Эрнест Ренан - Марк Аврелий и конец античного мира
Строгий аскетизм был естественным последствием этой пламенной веры. в близкое пришествие Бога на землю. Фригийские праведники молились беспрерывно и притом с известной аффектацией, печальным видом и своего рода ханжеством. Для придания себе покаянного вида, они прикладывали во время молитвы кончик указательяаго пальца к носу, вследствие чего их прозвали "закрепленными носами" (по-фригийски, tascodrygitеs). Воздержание от пищи, лишения, строгое сухоядение, неупотребление вина, совершенное отвержение брака-такова была мораль, которой логически должны были держаться благочестивые люди, удаляющиеся от мира в надежде наступления посдеднего дня. Даже для причастия, они, no примеру некоторых евионитов, употребляли только хлеб и воду, сыр, соль. Суровые лишения всегда заразительно действуют на толпы, неспособные к высшей духовности; потому что они обеспечивают спасение дешевым путем и легко исполнимы для простых душой, богатых только доброй волей. Эти обрядности распространились повсеместно и проникли даже в Галлию с азиатами, которые в столь значительном числе поднимались вверх по долине Роны; один из лионских мучеников настаивал на их соблюдении даже в тюрьме, и потребовался свойственный галлам здравый смысл или, как тогда полагали, прямое откровение Божие, чтобы он от этого отказался.
В этом избытке усердия этих пламенных аскетов всего неприятнее было то, что они враждебно выступали против всех, кто не сочувствовал их кривляниям. Они только и говорили, что о всеобщей безнравственности. Подобно средневековым бичующимся, они находили в своих внешних доказательствах повод к безумной гордости и возмущение против духовенства. Они дерзали говорить, что со времен Христа, или, по крайней мере, со времен апостольских, церковь бесплодно потеряла время, и что не следовало медлить ни одного часа в деле освящения человечества и подготовки его к царству Мессии. По их мнению, общепризнаваемая церковь была не лучше языческого общества. Требовалось образовать во всеобщей церкви церковь духовную, ядро праведников, с центром в Пепузе. Относительно простых верующих эти избранники проявляли большое высокомерие. Фемизон заявлял, что католическая церковь лишилась всей своей славы и повиновалась Сатане. Церковь, состоявшая из праведников, была их идеалом, мало отличавшимся от идеала, псевдо-Гермаса. Кто не свят, не принаддежит к церкви. "Церковь, говорили они, есть совокупность праведников, а не число епископов".
Ясно, что это учение было прямой противоположностью идее католичества, стремившегося к преобладанию, и сущность которого заключалась в том, чтобы держать двери открытыми для всех, Католики признавали церковь, какой она была, с ее несовершенствами; они полагали, что можно быть грешником, не переставая быть христианином. Для монтанистов эти два выражения были несогласимы. Церковь должна быть целомудренна, как девственница. Грешник исключался из нее самим фактом свосго греха и терял с тех пор всякую надежду на возвращение в ее лоно. Отпущение грехов церковью не имеет значения. Только праведники могут располагать тем, что свято. Епископы не имеют никакого преимущества в том, что касается даров духовных. Только пророки, органы Духа, могут удостоверять, что Бог простил.
Благодаря чрезвычайным проявлениям пиетизма внешнего и частью хвастливого, Пепуза и Тимиум действительно становились как бы святыми городами. Их называли Иерусалимом, и сектанты старались сделать их центром ыира. Туда стекались отовсюду, и некоторые утверждали, что, согласно предсказанию Присциллы, идеальный Сион там уже создавался. Разве экстатическое состояние не было временным осуществлением царствия Боасия, которому положил начало Иисус? Жены покидали своих мужей, как при скончании человечества. Каждодневно воображали, что облака разверзаются и новый Иерусалим выступает на небесной лазури.
Правоверные и в особенности духовенство старались, конечно, доказать, что влечение этих пуритан к вечному не вполне отрывало их от земного. Секта располагала центральной кассой пропаганды. Сборщики, побуждавщие к приношениям, рассылались во все стороны. Проповедники получали вознаграждение; в воздаяние за сеансы или аудиенции, пророчицы получали деньги, одежды, дорогие подарки. Ясно, что это давало оружие против мнимых праведников. У них были свои исповедники и свои мученики, и это всего более печалило правоверных, которым бы хотелось, чтобы мученичество было критерием истинной церкви. Поэтому для уменьшения заслуг этих сектантских мучеников не скупились на злоречие. Когда Фемизон был арестован, рассказывалось, что он деньгами откупился от преследований. Некто Александр также был посажен в темницу, и правоверные успокоились тогда только, когда изобразили его вором, вполне достойным своей участи и имевшим судебное дело в провинциальном архиве Азии.
Глава 14. Сопротивление правоверной церкви
Борьба прододжалась более полувека, но победа была несомненна с самого начала. Против так называемых фригастов было одно, очень важное обстоятельство: они делали то же, что делалось апостолами, когда уже целых сто лет свобода духовных даров была лишь неудобством. Церковь сложилась уже слишком крепко, чтобы неповиновение фригийских исступленных могло ее поколебать. Праведниками, выставленными этой велнкой школой аскетизма, восхищались; но огромное большинство верующих отказывалось бросить своих пастырей для следования за бродячими учителями. Монтан, Присцилла и Максимилла умерли, не оставив преемников. Торжеству правоверной церкви много способствовал талант ее полемистов. Аполлинарий Геирапольский возвратил в лоно всех не ослепленных фанатизмом. В книге, которая считалась одной из основ христианского богословия, Мильтиад развил положение, что "пророк не должен говорить в исступленном состоянии". Около 195 года, Серапион Антиохийский собрал свидетельства, осуждавшие нововводителей. Климент Александрийский предположил их опровергнуть.
Наиболее полным из числа сочинений, вызванных. этим спором, была книга некоего Аполлония, не имевшего другой известности, который писал сорок лет после выступлепия Монтана (то есть, между 200 и 210 годами). Отрывки из этой книги, сохраненные нам Евсевием, знакомят нас с происхождением секты. Другой епископ, имя которого не дошло до нас, составил как бы историю этого странного движения, пятнадцать лет после смерхи Максимиллы, при Северах. К той же литературе принадлежит, быть может, сочинение, откуда взят отрывов, известный под названием Канона Муратори, направленный, по-видимому, как против монтанистских лжепророчеств, так и против мечтаний гностиков. Монтанисты, действительно, домогались ни чего иного, как включения пророчеств Монтана, Присциллы и Максимиллы в Новый Завет. Именно об этом шла беседа в совещании, происходившем около 210 года между Проклом, ставшим главой секты и римским священником Кайем. До Зефирина, римская церковь вообще очень стойко держалась против этих новшеств.
С той и другой стороны враждебность была большая. Обе взаимно отлучали одна другую от церкви. Когда мученичество сближало исповедников обоих учений, они сторонились друг от друга, не желая иметь ничего общего между собой. Правоверные удваивали софизмы и клевету, чтобы доказать, что монтанистские мученики (а ни в одной церкви их не было больше, чем у них) были все негодяи и обманщики, и в особенности, чтобы установить, как факт, что учредители секты погибли жалким образом, самоубийством, в приступе бешенства, вне себя, одураченные дьаволом или сделавшиеся его добычей.
Увлечение некоторых малоазийских городов этими благочестивыми безумствами не имело пределов. Был такой момент, когда ансирская церковь вся, целиком, со своими старейшинами, предалась опасным новшествам. Потребовались доказательные убеждения анонимного епископа и Зотика Отрийского, чтобы открыть им глаза, - и их обращение все-таки оказалось непрочным: Ансира и в IV веке продолжала быть очагом тех же заблуждений. Церковь фиатирская была заралсена еще глубже. Фригизм устроил в ней свою твердыню, и эта древняя церковь долго считадась как бы потеряняой для христианства. Соборы Иконийский и Синадский, около 231 года, удостоверили зло, но не могли его излечить. Крайнее легковерие простодушных племен, населяющих центральную часть Малой Азии, фригийцев, галатов и т. д., было причиной быстрых обращений в христианство; теперь, по тому же легковерию, они становились жертвой разных обольщении. Фригиец стал почти синонимом еретика. Около 235 года, новая пророчица взволновала сельское население Каппадокии: босая, ходила она по горам, возвещая конец мира, причащая людей, и склоняла своих учеников идти в Иерусалим. При Деции, монтанисты выставили значительный контингент мучеников.
Мы увидим, в какое затруднение фригийские сектанты поставили совет лионских исповедников, в самый разгар их борьбы. Колеблясь между восхищением их чрезвычайной святостью и изумлением перед странностями, поражавшими прямой здравый смысл, наши героические и рассудительные соотечественники тщетно будут стараться погасить распрю. Была минута, когда и римская церковь едва не впала в ошибку. Епископ Зефирин уже готов был признать пророчества Монтана, Присциллы и Максимиллы, когда пылкий азиатец, исповедник веры, Эпигон, прозванный Праксеем, который знал сектантов лучше, чем римские старейшины, разоблачил слабости мнимых пророков и доказал папе, что он не может одобрить эти бредни, не изобличив своих предместников, которые их осудили,
