Сборник - Палестинский патерик
«В прежней беседе, говорит блаженный, я сказал вам, что если мало потерпим брату нашему гневающемуся, то приобретем душу его. Теперь расскажу вам на сие одну историю, которую слышал от блаженного Сергия, игумена Педиадского. Вот что он рассказывал мне: „Некогда шли мы с одним святым старцем и сбились с дороги; не зная, куда идти, мы попали на сеятву и потоптали немного зелени. Заметив это, земледелец, который случился там тогда на работе, начал сильно бранить нас и говорить с гневом: „Вы, монахи! Боитесь вы Бога? Если б вы имели страх Божий пред очами, то не сделали бы этого“. В ту минуту тот святой старец сказал нам: „Ради Господа, не говорите ничего“, а тому отвечал с кротостию: „Правду ты говорил, чадо: если б мы имели страх Божий, не сделали бы сего“. Тот опять бранил нас с гневом. И старец опять сказал: „Истину говоришь, что если б мы были монахи, то не делали бы сего. Но, ради Господа, прости нам, согрешили мы“. Тогда в изумлении он бросился в ноги старцу и сказал: „Прости меня, ради Бога, и возьми меня с собою“. Вот что, сказал при сем блаженный Сергий, с Божиею помощию могли сделать кротость и доброта сего святого. Спасти созданную по образу Божию душу, которая вожделенна Богу более, нежели тьмы миров с богатствами их“».
«Однажды, как я, говорил блаженный Зосима, был у него (Сергия), он сказал мне: „Прочитай нам что-нибудь из Писания“. Я начал читать Притчи и, когда дошел до места, где говорится: во множестве дров возгорается огнь, а идеже несть гнева, безмолвствует брань (Притч. 26, 20), спросил его: „Что значит это изречение, отче?“ — он сказал мне в ответ: „Как дрова суть причина пламени огненного и, если не положить их достаточно, огнь погасает, так есть свои причины и страстей и, если кто отсечет сии причины, страсти не действуют. Именно, „причины блуда, как сказал авва Моисей, суть принятие пищи и пития до сытости, спанье в довольство, праздность, забавы, пустословие и щегольство. Если кто отсечет все сие, то страсть блуда будет бессильна“. Опять, „причины гнева, как он же сказал, суть: давать и брать, творить волю свою, любить учить и почитать себя разумным. Если кто отсечет сие, то страсть гнева не будет иметь в нем силы““. И это-то значат слова аввы Сисоя, какие сказал он, когда брат спросил его: „Почему страсти не отступают от меня?“ — „Сосуды их, говорит он, то есть причины, суть внутрь тебя. Отдай им залог их, и они отойдут“. Двоегневный, в коем не умолкает брань, есть тот, кто не довольствуется первым раздражением, но сам разжигает себя ко второму гневу. Именно: если кто, воспламенившись гневом, тотчас опомнится, осуждает себя, пусть и кается пред братом, на которого погневался, таковой не называется двоегневным. В нем умолкает брань, коль скоро он осудит себя и восстановит мир с братом; в таковом не имеет места брань, как я сказал прежде. Но кто, разгневавшись, не опомнивается, но более и более сам себя раздражает на гнев и раскаивается не о том, что разгневался, но что не наговорил более, нежели сколько наговорил в своем раздражении, таковой называется двоегневным. В нем брань не умолкает, ибо после гнева берут его в свою власть злопамятство, вражда и злоба. Но Господь Иисус Христос да избавит нас от части таковых и да сподобит части кротких и смиренных».
Часто говорил он, что великое трезвение и немалая мудрость нужна против хитростей диавола. Ибо бывает, что он из-за ничего приводит иного в раздражение; бывает и то, что он представляет благословный предлог, чтоб казалось иному, что он справедливо гневается. Но все сие совершенно не свойственно тому, кто истинно желает шествовать путем святых, как говорит святой Макарий: «Монахам не свойственно гневаться». И опять: «Не свойственно оскорблять ближнего». При сем рассказал нам следующее: «Однажды я заказал написать некоторые книги одному искусному писцу. По окончании писания он присылает сказать мне: „Вот я окончил книги, пришли сколько тебе рассудится и возьми их“. Один брат, услышав о сем, пришел от имени моего к сему писцу и, дав известную плату, взял книги. Между тем и я, не зная того, послал нашего брата с письмом и платою, чтоб взять их. Писец, узнав из того, что осмеян, сильно возмутился и сказал: „Непременно пойду и отмщу ему по двум причинам: и за то, что он посмеялся надо мною, и за то, что взял не свое“. Услышав о том, я послал сказать ему: „Знаешь, брате мой, что мы приобретаем книги для того, чтоб научиться из них любви, смирению, кротости; если же приобретение книг в самом начале ведет к ссорам, то я не хочу иметь их, чтоб не ссориться, ибо рабу Божию не подобает сваритися (2 Тим. 2, 24)“. Таким образом, отказавшись от книг, я сделал то, что брат не был вконец побежден гневом». Однажды, сидя с нами и беседуя о душеспасительных вещах, блаженный начал приводить изречения святых старцев и, дошедши до изречения, сказанного аввою Пименом, что осуждающий себя находит покой повсюду, и до того, которое сказал в ответ один авва горы Нитрийской, когда его спрашивали: «Что более всего обрел ты на сем пути, отче?» — «Обвинять и укорять, отвечал он, себя самого всегда», — причем, когда вопрошавший прибавил: «И нет другого пути, кроме сего?», — сказал: «Какую силу имеют слова святых! И поистине, что ни говорили они, говорили от опыта и истины, как учит божественный Антоний. Потому-то они (слова) и сильны, что изречены делателями, как говорит некто из мудрых: „Слова твои да подтверждает жизнь твоя“». При сем он рассказал нам следующий случай: «Во время краткого моего пребывания в лавре аввы Герасима сидели мы однажды с возлюбленным мне братом и беседовали о душеполезных предметах. Я припомнил сии слова аввы Пимена и того другого старца. Брат сказал мне при сем: „Я узнал опытно истину сих слов и вкусил покоя, доставляемого исполнением их. Был некогда в сей лавре один диакон, с коим я жил в искренней дружбе. Не знаю отчего, он возымел на меня подозрение в одном деле, оскорбился тем и начал смотреть на меня мрачно. Заметив эту мрачность, я просил его объяснить мне причину, и он сказал: „Ты сделал такое и такое дело“. Не сознавая в себе совершенно, чтоб сделал такое дело, я начал уверять его в своей невинности, но он говорил мне: „Прости — не удостоверяюсь“. Удалясь в келию свою, я начал испытывать сердце свое, — сделано ли мною когда такое дело, — и не находил. Потом, когда увидел, что он берет потир и подает, побожился ему на нем, что не делал того, но он опять не уверился. Тогда, снова вошедши в себя, я вспомнил о сих словах святых отцов и, в полной вере истине их, обратил помысл свой на себя и сказал: „Сей искренний мне диакон любит меня и, движимый сей любовию, открыл мне, что имеет сердце на меня, чтоб я трезвился и берегся впредь делать то. Но, бедная ты душа, зачем говоришь, что не сделала такого дела? Тысяча злых дел сделана тобою, и ты забыла о них. Где то, что ты сделала вчера или за десять дней? Помнишь ли то? Итак, не сделала ли ты и сего, как то (сделала) и забыла, как (забыла) прежнее?“ Таким образом, я положил в сердце своем, что истинно сделал то, но как забыл прежнее, так (забыл) и сие, и начал благодарить Бога и диакона, что чрез него удостоил меня Господь познать грех свой и раскаяться в нем. Потом встал в таких помышлениях и пошел сознаться пред диаконом и поблагодарить его. Но лишь только я постучал в дверь, как он отворил и первым, положив поклон, сказал: „Прости меня, я поруган демонами, заподозрив тебя в деле том, ибо истинно удостоверил меня Бог, что ты не виновен в нем“ — и не допустил меня более удостоверять его, говоря: „В этом нет уже нужды““». После сего сказал блаженный: «Вот как искреннее смирение расположило сердце сего брата, что не только не соблазнился он на диакона и не оскорбился на него, — первое за то, что заподозрил его; второе, что, будучи удостоверяем им, не принял удостоверения, — но еще самому себе приписал грех, — мало того, возблагодарил его!» Потом прибавил: «Видите, что делает сия добродетель? На какие степени преспеяния возводит любящих ее! Ибо если бы он захотел, то тысячи поводов возымел бы чрез диакона к тому, чтобы сделаться демоном; но как он устремился к добродетели, то не только не оскорбился на него, но еще возблагодарил. Так добродетель объяла его сердце. Так, если и мы предварительно заложим в сердце своем семена кротости и смирения, то для врага не будет места сеять в нем злые семена. Ибо он тогда только наполняет нас своим злом, когда находит нас пустыми — не имеющими никакого благого помышления или паче раздражающими самих себя на злобу и тем подающими ему к тому повод. Как, напротив, при добродетели, когда видит Господь, что душа жаждет спасения и возделывает в себе благие семена, то, ради благого ее расположения, наполняет ее своими дарами».
Некогда, припомнив о старце, которого окрадывал живший по соседству с ним брат и который, зная то, никогда не обличал его, но еще более трудился, говоря: «Может быть, брат имеет нужду», дивился милосердию святых и рассказал при сем такой случай: «Во время пребывания моего в Педиаде вот что рассказывал мне один из игуменов: „Близ киновии нашей жил один старец, весьма благой души. Ему соседствовал брат. В отсутствие старца брат сей, соблазнившись, отпер его келию и, вошедши, взял вещи его и книги. Когда старец возвратился и, отворив келию, не нашел вещей своих, пришел к тому брату сказать ему о сем и застал вещи свои посреди келий, потому что брат не успел упрятать их. Не желая пристыдить брата и обличить его, старец показал вид, будто схватил его живот, и, вышедши, пробыл на дворе довольно времени, как бы ради нужды, пока брат прибрал его вещи. После сего, возвратясь, старец начал говорить ему о другом и не обличил брата. Чрез несколько дней были узнаны вещи старцевы; взяли того брата и посадили под стражу, между тем как старец не знал о том. Услышав потом, что брат в темнице, не знаю по какой причине, пришел ко мне, говорит игумен, ибо он учащал к нам, и просил: „Сделай милость, дай мне несколько яиц и немного чистого хлеба“. Я говорю ему: „Верно, у тебя ныне есть кто?“ Он отвечал: „Да!“ Между тем старец взял это для того, чтобы пойти в темницу и утешить брата. Лишь только вошел он туда, как брат падает ему в ноги и говорит: „За тебя я здесь, авва, ибо я украл вещи твои. Но вот книга твоя у того-то, одежда у того-то“. Старец говорит ему: „Да удостоверится сердце твое, сын мой, что я не ради этого пришел сюда и даже совершенно не знал, что ты здесь за меня, но, услышав, что ты здесь, опечалился и пришел утешить тебя, вот смотри — яйца и чистые хлебы. Успокойся же, теперь все сделаю, чтоб извлечь тебя из темницы“. Пошел упросил некоторых из набольших, коим был знаем ради своей добродетели, и они послали выпустить брата из темницы“».
