Джордж Найт - Моя схватка с Богом
Смерть искушения
Когда Иисус победоносно въехал в Иерусалим, в городе воцарилась атмосфера больших ожиданий и надежд. Народ чувствовал ее, начальники ощущали ее, ученики жили в волнующем предвкушении, а Иисус страшился и не хотел этого. «Душа Моя теперь возмутилась», — сказал Он незадолго до последней Вечери. Он спрашивал у Самого Себя. следует ли Ему просить Отца, чтобы Он спас Его от грядущего «часа». «Нет, — решил Он для Себя, — ибо на сей час Я и пришел». Тогда в ответ на Его молитву с неба принесся глас Божий, заверивший Иисуса, что Он идет по верному пути. Получив это заверение, Иисус ободрился, воодушевился и объяснил народу, что должно произойти в следующие несколько дней.
«Ныне, — заявил Он, — суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон; и когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе». Однако на толпу эти слова не произвели впечатления. Если Он — Мессия, рассуждали между собой люди, то как Он может быть распят? Они слышали из Закона, что «Христос пребывает вовеки» (Ин. 12:27-34).
Несмотря на заверение Отца, Иисус, по мере приближения ко кресту, начал ужасаться. Кульминация Его борьбы с искушением наступила в Гефсимании, когда Он реально осознал, что означают крестные муки.
Марк в своем Евангелии говорит, что в Гефеимании Иисус «начал ужасаться и тосковать». Он сказал ученикам: «Душа Моя скорбит смертельно» (Мк. 14:33, 34; ср. с Мф. 26:37, 38). Оставив на некотором расстоянии позади Себя Иакова, Иоанна и Петра, Он «пал на лице Свое, молился» и просил, «чтобы, если возможно, миновал Его час сей». Отметив затем, что Отцу все возможно, Он молился: «Пронеси чашу сию мимо Меня». Дважды возвращаясь к Своим спящим ученикам, Иисус оба раза уходил на прежнее место, чтобы повторить ту же самую молитву (см. Мф. 26:36-46; Мк. 14:32-42; Лк. 22:39-46).
Одно ясно из этого переживания: Иисус страшился как Своего «часа», так и Своей «чаши». Несколько писателей заметили, как отличается страх Христа перед надвигающейся смертью от тех чувств, которые испытывали на протяжении истории другие мученики.
Многие спокойно встречали смерть. Сократа Афинского, жившего в V в. до Р. X., часто приводят в пример того, как мудрец должен относиться к окончанию земной жизни. Для Сократа, как пишет Оскар Кульман, смерть была «лучшим другом души». Сократ, к собственному удовлетворению, «доказал» теорию бессмертия души. Он не ждал ничего страшного от смерти, которую считал своей великой освободительницей.
В день своей смерти великий учитель изложил своим студентам доводы в пользу бессмертия. Затем, чтобы продемонстрировать свою веру, Сократ спокойно взял чашу с ядом (согласно постановлению суда) и радостно осушил ее. «В этот момент, — пишет Кульман, — он претворил свое учение в жизнь… Сократ идет к своей смерти с полным спокойствием и самообладанием. Смерть Сократа — прекрасная смерть. У него не было ни тени страха перед ней… Боящийся смерти, с точки зрения Сократа, тем самым доказывает, что любит мир своего тела»[18].
Христианские мученики также встречали смерть безмятежно, а иногда даже восторженно. Например, когда Поликарп (69 — 155 гг. по Р. X.), епископ города Смирна во II в., предстал перед проконсулом, который должен был вскоре лишить его жизни, он сказал своему гонителю, чтобы тот скорее приступал к делу. В письме, написанном вскоре после его мученической кончины в 155-м или 156 году, нам сообщается, что непосредственно перед смертью «он был наделен мужеством и радостью свыше, и на лице его отражалась благодать, так что он не только не поддался страху, слыша то, что ему говорили, но даже возрадовался»[19].
Таков был опыт многих мучеников на протяжении долгой истории. Зная свою правоту перед Богом, они не боялись смерти.
Если так много людей в течение многовековой истории радостно и спокойно встречали смерть, невольно напрашивается вопрос, почему же Христос с таким страхом ожидал Своей смерти? Неужели Он так любил этот мир? Неужели Ему недоставало веры? Или Он просто боялся боли?
Ответ лежит в совсем другой плоскости. Все дело было в том, какую «чашу» Ему предстояло выпить и на какой «час» Он пришел в этот мир. В Ветхом Завете использовались такие символы, как «чаша ужаса и опустошения» и «чаша ярости Его [Бога]» (Иез. 23:33, 34; Ис. 51:17). Чаша Христа, как указывает Джон Стотт, «символизировала не физическую боль бичевания и распятия и не душевное смятение от всеобщего презрения и отвержения… а скорее духовные муки несения грехов мира; другими словами, муки перенесения Божественного суда, которого эти грехи заслуживали»[20].
В дальнейшем чаша гнева Божьего упоминается в Откровении, где говорится, что из нее будут пить отвергающие Христа (Откр. 14:10; 18:6). Все люди, как ранее отмечалось, находятся под Божьим гневом и осуждением (то есть Его гневом на грех и Его осуждением греха). Христос выпил чашу Божественного правосудия за всех, но Его заслугами смогут воспользоваться лишь те, кто верой принимает Его жертву. Отвергающие Христа тем самым решают пить собственную чашу в судный день Агнца (Ия. 3:36; Откр. 6:15-17; Рим. 5:1, 9. 70).
Ужас Христа в Гефсимании проистекал из осознания того, как сильно Бог ненавидел грех. Для Него была почти невыносимой одна лишь мысль о том, что Ему придется стать «клятвой» и «грехом» за нас в глазах Божьих (Гал. 3:13; 2 Кор. 5:21). «Он чувствовал, что грех, — писала Елена Уайт, — разделяет Его с Отцом. Эта пропасть была так широка, мрачна и глубока, что Дух Его содрогался. Он не вправе был воспользоваться Своей Божественной силой, чтобы избавиться от этих мук. Как Человеку Ему надлежало пострадать за все последствия людского греха. Как Человеку Ему надлежало вынести весь гнев Божий против беззакония»[21].
В Гефсимании наступил решающий момент. Христу надлежало сделать выбор: идти вперед ко кресту или отказаться от Своей миссии. Искуситель, конечно же, был тут как тут и указывал Ему, что Его самые близкие друзья не могли даже немного пободрствовать, чтобы поддержать Его в трудную минуту; что один из Его учеников в этот самый момент предавал Его и что неблагодарные люди, за которых Он умирал, вскоре распнут Его.
Борясь с искушением поступить по Своей воле и отказаться от креста, Христос находился в таком напряжении, которое нам трудно вообразить. Испытывая страшные мучения и ужас, Иисус наконец принял окончательное решение. «Отче Мой! — непрестанно повторял Он в молитве. — Если не может чаша сия миновать
Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя» (Мф. 26:42).
Приняв решение, Иисус, излучая спокойствие и уверенность, о которых не могло быть и речи во время тяжелейших переживаний в Гефсимании, вернулся к ученикам. Он принял решение умертвить Свое искушение, уникальное искушение уклониться от вознесения на крест греха, разделяющего с Богом. Приняв окончательное и бесповоротное решение продолжать Свою миссию, Христос разбудил учеников, объявив им, что «приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников; встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня». Когда Христос вышел из Гефсиманского сада, Он не оглядывался назад на выполненную миссию великого Учителя и совершенного Примера. Скорее Он смотрел вперед, готовясь к кульминационному моменту Своего служения, который должен был вскоре наступить.
Совершилось
Своей жизнью Христос показал, что прав был Бог, а не сатана. Божий закон любви можно было исполнить в совершенстве. Однако жизнь Его лишь отчасти раскрыла вопросы, поднятые в процессе великого противостояния между Богом и сатаной. Решающая демонстрация последствий и плодов двух систем ценностей произошла во время распятия.
Как мы уже отмечали в третьей главе, смерть от распятия была мучительной. Невозможность прикрыть свою наготу перед людьми, физическая боль, безумная жажда, беспомощность и позор — все это делало такую смерть поистине страшной. Однако ко времени распятия Христа многие тысячи осужденных уже умерли подобной смертью, и многие тысячи были распяты в последующие десятилетия; тем не менее ни одна из этих смертей не изменила ход мировой истории. Невольно возникает вопрос: что же такое необыкновенное заключалось в распятии Христа?
Важно не то, каким образом умер Христос, а Кто именно умирал на Голгофском кресте. Иисус был не просто еще одним осужденным человеком, но безгрешным Сыном Божьим, принявшим на Себя человеческое естество, чтобы «смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола» {Евр. 2:14). Как мы уже ранее отмечали, Христос «уничижил Себя Самого», приняв образ человека и «быв послушным до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2:5-8).
Главная особенность распятия Христа заключалась в том, что Он имел возможность сойти с креста. Как выразил эту мысль Д. М. Бейли, «умирая, Иисус не был беспомощной жертвой: Он мог спасти Себя»[22]. Будучи не только Человеком, но и Богом, Он мог отказаться от дальнейшего самоуничижения, освободиться от сковывавших Его уз и положить конец Своим страданиям.
