Василий Сергеев - Янычары
Так считает Хайям, – и он прав, с той поправкой, что в раю душа находится в юности, хоть в это время ей и приходится совершать вылазки в то, что она считает адом; а ближе к старости душа на самом деле вступает во врата ада, каковым для нее становится собственное дряхлеющее тело...
Каждый юность свою терял,каждый скорбно смотрел ей вслед...Хватит этой беды с лихвойизбежавшим всех прочих бед, –
так понимает дело несравненный Руми, и трудно не согласиться с ним. А Сулейман ибн Дауд, мир с ними обоими, сказал еще страшнее: «Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд» . Угадываешь ли ты почерк того же самого Бога, который обвинил Адама в сотворении зла и смерти?
Мир возник как результат не злобного, а всего лишь невежественного и ненамеренного отпадения Демиурга, отдаления его от божественной полноты; Архонт, Творец был не злым, а только ограниченным, – и отграниченным от верховного Божества, но результаты этого отпадения увековечились, и мир с Богом по сей день не воссоединился. Почему? Если Бог хочет удалить зло из мира, но не может – это свидетельство его бессилия. Если может, но не хочет – это свидетельство его злой воли. Так рассуждал Эпикур. Вот выбор, который нам можно делать о природе Бога, непосредственно созерцая зло в мире. Впрочем, азиатские офиты или нахашены, ператы, сифиане, каиниты, элкесаиты и другие секты, включая последователей Саторнила и бар Дайсана считают мир злонамеренным созданием противобожественных сил. Но наиболее мудр здесь Маркион, считающий, что великая противоположность доброго и злого относится не к творению мира, но к религиозной истории: это – противоположность не между злым и добрым творением, а между злым и добрым законом...
Может быть, нам было бы лучше умирать молодыми? Есть лососевые рыбы, которые нерестятся только раз в жизни и гибнут после нереста: река, которая ласково омывает отложенные икринки, смывает со своих берегов разлагающиеся трупы рыб, только что рвавшихся к ее верховьям сквозь водопады, а потом плясавших в любовном танце... Не знаю... Любовь всегда близка к смерти, но лишь близка... Знаешь ли ты, что поклонники Диониса-Загрея, сына подземной богини Персефоны, утверждают, что он нашел способ, подобно рыбам, преодолевать порог смерти, и передал эту тайну посвященным в их мистерии... Так и те, кто называет себя ахл-и хакк, люди истины, уверяют, что смерть более всего похожа на нырок утки из воздуха в воду... Хорошо б...
У нас не так, как у рыб, не так, как у уток... Заведомо знать, когда и как умрешь... Ох! Нет, он сделал наилучшее, на что был способен. Может, даже эта чахотка, которую он послал мне, – вовсе не зло, а одна из его попыток выйти из тупика... Здоровая молодежь редко болеет ею, а нам, старикам, – это настоящий дар! Смотри: даже когда меня треплет лихорадочная горячка, и при кашле вместе с кровью из меня вылетают кусочки прогнивших легких, я не чувствую боли! Наоборот: вместе с горячим, ватным туманом, в голове бьется странный, болезненный восторг, и кажется, что скоро перед тобой откроются все тайны... Поистине, это – божественная болезнь, подобно эпилепсии – morbus sacer... Бог изощрен, но не злонамерен...
Старик почувствовал, что его бормотание становится неубедительным, и замолчал. Молчал и Абдаллах: ему было нечего сказать, ибо его-то здоровье было пока при нем и он не мог себе представить, что оно когда-нибудь будет у него отнято, и что болезнь можно назвать хорошей...
– И все же я уверен – Творец не хотел зла! – снова заговорил старик. – Просто дело в том, что творить – штука, рискованная для каждого! В Судный день тому, кто грешил изображением живых существ, Аллах прикажет вдохнуть в них жизнь, и тот, кому это не удастся, будет низвержен в огонь джаханнама! Но те, кто не резал изображения зверей из слоновьих бивней и берегся от того, чтобы расписывать масляными красками иконные доски, зря считают, что уж с ними-то ничего плохого не случится, ангелы войдут в их дом . Напрасная надежда! С тем же успехом они могли бы думать, что избегут своей смерти!
Был один живописец в числе живописцев Рума, и его полотна считались верхом совершенства. Он писал сеньоров на великолепных конях и на палубах крепких парусников; он писал сеньор в роскошных экипажах и в мифологических ситуациях, в окружении больших белых птиц и морских драконов. И его спрашивали, почему столь совершенны его полотна и так неуклюжи и некрасивы его дети, а он, опьяненный успехом, восклицал, что картины он делал днем, а детей – ночью. Но в особняке случился пожар, и ни с одного полотна не ускакал от огня ни один конь, не отдал швартовы ни один корабль, не взлетела ни одна белая птица. Все, что удалось спасти из особняка, включая хозяина, потерявшего сознание, вынесли его неуклюжие и некрасивые дети... А полотна остались тем, чем и были...
Умрет каждый, и в Судный день каждый будет стараться наполнить смыслом все свои дела, свои поступки, – свое творение! – и, значит, вновь и вновь совершать их, но теперь освещенные неугасимым и невыносимым огнем понимания. Земля сбросит свои нищенские одежды и станет, как она и есть, «звездою, огнем пронизанной насквозь». Скидок не будет. Если хромые дервиши побегут вперегонки, то и самый быстрый из них все же останется хромым. Чужая зоркость не будет в пользу слепому. Счастлив будет лишь тот, чьи поступки были продиктованы любовью и повлекли благие результаты, ибо такие поступки повторить не будет больно!
Творить – значит замахиваться на божественные права! Великие гностики древности, к мнениям которых прислушиваются суфии, знали, что стремление к своему возвышению и расширению контролируемой тобой сферы есть причина зла и беспорядка. Так считал, например, Василид. И что ты сможешь сотворить? Кентавра? Убогая фантазия, просоночный бред! Кусок отсюда, кусок оттуда... Но будет ли в нем биться сердце? Кузнец земной всегда соперничает с Кузнецом небесным. Он может создать золотое солнце, – но оно не будет светить и греть; это тот же кентавр, ибо форма солнца соединена с несвойственным ему материалом. Кузнец может выковать Золотую девушку, Олтынкыз, – но с ней невозможно спать, от нее невозможно иметь детей... Обо всем этом повествуют наши мифы.
Когда в плове не хватает соли, ты добавляешь соль – и плов становится вкусным. Когда тебе нужна бронза, ты добавляешь олово, цинк или сандараку в медь – всего дел, чисто поварские рецепты. Но вот живой человек и мертвый человек: каждая жилочка, каждый волосок остался прежним. И тем не менее между ними нет ничего общего. Но чту уходит из одного, когда он умирает, и чту нужно добавить в другого, чтобы он был жив? Знаешь ли ты это? Умеешь ли ты делать это? А если нет, о каком творчестве можешь ты говорить?
А вот другой человек: он дышит, сердце его бьется, но он не слышит и не понимает слов. Если это ребенок – вырасти его; если это спящий – пробуди его... А если он уже вырос, но не пробудился? Ни один алхимик, из тех, что берутся превратить свинец в золото, не возьмется превращать глупца в мудреца. Слишком очевидны здесь результаты! А обозвать кого-то дураком еще недостаточно, чтобы самому стать умным.
Две кабарги в долине обитали,Одни и те же травы их питали,Но мускуса дала одна немало,И лишь навоз другая даровала .
Самое большее, на что мы способны – услыхать и запечатлеть на пергамене пульсацию – не всю, хорошо, если один толчок! – самоценной, живой жизни. И тогда-то яснее всего тщетность наших авторских прав: нам всего лишь удалось подглядеть и воплотить в жизнь клочок изначального генерального плана подлинного Творца. Такова любовь.
И все же творчество есть! Творец не успел или не захотел выдумать, например, меч и седло, кувшин и шатер, городские стены и морские корабли – все это сделали люди. И таких вещей много. Каждая наковальня, каждый гончарный круг – алтарь невидимого Бога творчества. Но есть еще иные вещи, тоже созданные людьми и хранимые Аллахом превыше любых драгоценностей, вещи, нарушение которых не может быть искуплено ничем и никак: поистине, это клятвы и договоры. Злодей, который дорожит своей шкурой превыше заключенного им договора, злодей, который солжет при клятве или нарушит договор, навлекает гибель, посрамление и поражение и на свой род до сорокового колена, и на всю страну; он один причиняет миру зло большее, чем сто закоренелых нераскаянных грешников. Ложь, обман и предательство, худшим из видов которого всегда останется злоупотребление доверием, – непростимые грехи, которые были бы хуже самой гордыни, если бы не были рождены ею. А один из самых обычных и не замечаемых видов злоупотребления доверием – это нежелание или неумение доводить свою работу до совершенства.
