Андрей Кураев - Школьное богословие
Но неоязычество не было бы само собой, если бы остановилось лишь на рассказах о “новой духовности”. Нет, оно торопится перейти к оккультной практике. Валеологи исходят из того, что “сверхвозможности человека заложены в его биоэнергетическом поле. Задача состоит в том, чтобы найти метод активизации для каждого конкретного человека”[99]. Итак, задача видится не в информировании человека (любая религия имеет право информировать о себе школьников). Задача –– в “активизации”, в вовлечении детей в некий новый духовный опыт “сверхвозможностей”. Упоминание о “сверхвозможностях” совсем не случайно: по учению теософов и нью-эйджеров они во взаимодействии с “духами космоса”, то есть с “ноосферой”, созидают на земле новую, “шестую”, расу сверхчеловеков с оккультно-экстрасенсорными возможностями[100].
Для этой цели годится не только проповедь. Используется “музыкальный фон для массажа, релаксации, медитации, йоги”[101]. Используется и прямое внушение и вторжение в сознание детей: “суггестопедия”[102], “гипносуггестивные компоненты уроков”[103], “нейро-лингвистическое программирование личности”[104].
Это означает, что валеология предполагает не только информирование детей о некоторых религиозных традициях (что разрешено законом), но и вовлечение их в религиозную практику (что законом запрещено совершать в школе), причем –– без согласия самих детей и без уведомления их родителей (что уже просто является преступлением).
Это уже не просто секточка, окопавшаяся в одной из школ усилием директрисы-активистки или парочки учительниц-энтузиасток. Перед нами –– серьезная программа, реализуемая на федеральном уровне. В педвузах уже открыты кафедры валеологии. В ученых советах защищаются диссертации по валеологической педагогике. Уроки по валеологическому воспитанию ведутся с первых классов и до выпускных.
В учебнике С. В. Попова "Валеология в школе и дома" учтены рекомендации Татарниковой. Среди методов, которыми валеологические взгляды должны вводиться в сознание детей, рекомендуются: "Метод субсенсорных воздействий, основанный на эффекте суммирования большого числа повторяющихся слабых (подпороговых) сигналов; гипнопедия - обучение в естественом или внушенном сне (гипнозе); суггестокибернетический метод... Достаточно подробное описание упомянутых методов и их валеологическая характеристика даны в книге Л. Г. Татарниковой "Педагогическая валеология"[105]. Уже этого достаточно сказать, что валеология - это "педагогика со взломом"[106].
В этом, на первый взгляд, вполне безобидном учебнике, проглядывает вполне определенная идеология, глубоко враждебная христианству. Так, по мнению автора, "Здоровье - самая большая ценность, данная человеку Природой"[107]. Если бы речь шла о телятах и поросятах - то эта фраза была бы верна. Но стоит ли высшую ценность человеческой жизни видеть в чисто физиологическом благополучии? С. Попов, очевидно, никогда не пережил светлую правдивость строк Федора Соллогуба:
День только к вечеру хорош.
Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти.
Закону мудрому поверьте:
День только к вечеру хорош.
С утра уныние и ложь,
И копошащиеся черти...
Закону мудрому поверьте:
День только к вечеру хорош...
Нет, не здоровьем вошли в историю Рублев и Достоевский, Ломоносов и Владимир Соловьев. Не Шварцнеггер - самый ценный и самый одаренный из людей...
Православная Церковь не против заботы о здоровье тела. В отличие от гностических сект, православная традиция считает тело добрым созданием доброго Творца. Сама сложность человеческого тела псалмопевцем воспринимается как повод к благодарению – «Славлю Тебя, потому что я дивно устроен» (Пс. 138,14). И забота о нормальном состоянии этого Божия дара может быть только приветствуема. Но если эта забота становится исключительной – то она становится бесчеловечной….
Впрочем, при знакомстве с валеогическими учебниками порой кажется, что написаны они какими-то инопланетянами, живущими не в нашей стране. Дело в том, что «пик здоровья» (этим термином медики обозначают время наибольшего расцвета физических сил человека и его наименьшей податливости по отношению к болезням) за последние 10 лет сместился с 25-27 лет к 13-14 годам. Это означает, что уже из школы люди зачастую выходят с букетом хронических заболеваний. В этих условиях недостаточно учить детей заботиться о здоровье. Еще детей надо учит болеть.
Болезнь выбивает человека из привычной среды общения, из привычной колеи жизни. Болезнь сдирает с лица привычную маску, не позволяет катить по колее знакомой социальной роль. Если мальчик привык считать себя дворовым Пеле, а болезнь не позволяет ему больше бегать с мячом – ему тяжелее будет переносить не столько физическую боль, сколько падение своего престижа в глазах друзей, отлучение от привычных мест и форм мальчишеского общения… С каждым годом растет «скамейка запасных» на школьных уроках физкультуры. Все больше детей вынуждены заниматься по «спецпрограммме». Как уберечь детей от отчаяния, от озлобления? Вот тут бы и рассказать им о том, что любой человек глубже, чем его социальная роль. Тут уроки христианской антропологии, предлагающей в каждом человеке видеть Богообразную глубину, были бы просто целительны.
Несмотря на все декларации о «гуманизме» и «гуманности» валеологии, «почему-то никто не задумался о последствиях такого обучения, когда внимание ребенка концентрируется на его собственном здоровье. В сегодняшних условиях. когда многие дети недоедают и больны по причинам голода, если они будут все время сосредоточиваться на своем здоровье, акцентируя психику на собственном физическом состоянии, то это может стать катастрофой для их психического состояния - они просто будут акцентуированы на своих заболеваниях. Дать такую установку здоровому ребенку - это значит, озадачить его: здоров он или нет. заставить прислушиваться к себе - когда он заболеет, сегодня или завтра. Говорить же об этом больному ребенку - значит вообще погубить его: он больше ни о чем думать не будет, кроме как о собственных болячках!», – предупреждает об этой грани валеологической угрозы доктор педагогических наук И. Д. Лушников[108].
А как научить ребенка обходиться со своей болью? Просто скулить, ненавидеть свою болезнь и завидовать тем, кого болезнь не коснулась? Или же сказать, что через боль человек растет быстрее, чем через спокойно-невозмутимый образ жизни? Но именно больных детей не замечает валеология. А ведь рекомендация чистить зубы после еды никак не более важна, чем беседа с изъяснением булатовских строчек: «А душа, уж это точно, ежели обожжена – справедливей, милосерднее и праведней она»…[109]
В чем отличие страданий христианина от неверующего человека? Ведь и атеисты страдают не меньше. Но вот вопрос - способен ли человек увидеть смысл в своей боли? Нравственное достоинство человека вообще в очень решительной мере определяется тем, насколько он способен опрадывать собственные страдания. "Разве мало ли скорбей переносят и те, которые не ищут спасения?"[110]. Христианин лишь знает, что скорбь дается не для того, чтобы от нее поскорее избавиться, а для того, чтобы научится в ней - жить, жить по человечески, ивыйти из опыта боли более челвоечным, чем вошел в него. Каждое страдание - это не темный и пустой коридор, который надо поскорее перебежать до следующего светлого уголка; это - класс, в котором надо чему-то научиться. Вспомним, кстати, отнюдь не поверхностную мысль К. С. Льюиса о том, что все религии зародились в мире, который не знал анестезии и хотя бы потому имел не меньший нашего опыт страданий, которые, однако, не приводили его к атеизму.
Новорожденного шлепают, чтобы он начал плакать, иначе он не сделает усилие для первого вздоха. Так и Богу приходится причинять нам боль, чтобы мы почувствовали потребность в дыхании.
Будет день, я узнаю:
Так Господь меня спас.
Вырвал с кровью, исторгнул
Против воли души
Из трясины восторгов
И прельстительной лжи.
Бросил в холод, в бессилье,
Мглу на голой земле.
Или проще – в Россию:
Вся Россия - во мгле.
Чтобы ночью глухою,
Находясь вне игры,
Видел свет над Москвою
Из России – из мглы.
С теми, с кем я в неволе
Был сведен на позор,
Чьей я жертвовал болью
Так легко до сих пор.
Что б открыл: «Как ни мерь ты,
Кто ценней для страны,
Перед жизнью и смертью
Все мы горько равны.
Как пред хлебом и стужей…
И что Богу видней,
Кто здесь лучше, кто хуже,
И что значит: «ценней».
И предстанет иначе
Каждый срыв и порыв.
И я стану богаче,
Свою малость открыв.
… И открою в смущенье,
Что свобод торжество
Не конец, не решенье
А начало всего.
