиться.
Если можно похвалиться, то только тем, что мы могли не делать и, однако ж, сделали. Потому что как ни сильны бывают внутренние и внешние понуждения на дела, решение на них – всегда дело нашего произволения.
Но и тут решение на дела добрые не всегда бывает добротно. Добротно это решение, когда оно устанавливается по сознанию воли Божией на то и другое дело и из покорности этой воле. Но как только сюда привходит что-либо стороннее, самостное или человекоугодливое, то добротность решения в таком случае тускнеет и омрачается. Решаемся иной раз, боясь, что скажут, если не сделаем, иной раз, ожидая себе какого-либо удовлетворения и выгоды от дела, теперь или впоследствии, а иной раз от того, что нельзя иначе: и не хотелось бы, но надо сделать. Все такие дела не могут стоять в ряду чисто добрых дел и хоть с внешней стороны кажутся похвальными, но по внутреннему достоинству перед Богом и совестью не стоят похвалы. Рассмотрим же, сколько у нас такого рода дел. И опять придется сознать, что почти сплошь и рядом. И опять, выходит, нечем хвалиться.
Итак, добрые наши дела, если строго их разберем, не дадут нам открыть уста для восхваления себя перед другими или для трублений внутри перед собой. Если же мы приведем при этом на память все свои неодобрительные дела: пустые, суетные, бесполезные, вредные, беззаконные, богопротивные, каковых, конечно, найдется немало, – то что тогда должны почувствовать? Может быть, скажет кто: взвесь ту и другую сторону, и какая перетянет, по той и суди себя.
Но такого рода прием в этом случае неуместен. Дела идут изнутри. Если есть дела недобрые, то, значит, внутреннее наше не в добром порядке, а оно-то и определяет нашу цену перед Богом – самую существенную цену. Если оно не может быть одобрено, то и весь человек недостоин одобрения.
Еще одно прискажу: все дела, совершаемые нами видимо, в семье, в обществе, по службе, составляют наше поведение. Если осмотримся кругом, не можем не сказать, что в общем поведение наше большей частью исправно. Но так ли исправно при этом и внутреннее, этого утверждать не можем. Глаза окружающих нас имеют сильное давление на наши замыслы. Эти свидетели заставляют нас не давать хода тому злу, которое возникает в сердце: мы воздерживаемся от зла – и поведение наше является исправным. Не будь их, поведение наше оказалось бы совсем в ином виде. Да оно и бывает нередко таковым, если мы уверены, что чужой глаз не увидит нас. И бывает с некоторыми, что если их внешняя обстановка изменяется и они могут пожить свободнее, все, что прежде укрываемо было из боязни чужих глаз, вырывается наружу, и прежде исправный человек является и пьяницей, и развратником, и даже грабителем. Все эти дурные позывы не теперь породились. Они были, но ходу не имели, а теперь получили свободу и проявились. Но если все это только внутри, то и весь человек был таков: пьяница, развратник, грабитель, несмотря на нетаковую внешность. Рассмотри-ка хорошенько, не принадлежишь ли и ты к такому разряду. Если да, хоть в некоторой степени, то тебе не следует хвалиться и принимать похвалы.
Заключу: если по примеру всего сказанного теперь ты будешь почаще просматривать свою жизнь, то когда враг начнет трубить тебе в уши, как ты хорош, это трубление не найдет внутри тебя отголоска в самочувствии и самоодобрении, а напротив, будет отражаемо всякий раз самыми смиренными и уничиженными о себе мыслями и чувствами.
Глава тридцать пятая
Некоторые указания, благопотребные в деле побеждения страстей и стяжания добродетели
Хотя я уже многое сказал тебе ранее, указывая средства, которыми надлежит пользоваться для преодоления страстей и стяжания добродетели, но остается преподать тебе еще нечто и другое.
И во-первых, говорю тебе: не следуй, брат, в стяжании добродетелей примеру тех, которые в продолжение семи дней недели свои духовные делания распределяют так, чтобы одно служило для одной добродетели, другое – для другой и т. д., не принимая во внимание, нужно ли для них то или другое в настоящее время. Нет, не так следует тебе действовать, но вооружайся преимущественно против той страсти, которая наиболее тебе докучает, не раз уже одолевала тебя и готовится снова напасть на тебя; вооружаясь же против нее, сколько сил есть старайся установиться в той добродетели, которая противоположна этой страсти, употребляя все пригодные к тому делания и подвиги. Так как если успеешь в этом, то вместе с тем оживишь в себе и все другие добродетели и облечешься в них как в броню, которая будет ограждать тебя от всех стрел страстных. Сердце наше по естеству полно добрых расположений; но привходят страсти и подавляют их. Страсти эти не у всех равны; но у одного преимущественно одна, у другого другая, которые и заведывают другими. Если ты прогонишь эту главную, все другие ослабеют и устранятся сами собой; когда же это совершится, добрые расположения, высвободясь из-под гнета, восприимут в тебе свойственную им силу и всегда будут наготове, стоя у дверей сердца твоего, чтобы явиться на услужение тебе, как только это потребуется.
