Александр Мень - Свет во тьме светит
Конечно, жизнь его могла пройти однообразно и спокойно, как у многих детей бояр: нетяжкая учеба, охота, развлечения, хозяйственные заботы, семейные дела - этим бы и ограничилась жизнь юного Колычева. Но он захотел посвятить свою жизнь служению людям и Богу, и в поисках пути, в конце концов, оказался в далеком северном монастыре, находящимся на Соловецких островах, там, где впоследствии были знаменитые обители, книгохранилища, а потом и лагеря. Сейчас же стоят там величественные развалины, взывающие к нашей совести.
Вот там, став настоятелем одного из монастырей, поселился Филипп. Братия и сам настоятель много трудились для освоения этого края. Напрасно думают, что монахи, которые завоевывали своими руками непроходимые дебри, отдаленные от побережья холодных морей, жили праздно. Каждый новый шаг они брали с трудом, потому что там зона мерзлоты, это места, где непрерывно летает жалящая мошкара, где тяжко жить человеку. Но тем не менее, это красивые места, которые можно и нужно осваивать, и монахи это делали.
В трудах, в молитве, в общении с братьями должна была пройти жизнь настоятеля, но вот произошел неожиданный поворот судьбы: сам царь Иван вызвал его в Москву и дал понять, что хочет сделать его главою Русской Православной Церкви. Царь Иван еще раньше знал Филиппа. Знал, что это человек честный, неподкупный, надежный, что на него можно опереться, а царь, как и всякий тиран, боялся заговоров, боялся измены. Его душа жила постоянно между приступами страха и жестокости.
В истории нашего отечества есть две таких точки, когда тирания, то есть господство безумного и жестокого человека над массами людей, достигала своего предела: это было при царе Иване, которого народ прозвал Грозным, и при Сталине, который любил Ивана Грозного и им восхищался. Он через столетия чувствовал в этом палаче народов родственную себе душу.
Так вот, Иван Грозный, который наводил страх на Церковь, на народ, на всю Русь, сам был обречен жить в страхе. Как каждый государственный преступник, находящийся на вершине власти, он не мог не испытывать ужаса перед тем, что он делал, перед беззакониями, которые он творил.
Много раз в припадке отчаяния приезжал он в Троице-Сергиеву Лавру, исписывал толстые памянники, записывая туда сотни имен людей, которых он погубил - мужчин, женщин, детей, знатных людей, простых посадских людей, всех тех, чьи семьи, дома он разорил, чью жизнь и судьбу сломал, над кем надругался, чью кровь пролил и кого опозорил. Каялся, поминал их, ходил в подряснике монашеском, а когда от покаяния он уставал, он вновь обращался к насилиям и диким оргиям, и затем снова приходил в страх.
Один раз, бежал он в Александров, скрылся там и объявил, что править больше не будет. Все смутились, растерялись, боясь, что без правителя страна придет в страшное замешательство, и отправились к нему в Александров с просьбой. И он вернулся, но вернулся еще более ожесточенный, и оградил себя охраной, опричниной. Это были люди, носившие особую черную форму, палачи народа, которые вторгались без суда и следствия в дома, жгли, насиловали, убивали. Вот такие были охранники у царя - политическая охранка Ивана Грозного.
Когда Филипп прибыл в Москву, царь принял его приветливо и ласково, но он, прежде всего, сказал: "Если ты хочешь, чтобы я потрудился здесь, в Москве для Церкви, то дай мне право печалования" (печалованием в старину называлось ходатайство о репрессированных). Царь поколебался, но согласился, и только на этом условии Филипп принял белый куколь Московского митрополита. И началось его служение.
Сначала он умел воздействовать на царя и некоторое времен обуздывал его жестокость. Не раз они беседовали вдвоем в глазу на глаз в царских кремлевских покоях, и Филипп говорил ему: "Государь, ты не должен проливать кровь людскую, кровь христианскую. Откуда у тебя такая мысль, что все против тебя Если ты не будешь сам жесток, то и тебе бояться будет нечего И как бы успокаиваясь, царь оставлял на время свою жестокость. Но видел Филипп в душе и на лице царя глубокие изменения - ведь он его встречал в Москве молодым, красивым, а сейчас, хотя царю было около сорока лет, он уже выглядел древним стариком, у него было страшное лицо, безумные глаза.
Однажды царь вновь устроил побоище людское. А потом он вместе с опричниками в черных одеждах, верхом на конях, подъехал к собору в Кремле, где служил митрополит Филипп, и вся шайка во главе с царем, вошла в собор. Царь встал, пристально глядя на митрополита, а потом громко сказал, нарушая церковное благочиние: "Почему ты не даешь благословения своему царю и владыке?" На что, повернувшись, митрополит тут же, с амвона, спокойно ответил: "А я не узнаю христианского царя в этом облике безобразном". "Смотри, монах, - сказал царь, - не вмешивайся в мои дела, ты горько об этом пожалеешь".
Но ведь царь знал, что митрополит Филипп - человек честный, прямой и не будет перед ним угодничать или поступать против совести. Когда он был монахом, жил на севере - то молчал, но когда Филипп стал главой церкви, - он тем самым принял на себя долг свидетельствовать. Собрал митрополит высшее духовенство, Собор, и стал с ними советоваться, как обуздать царские беззакония, но никто не поддержал Филиппа, ибо все были запуганы, все молчали и боялись.
И когда в следующий раз произошла стычка в соборе между царем и Филиппом, царь решил его участь, но решил коварно, как всегда поступают трусливые насильники. Не сам, не своими, а чужими руками предполагал он расправиться с неугодным обличителем. Он собрал духовенство и заставил Собор низложить, то есть лишить кафедры, снять епископский сан с Филиппа - что и было сделано. Во время богослужения царская охранка ворвалась в церковь, схватила митрополита, сорвала с него знаки митрополичьего достоинства, и на санях - дело было зимой - поволокла на неправое судилище. Оно было быстрым и жестоким, все подписали митрополиту осуждение, и он был сослан в далекий глухой монастырь.
Несколько раз пытались его там уморить голодом, но святитель издавна привык к постам, был крепкого телосложения и остался жить.
И вот однажды царь двинулся на неправую войну: не против нападающего врага, а против своих же. Он шел разорять великий Новгород, город, который еще немножко сохранял свободу, искорку свободы. И по дороге царь остановился близ Отроча монастыря, где находился в заточении святитель Филипп. Он послал своего помощника, палача и губителя, Малюту Скуратова в монастырь со словами: "Иди, пусть Филипп благословит нас". Малюта пришел и застал святителя молящимся в келье.
Есть у нас в Загорске, в Академии картина художника прошлого века, которая изображает святителя митрополита, стоящего на коленях перед иконой: поседевший, худой, измученный, он обращается к Образу с единой надеждой на Божию правду, а тем временем дверь отворяется, и в своем черном колпаке вваливается в келью Малюта Скуратов: "Благослови на неправое дело!" Но нет! Нельзя было поколебать Филиппа. И тогда Малюта бросился на него и задушил подушкой, которая была у него тут же под рукой... Оставив тело старца в келье, Малюта вышел и сказал окружающим: "Ваш Филипп умер от угара, хороните его".
Так вот закончилась жизнь митрополита Филиппа, а вскоре умер и Иван Грозный. Умер сравнительно молодым, ему не было 60 лет, умер, убив нечаянно одного из своих сыновей, потеряв многих близких, проиграв войну, находясь в тяжелом одиночестве и горьком отчаянии. И память о нем осталась черной, какой она всегда остается о народных мучителях.
А святитель Филипп был прославлен Церковью как святой. Для нас он и теперь, спустя многие столетия, остается великим образцом и примером твердого исполнения своего долга при любых обстоятельствах, ибо жизнь коротка. Если не выполнять свой долг в этой жизни, стоит ли жить тогда?
Мы все хорошо знаем, что человек слаб, что часто он ж чувствует в себе достаточно сил, чтобы выполнить свой долг до конца. Но мы помним о святых и просим их о том, чтобы они молились за нас, молились, чтобы Единый наш Ходатай, Единый Спаситель Господь поднял нас из праха, и не нашей силой но силой Своей любви и Благодати сделал нас служителям Его правды, Его истины. Аминь.
28 января/ 10 февраля
ПРЕПОДОБНОГО ЕФРЕМА СИРИНА
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Нынешнее воскресенье - есть знаменательное совпадение двух памятных дней: дня, посвященного Суду Божию, и памяти преподобного Ефрема Сирина, учителя покаяния. Каждый из нас Великим постом повторяет дивные слова его молитвы "Господи и Владыко живота моего...". Они живут уже века, и тысячи сердец принимают эту молитву, живут этой молитвой, учатся через эту молитву, очищаются через эту необъятную молитву, потому что в ней как бы вся жизнь человеческая заключена.
И вот память этого великого святого, как его называют, - пророка Сирии, совпала сегодня с днем покаяния и суда. Когда мы говорим о Страшном суде Божием, нам не нужно думать о нем, как о чем-то далеком, как о чем-то, что настанет через неопределенное время. Каждый день и каждый час совершается для нас суд Божий. Каждый миг на нас смотрит Господь, и всегда взвешивает наши поступки, видит до глубины нашу душу и нашу совесть. Мы постоянно судимы Богом. Когда проходит день, вечером оглянитесь на пройденные часы и вы увидите, что они уже были достойны того, чтобы Господь их судил. Мы с вами знаем из Священного Писания, что суд Божий продолжается; Сам Господь говорит нам, что суд заключается в том, что Свет пришел в мир, и люди Его не приняли.
