Игнатий Брянчанинов - Полное собрание творений. Том 2.
Христос пострада по нас, говорит святой апостол Петр, нам оставль образ, да последуем стопам его [228]. Аще добро творяще и страждуще терпите, сие угодно пред Богом: на сие бо и звони бысте [229]. Таковы судьбы Божии! Таково определение Божие! Таково призвание истинных христиан на все время земного странствования их! — Возлюбленные Богу и Небу христиане! не удивляйтесь, как бы приключению странному, несвойственному, совершающемуся вне порядка, тому огненному искушению, которое посылается вам для испытания [230]. Радуйтесь при нашествии искушений! Как здесь, на земле, вы соделываетесь причастниками Христовых страданий, так в будущей жизни вы соделаетесь общниками славы Его и торжества [231]. Дом Божий подлежит суду Божию, нуждается в этом суде [232]. Домом Божиим называется и вся Церковь Христова и каждый христианин. Требует этот дом посещения Божия и очищения, как подвергающийся непрестанному осквернению и повреждению. И при великой помощи от скорбей, смиряющих дух человека, столь наклонный к превозношению, затруднительно, очень затруднительно спасение. Праведник едва спасется! [233] Если так, то что ожидает противящихся Божию Евангелию? [234] Нечестивый и грешный где явится? [235] Смиреномудрие стяжите, потому что Бог гордым противится, смиренным же дает благодать [236]. Вы ощутите пришествие благодати по чудному спокойствию и утешению, которое прольется в сердца ваши, когда вы исповедуете суд Божий о вас праведным, а себя — достойными наказания, нуждающимися в нем. При нашествии искушений не предавайтесь печали, безнадежию, унынию, ропоту — этим проявлениям гордости и неверия; напротив того, оживляемые и окрыляемые верою, смиритесь убо под крепкую руку Божию, да вы вознесет в свое время всю печаль вашу, то есть все {стр. 101} попечение и всю заботливость возвергше Нань, яко Той печется о вас [237]. Страждущие! знайте, что вы страдаете по воле Божией; будьте убеждены, что без воли Божией, без попущения Божия не прикоснулась бы к вам никакая скорбь. Возрел милостиво на вас Господь, возблаговолил о вас, признал ваши сердце и жительство благоугодными Себе и потому простер к вам руку помощи в судьбах Своих. Он послал (или попустил) вам скорби в очищение ваше, в охранение, в средство к достижению совершенства. Страждущий по воле Божией! при нашествии скорбей предавайте себя всецело воле и милости Божией, и с особенною тщательностию прилежите исполнению заповедей Божиих [238]. Время скорби есть то блаженное время, в которое Бог зиждет [созидает. — Ред.] душу возлюбленного избранника Своего из среды человеков.
Установлен Богом тесный и прискорбный путь из земной жизни к Небу: заповедано шествие по этому пути под крестом; путем этим, под бременем креста Своего, прошел Вождь христианского племени, вочеловечившийся Бог. Крест — терпение в Господе всех огорчений и напастей, которые будут попущены Промыслом Божиим. Таков суд Божий. На чем он основан? — на том, что человек на земле — преступник в ссылочном месте. Этому преступнику дан краткий срок земной жизни единственно для того, чтоб он усмотрел свое состояние падения и отвержения, сознал необходимость спасения, стяжал спасение при посредстве Искупителя человеков, Господа нашего Иисуса Христа. Преступник, исповедавший себя преступником, ищущий помилования, должен самою жизнию выразить исповедь в греховности. Исповедь не может быть признана искреннею, когда она не засвидетельствована соответствующим поведением. Преступник обязан доказать истину обращения своего к Богу исполнением воли Божией и покорностию этой воле: он обязан принести пред Богом, правосудном и в милости, терпение наказательных попущений Божиих, принести смиренное терпение, как фимиам благовонный, как благоприятную жертву, как достоверное свидетельство веры.
Все святые, все без исключений, причастились пути скорбному [239]. Все они протекали поприще земной жизни по колючему {стр. 102} тернию, питаясь опресноками [пресный хлеб — Ред.] разнообразного лишения, окропляясь горьким иссопом [растение, используемое для кропления жидкостью — Ред.], напаяваясь постоянно чашею различных испытаний. Это было необходимым для их спасения и совершенства: скорби служили им вместе и средством образования духовного, и врачевством, и наказанием. Поврежденная природа ни в одном человеке не осталась без свойственного ей плодоприношения в большей или меньшей степени; поврежденная природа наша постоянно нуждается, как в противоядии, в скорбях: ими погашается в ней сочувствие к греховному яду страстей, в особенности к гордости [240] — к страсти, самой ядовитой и пагубной между страстями; ими выводится служитель Божий из напыщенного, неправильного мнения о себе в смиренномудрие и духовный разум. Напыщенное мнение о себе по необходимости должно отнимать правильность и достоинство у жительства, представляющегося по наружности удовлетворительным [241]. Разумех, Господи, исповедуется Богу святой Пророк Его, яко правда судьбы Твоя, и воистинну смирил мя еси [242]. Судьбы Твоя — благи [243], несмотря на строгий наружный образ их. Последствия их благотворны, живоносен и усладителен плод их. Благо мне, яко смирил мя еси, яко да научуся оправданием Твоим [244]. Путь истины изволих и судьбы Твоя не забых [245], от судеб Твоих не уклонихся [246], потому что без покорности им благоугождение Тебе — невозможно. В тяжких искушениях и напастях, не находя ни откуда помощи, помянух судьбы Твоя от века. Господи, и утешихся [247]. На судьбы твоя уповах! [248] Судьбы твоя помогут мне! [249] Седмерицею днем, то есть непрестанно хвалих Τя о судьбах правды Твоея [250]: действие человека, соответству{стр. 103}ющее действию Бога в непостижимых судьбах Его, есть непрестанное или, по возможности, частое славословие Бога. Славословием Бога прогоняются помыслы неверия, малодушия, ропота, хулы, отчаяния, вводятся помыслы святые, Божественные. Говорит Апостол: Судими же, от Господа наказуемся, да не с миром осудимся [251]. Аминь.
Совещание души с умом
Душа. — Скорблю невыносимо, нигде не нахожу отрады. Не нахожу отрады и утешения ни вне, ни внутри меня. Не могу смотреть на мир, исполненный непрерывного обольщения, обмана, душегубства. Неосторожное созерцание мира, немногие неосторожные взгляды на его соблазны, незнание ядовитости его впечатлений, детская, неопытная доверчивость к нему привлекли в меня его стрелы, исполнили меня смертельных язв. К чему мне смотреть на мир? К чему любопытствовать о нем, подробно изучать его или привязываться к нему, когда я лишь кратковременная странница в мире. Непременно я оставлю его, и не знаю, когда оставлю. Каждый день, каждый час я должна быть готова к призыву в вечность. Как бы ни продолжительно было мое скитание по пустыне мира, оно ничтожно пред неизмеримою вечностию, пред которой равны и часы, и дни, и годы, и столетия. Самый мир со всем громадным столпотворением своим мимо идет: земля же и яже на ней дела сгорят [252]. Сгорят эти дела — плоды падения и отвержения человеков. Раны, нанесенные мне миром, сделали мир отвратительным для меня, но не предохранили от новых ран. Не хочу быть посреди мира! не хочу подчиняться ему! не хочу принимать никакого участия в служении ему! не хочу даже видеть его! Но он повсюду преследует меня: насильно вторгается, в очаровательной красоте представляется взорам, расслабляет, уязвляет, поражает, губит меня. Я сама, постоянно нося и содержа в себе начало самообольщения и обмана, ввергнутых в меня грехом, продолжаю обольщаться миром: ненавидя его, невольно влекусь к нему и с жадностию пью яд его, глубоко вонзаю в себя стрелы, пускаемые им в меня. — Обращаю тоскую{стр. 104}щий и пытливый взор от мира к себе самой. В себе не нахожу ничего утешительного. Во мне кипят бесчисленные греховные страсти! я непрестанно оскверняюсь разнообразными согрешениями: то мучат меня гнев и памятозлобие; то чувствую, что горю пламенем любодеяния. Волнуется кровь, разгорячается воображение от какого-то действия, мне чуждого, враждебного, и вижу предстоящие мне соблазнительные образы, влекущие к мечтанию греха, к услаждению губительным соблазном. Не имею сил бежать от соблазнительных образов: невольно, насильно приковываются к ним мои болезненные очи. И бежать некуда! Бежала я в пустыню: в пустыню пришли со мной картины греха, или предварили меня в ней — не знаю; в пустыне предстали мне с особенною, убийственною живостию. Не существуют эти образы: и образы, и существование их, и красота — обман и обольщение; но вместе они живы, и ничто: ни самое время, ни дряхлая старость, — не может умертвить их. Их смывает с воображения слеза покаяния: слезы покаяния нет у меня. Их сглаживает с воображения молитва смиренная, соединенная с плачем сердца: такой молитвы нет у меня. Сердце мое лишено умиления, лишено спасительного плача: оно во мне неподвижно, как осколок бесчувственного камня. Несмотря на мою ужасную греховность, я редко вижу свою греховность. Несмотря на то, что во мне добро смешано со злом, и сделалось злом, как делается ядом прекрасная пища, смешанная с ядом, я забываю бедственное положение добра, данного мне при сотворении, поврежденного, искаженного при падении. Я начинаю видеть в себе мое добро цельным, непорочным и любоваться им: мое тщеславие уносит меня с плодоносной и тучной пажити покаяния в далекую страну! в страну каменистую и бесплодную, в страну терний и плевел, в страну лжи, самообольщения, погибели. Я оставляю исполнение заповедей Христовых и начинаю исполнять внушения моего сердца, последовать его чувствованиям, его воле; я дерзко называю ощущения падшего естества добрыми, его деяния добродетелию, — это добро и эту добродетель достойными наград земных и небесных, человеческих и Божиих. Когда я старалась исполнять заповеди Христовы, не внимая воле сердца и насилуя его, я признавала себя должницей пред Богом и человеками, рабою неверною и непотребною! Вслед за самообольщением являются во мне печаль, уныние и какой-то страшный мрак. Печаль лишает меня нравственной деятельности, уныние от {стр. 105} нимает силу бороться с грехом, а мрак — последствие печали и уныния, густой мрак скрывает от меня Бога, Его суд нелицеприятный и грозный, обетованные награды за христианскую добродетель, обетованные казни за отвержение христианства и его всесвятых уставов. Я начинаю согрешать бесстрашно, при молчании совести, как бы убитой или спящей на то время. Редко, очень редко выпадает минута умиления, света и надежды. Тогда ощущаю себя иною. Но минута светлая — коротка. Небо мое бывает ясным не часто. Как черные тучи, снова налетают на меня страсти и снова повергают в мрак, в смятение, в недоумение, в погибель. — Ум мой! ты — руководитель души. Наставь меня! введи в меня блаженное спокойствие! Научи меня, как мне затворить в себя вход впечатлениям мира, как мне обуздать и подавить страсти, которые возникают во мне самой. Мир и страсти измучили, истерзали меня.
