Александр Ткаченко - Бабочка в ладони

«Бог и диаволу всегда предоставляет блага, но тот не хочет принять. И в будущем веке Бог всем дает блага — ибо Он есть источник благ, на всех изливающий благость, каждый же причащается ко благу, насколько сам приуготовил себя воспринимающим. Посему здесь, имея влечение к иным вещам и достигая их, мы хоть как-то наслаждаемся, а там, когда Бог будет все и во всем (1 Кор. 15, 28), и не будет ни еды, ни пития, ни какого-либо плотского наслаждения, ни несправедливости, те, кто уже не имеет обычных удовольствий, но и к тем, что от Бога, уже не восприимчивы, мучаются неизбывно, не потому, что Бог сотворил наказание, но потому, что мы сами устроили себе наказание, так как и смерть Бог не сотворил, но мы сами навлекли ее на себя».

«…Бог не радуется и не гневается, ибо радость и гнев суть страсти. Нелепо думать, чтоб Божеству было хорошо или худо из-за дел человеческих. Бог благ и только благое творит, вредить же никому не вредит, пребывая всегда одинаковым; а мы когда бываем добры, то вступаем в общение с Богом, по сходству с Ним, а когда становимся злыми, то отделяемся от Бога, по несходству с Ним.

Живя добродетельно, мы бываем Божиими, делаясь злыми, становимся отверженными от Него; а сие не то значит, чтобы Он гнев имел на нас, но то, что грехи наши не попускают Богу воссиять в нас, с демонами же мучителями соединяют. Если потом молитвами и благотворениями снискиваем мы разрешение в грехах, то это не то значит, что Бога мы ублажили и Его переменили, но что посредством таких действий и обращения нашего к Богу, уврачевав сущее в нас зло, опять соделываемся мы способными вкушать Божию благость; так что сказать: Бог отвращается от злых, есть то же, что сказать — солнце скрывается от лишенных зрения».

«Неуместна никому такая мысль, будто грешники лишаются в геенне любви Божией. Любовь дается всем вообще. Но любовь силой своей действует двояко: она мучает грешников и веселит собою исполнивших долг свой. И вот, по моему рассуждению, геенское мучение: оно есть — раскаяние».

«Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви! И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение большее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания».

Как может мучить любовь, прекрасно показал Василий Шукшин в своем знаменитом фильме «Калина красная». Спрятав глаза за солнцезащитные очки, «завязавший» вор явился к своей матери, которая не видела его больше двадцати лет. Своим образом жизни он ее просто предал, обрек на нищенское существование, на голодную одинокую старость.

И вот, этот сын-уголовник по кличке «Горе» вдруг увидал, что мать по-прежнему любит его, что она будет безмерно рада встретить и принять его даже таким, каким он стал за десятилетия воровской и лагерной жизни. И он не нашел в себе сил открыться…

Герой Шукшина, рыдающий в голос и грызущий землю на бугре под березками — одна из самых сильных сцен в нашем кинематографе. Вот он — плач и скрежет зубов, вот поражение бичом любви! Каково же будет грешнику, всю жизнь своими грехами предававшему Христа, после смерти увидеть и испытать всепрощающую любовь Спасителя, претерпевшего за него столько страданий…

Спасительная сила «мелочей»

О посмертной участи человека можно рассуждать и строить предположения бесконечно. Николай Бердяев прямо писал что это «… предельная тайна, не поддающаяся рационализации». Но здесь есть очень важный момент, который не только возможно, но, наверное, просто необходимо понять любому человеку.

Бог есть — Любовь и Он не мстит грешникам. Это попросту невозможно, так как, по слову Исаака Сирина, где любовь, там нет возмездия; а где возмездие, там нет любви. И страдания грешников вовсе не казнь, не воздаяние за злые дела. Бог любит грешников всегда — и на земле, когда они калечат себя грехами; и в геенне, когда их искалеченные души мучаются, не имея возможности удовлетворить свои страсти. Но даже любящий и всемогущий Бог не может спасти человека, который не желает этого спасения. Протоиерей Сергий Булгаков писал: адские муки происходят от нехотения истины, ставшего уже законом жизни. Человек свободен в выборе — быть с Богом, или — быть без Бога. Господь не отнимает у него этой свободы ни в земной жизни, ни после смерти.

И всем нам очень важно вовремя понять, что смысл нашего существования не в сумме заработанных денег, не в важности сделанных изобретений, не в красоте написанных картин и даже не в количестве прочитанных акафистов или положенных поклонов. Смысл в том, что всякий наш поступок, слово и даже всякая мысль оставляют следы в нашей душе, изменяя ее каждое мгновение нашей недолгой, в общем-то, жизни. И что бы люди ни делали, любое занятие ежесекундно сводится для них к простому выбору: либо человек борется со своими страстями и становится способным воспринимать любовь Божию как высшее благо; либо эти страсти развивает, взращивает, делает их главным содержанием своей души.

И пускай мы немощны, пускай не находим в себе сил на великие нравственные подвиги. Но мы должны хотя бы обозначить наше желание бороться со страстями, хотя бы в мелочах попытаться перестать идти на поводу у своих больных наклонностей. Мы не можем тысячу ночей молиться на камне, как это делал преподобный Серафим Саровский. Но вот сдержаться и не наорать на жену, даже когда она по нашему мнению этого заслуживает, мы вполне в состоянии. И уступить место старушке в метро не составит особого труда, если осознать, что ты в этот момент воюешь со своей ленью и жалеешь чужую старость. Такие вещи кажутся нам мелочами, но из множества подобных мелочей и состоит вся наша биография. И если мы твердо решим бороться с какой-нибудь своей «мелкой» страстишкой — произойдет маленькое чудо. Мы увидим тогда, как Господь, видя наше доброе намерение, поможет нам в этой борьбе. Мы почувствуем, как могущественна эта помощь, как деликатно и трогательно любит нас Христос. Воюя с греховными «мелочами» мы можем научиться видеть любовь Божию к людям еще здесь, в земной нашей жизни. Тогда и после смерти огонь Божественной любви окажется для нас источником вечной радости, а не мучительным пламенем геенны.

Исправитель зла

Письмо в редакцию: Я верю в Бога, но не могу принять ту христианскую аксиому, что Бог есть Любовь. Ведь если Бог всеведущ, то, принимая решение о сотворении мира, Он изначально предвидел, сколько горя и страданий ожидает человечество в его истории, сколько будет пролито крови и слез. Но, самое главное, Он предвидел, что миллионы людей не спасутся, погубят свои души и по смерти пойдут в муку вечную. Зная все это наперед, не жестокостью ли с Его стороны было создавать этот мир? И, в частности, как Бог всеблагой может давать жизнь человеку, о будущей духовной гибели которого Он знает заранее? Пожалуйста, ответьте, для меня это очень важно.

История человечества — история человеческих страданий. Мы стараемся об этом не думать, но если попытаться рассмотреть любую эпоху в жизни любого народа, то картина откроется просто удручающая. Бесконечные войны, притеснения слабых, насилие, торжествующая несправедливость, жестокие преступления и не менее жестокие наказания за них, изощренные казни, пытки… Везде и всегда, практически одно и то же — кровь, слезы, страдание. А в те короткие промежутки, когда люди не убивали и не мучили друг друга, на них обрушивались наводнения, пожары, землетрясения, их терзали болезни и моры; засухи и саранча уничтожали урожай на их полях, обрекая людей на голод и нищету. И если предположить, что этот безумный мир и этого несчастного человека сотворил Бог, неизбежно возникает вопрос: какими же моральными качествами должно обладать такое божество? Выводы напрашиваются сами: либо это божество невероятно жестокое и безжалостное, либо ему глубоко безразлично все, что происходит в сотворенном им мире.

Такими видел своих богов языческий мир. И неважно, о какой именно культуре или историческом периоде идет речь. Отношение языческих богов к людям всегда и везде мыслилось вполне определенным: или — беспощадная справедливость, от которой не уйти никому из рожденных, или — безразличие на грани невменяемости.

И финикийский Ваал, в раскаленную статую которого ежедневно бросали десятки новорожденных младенцев; и греческие небожители, резвящиеся на Олимпе в свое удовольствие; и индуистский Брахман, который сотворил мир и благополучно уснул, оставив его без присмотра, — все они вполне соответствовали печальной картине человеческих страданий в мире, над которым стоят такие боги. Правда, человеку вряд ли становилось легче от этого соответствия. Но, по крайней мере, все было понятно: мир жесток, потому что жесток бог, который им управляет.