Александр Кукушкин - Alma Matrix или Служение игумена Траяна
Софрино, как стал объяснять в пути Настоящий, это место, где на самом деле вся церковная Москва печатает всё, что она печатает. Раньше это была безлюдная деревенька, а теперь огромное производство с тысячью работников. «Мы отправим им сверстанную газету по интернету, конечно, – пояснил Настоящий, – каждый раз ездить не придется, но сегодня у них побывать необходимо, я тебя познакомлю со всем начальством. Чтобы ты потом сам».
– Я что ли буду отвечать за связь с ними? – уточнил Женя.
– Как хочешь, можешь кого угодно назначить, но всё равно главный редактор должен знать боссов типографии лично.
– Главный редактор?
– Ах, да. Мы решили, что у газеты главным редактором будешь ты.
Женя потерял дар речи от радости.
– В тебе есть лидерские качества, – продолжал Настоящий, – ты как Варицкий можешь ничего не делать и не уметь, а все бегут к тебе за советом и помощью. Тот, к кому все обращаются, тот и есть главный. Даже если он полный болван. Это я не про тебя, это я про Варицкого. Но ты, знай, ты ничем его не хуже. Когда-нибудь ты будешь великим человеком… А пока, дам тебе совет. Запомни волшебное слово редактора – это союз «но». И употребляй это слово как можно чаще. Например, когда у тебя спрашивают, хороша ли статья, ты отвечай – хороша, но… Или, если тебя просят что-нибудь напечатать, ты говори – мы постараемся, но… Или, скажем, вечером у тебя отпрашиваются уставшие сотрудники, ты говори – да-да, на сегодня всё, но…
– А что говорить, после «но»?
– Это придет с опытом, пока говори что попало. Не важно.
Настоящий замолчал, и Женя стал обдумывать неожиданно свалившуюся информацию. Вскоре они доехали по Софрино, таксист лихо затормозил перед типографской проходной и повернулся к ним за деньгами. Настоящий протянул ему четыреста рублей, сказал, что сдачи не нужно, и вылез из машины.
Первый номер газеты «Alma Matrix» успел появиться в свет утром, буквально за несколько часов до приезда проректора по воспитательной работе, и произвел настоящий фурор. Семинария ходила ходуном. Все экземпляры разошлись мгновенно. Газету читали на вахтах, в аудиториях, в спальнях. Её читали вслух небольшими кампаниями, ее читали про себя, заткнув уши берушами или уединившись в читальном зале библиотеки. Половина лекций было сорвана из-за того, что преподавателей втягивали в обсуждение материалов и всей задумки в целом. Ректор посмеивался и ждал отца Траяна. Редакция отсыпалась.
… Игумен Траян сидел у себя в кабинете и морщился. На столе по правую от него руку стояла тарелка с тонко нарезанным лимоном, и проректор, аккуратно насаживая дольки на двузубую вилку, отправлял их в рот – в поездке он немного простудился. Но морщился проректор не от лимона, а от газеты «Alma Matrix», пахнущей свежей типографской краской и привольем студенчества. Его не было полтора месяца, а в семинарии завелась свобода слова.
Газета была хулиганской.
Во всю первую полосу была большая фотография стоящих на фоне Академии проректора и двух студентов по правую и левую руку. Траян никогда не видел этой фотографии, он выглядел на ней очень внушительно. Вот только правая часть изображения была превращена в пелену падающих цифр, какими в фильме «Матрица» изображалась как раз таки Матрица. И половина проректора вместе с половиной Академии благополучно превращались в цифры. Но при этом семинарист, стоящий по оцифрованную сторону Траяна оставался самим собой. Заголовок гласил: «Ты увяз в Матрице», подзаголовок вопрошал: «Что было раньше, семинария или проректор?» Ответ давался на развороте четвертой и пятой страниц. Траян несколько раз смотрел фильм, поскольку знал, что им увлекаются студенты, и потому быстро уловил суть. Его сравнивали с агентом Смитом и на примере отношения агента с Матрицей объясняли, что возникли проректор и семинария одновременно, поскольку проректор – это и есть семинария, а семинария – это проректор. «Тоже мне откровение», – подумал Траян и вернулся к первой полосе.
На ней было еще пять ссылок на материалы внутри газеты.
«Переезд в Москву – большинство выступает за!» Отец Траян слышал краем уха об идее перевести Академию в Москву, потому даже с некоторой заинтересованностью открыл заметку. Оказалось, это был опрос среди семинаристов. Студенты, как и следовало ожидать, действительно выступали за. Статья смахивала на манипулирование общественным мнением.
«Есть ли жизнь после семинарии?» Огромный аналитический материал про выпускников, которые не стали священниками. Проректор решил оставить его на потом и подумал, что логичным продолжением темы был бы разговор о том, есть ли жизнь после отчисления.
«Какое вино вливают в новые мехи? Расследование злоупотреблений в столовой». Траян восхитился наглости журналистов; они говорили о том, что будто бы дорогое чилийское вино, которое подавали на трапезу после воскресной литургии, разбавляли водой. Помимо кучи косвенных доказательств и свидетельств анонимных очевидцев, приводилось заключение химической лаборатории.
«Богословие как система: миф и реальность». Это была статья о том, что православного богословия не существует как целого. Автор, скрытый под псевдонимом, доказывал, что у различных отделов богословской науки нет общих понятий и логических связей, а потом предлагал свой краткий очерк возможной богословской православной системы. Попахивало Плотином.
Он еще раз посмотрел на первую полосу и начал пролистывать все подряд. Колонка редактора была написана о том, что это только, мол, начало. Интервью с председателем студенческого Совета Анатолием Голотом было посвящено идее закупки трех комфортабельных автобусов для путешествия студентов по святым местам. В одном из материалов был составлен рейтинг худших преподавателей, и победителям давались советы по исправлению. Репортаж с концерта Регентской школы был дан в таких подробностях и с такой живостью, что за одно описание солисток со студента можно было бы брать объяснительную. Целую полосу занимало исповедальное интервью с первокурсником о любви к дьякону Андрею Кураеву. В «Дуэльном клубе» Гайда и Настоящий с пеной у рта спорили о Бунине. Был большой материал о семинарской футбольной команде «Забивалы», было много новостей, некоторые из которых были новыми даже для проректора, был православный кроссворд, православный гороскоп, анекдоты и объявлялся конкурс программ личностного роста «Как стать настоятелем собора».
Отец Траян хорошо представлял себе ситуацию. Газету не мог сделать никто, кроме как Варицкий со своими сотрудниками. Причем, придумали они ее, похоже, заранее, а временем отсутствия проректора просто грамотно воспользовались. Больше пилотного номера они планировать не могли, поскольку понимали, что газета сразу будет закрыта – проректор не позволит, чтобы в Академии появился очаг студенческой вольности и власти. Они хотели просто один раз пошуметь, но так, чтобы для них не было никаких последствий в виде объяснительных или выговоров. «Главный редактор Евгений Зенковский, – еще раз прочитал отец Траян. – Черным по белому написано. И редакторская колонка тоже его…» Своего осведомителя Зенковского отец Траян знал хорошо, тот и рядом не мог стоять с Варицким, а тут значился в качестве редактора остроумнейшей газеты.
Что ж, сформировав для газеты новую редакцию, старая редакция надеялась выйти из воды абсолютно сухой. Да еще и проректора за пятку цапнуть. «Нет, друзья, это вам не удастся», – проректор выдвинул ящик стола, достал ножницы и, вертя их в руках, задумался. Ведь получается так, что в семинарии как будто появилась новая команда молодых журналистов, гораздо креативнее своих предшественников и готовая к большим свершениям. Газета тому доказательство. Осталось только уговорить Владыку отдать журнал Евгению Зенковскому, а банду Варицкого с благодарностями вышвырнуть из редакции вон.
Отец Траян улыбнулся: «Настала пора, Дмитрий, попрощаться с насиженным местом и привычными привилегиями сотрудников журнала. Пускай ими пользуется недалекий Зенковский, от него куда меньше вреда».
Проректор аккуратно вырезал ножницами свое изображение с первой полосы и направился прикреплять его к тыльной стороне дверцы платяного шкафа.
СУМАСШЕСТВИЕ ИГУМЕНА ТРАЯНА
За окном стемнело, и впервые в этом году повалил снег. Ветра не было, огромные хлопья медленно и плотно опускались на Лавру, накрывая купола и крыши, деревья и дорожки, прилипая к желтым фонарям и карнизам. Все звуки заблудились в падающих снежинках, и стало тихо, как во сне. «Интересно, – подумал отец Траян, – на каком языке мне снятся сны?»
В последнее время проректор стал подзабывать английский, хотя когда-то свободно на нем думал. Но это было еще полбеды. Прошлой пятницей, в беседе за чашкой чая с протестантским профессором, отец Траян поймал себя на том, что в его некогда отличный английский пролезают отдельные слова его некогда превосходного немецкого. Приезжий профессор виду не подавал, но проректору было неловко.
