Зенон Косидовский - Сказания евангелистов
С другой стороны, при таких обстоятельствах легко понять и мотивы поступка злосчастных супругов. Разве у них не могло возникнуть опасение, что и они станут жертвами дискриминации, как эллинистские вдовы? Глядя на вещи глазами Анании и Сапфиры, мы приходим к убеждению, что их поступок был не столько проявлением жадности и лицемерия, сколько вполне естественным стремлением беспомощных, напуганных людей как-то подстраховаться, не зависеть полностью от милости столь ненадежной, снедаемой конфликтами общественности.
Все это, разумеется, лишь предположения. Но их в большой мере подтверждает тот факт, что сама церковь довольно скоро отказалась от принципа обобществления имущества, который она поначалу так рьяно отстаивала. Причем отказалась не потому, что ей этого хотелось, а под давлением жизненных обстоятельств. События, столь лаконично описанные в «Деяниях апостолов», доказывают, что в этой области возникли сложности чуть ли не с первых же шагов.
История учит нас, что подобные преобразования никогда не проходят бесконфликтно. Несомненно, также и здесь этот процесс сопровождался многими драматическими столкновениями, при которых, быть может, не обошлось без человеческих жертв. Не исключено, что сказание об Анании и Сапфире — далекое эхо одного из таких трагических инцидентов, врезавшихся сильнее других в память людей. Если это так, то данное сказание не полностью плод народной фантазии, как мы предположили вначале, а один из примеров, подтверждающих мнение, что в легендах зачастую содержится зерно исторической правды.
Страсти св. Стефана
После истории Анании и Сапфиры в «Деяниях апостолов» следует рассказ о страстях св. Стефана. Он интересен не только своим драматическим содержанием, но главным образом тем, что позволяет сделать ряд любопытных наблюдений, помогающих лучше понять пути развития раннего христианства. Итак, мы прежде всего узнаем, что за спором о разделе благ земных, явившимся непосредственной причиной бунта «эллинистов», скрывались антагонизмы более глубокие и чреватые более серьезными последствиями, чем это могло поначалу казаться! Разница в мышлении, нравах, мироощущении и прежде всего в отношении к иудаизму была между «эллинистами» и иерусалимскими назореями настолько велика, что её не могла сгладить даже общая вера в мессию. «Эллинисты», воспитанные в греческой среде, привыкшие к демократическим свободам крупных метрополий Средиземноморья, отличались, как правило, либерализмом и широтой взглядов. И конечно же их смешила и коробила провинциальная узость иерусалимских единоверцев, считавших себя правоверными иудеями и строго соблюдавших все законы иудаизма. Нетрудно представить себе смятение иерусалимских назореев, когда в их среде начали верховодить «эллинисты», в особенности же Стефан, молодой, темпераментный агитатор, пламенный оратор, чьи дерзкие высказывания грозили навлечь на секту крупные неприятности. И действительно, их опасения вскоре оправдались. Стефан был арестован и предстал перед судом синедриона. Его обвинили в том, что в своих выступлениях он кощунствовал, предсказывая разрушения храма и заявляя, что слово Иисуса выше Моисеевых заповедей.
Стефан, вместо того чтобы защищаться, встал в позу обвинителя. В пламенной речи, ссылаясь на Ветхий завет, он упрекнул евреев в том, что ещё со времени патриархов они постоянно противились божьей воле, а не так давно распяли Иисуса: «Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! Вы всегда противитесь духу святому, как отцы ваши, так и вы. Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие праведника, которого предателями и убийцами сделались ныне вы…» (7: 51, 52). Эта дерзкая речь вызвала, разумеется, неописуемое волнение. Разъяренная толпа, подстрекаемая фарисеем по имени Савл, выволокла Стефана за город и побила камнями. В сказании о страстях св. Стефана есть кое-какие недомолвки, наводящие на размышления. С одной стороны, из текста следует, что толпа поволокла
Стефана на расправу прежде, чем закончился суд, и, таким образом, синедрион не успел формально приговорить его к побиванию камнями, которым у евреев обычно карали за кощунство. Но при этом тут же рядом сказано, что «свидетели… положили свои одежды у ног юноши, именем Савла» (7: 58). Эта краткая фраза показывает, что речь идет здесь все же не о самосуде, а о приведении в исполнение законного приговора. В еврейском судопроизводстве существовал обычай, по которому исполнители смертного приговора, готовясь к побиванию камнями, складывали свои одежды к ногам обвинителя.
Страсти св. Стефана положили начало общей волне преследований, а Савл превзошел всех остальных своей жестокостью и фанатизмом. Автор «Деяний апостолов» рассказывает с возмущением, что он «терзал церковь, входя в домы и, влача мужчин и женщин, отдавал в темницу» (8: 3). А чуть дальше изображает его человеком, который «дышал угрозами и убийством» (9: 1). Преследуемых охватила паника. Кто мог, бежал из Иерусалима и искал прибежища в других странах. Таким образом, ещё до миссионерских странствий св. Павла возникли новые очаги христианства в Иудее, Галилее, Самарии, Финикии и на Кипре, в особенности же в Антиохии, блестящей метрополии эллинизма. Вскоре христиане стали обретать единоверцев среди других греко-язычных народов. Один из комиссии семи, Филипп, обратил в Самарии в свою веру сановника царицы эфиопской, а Петр крестил римского сотника Корнелия с семьей и даже принял участие в их трапезе вопреки запретам иудейской религии. В рассказе о преследованиях говорится:
«Все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам…» (8:1). Загадочная лаконичность этой фразы интригует и толкает на размышления и догадки. Почему апостолы, невзирая на кровавый террор, остались в Иерусалиме? Впрочем, если внимательно следить за текстом «Деяний апостолов», то можно обнаружить ряд указаний на то, что положение апостолов отнюдь не было таким тяжелым, как поначалу может показаться. Мы с удивлением обнаруживаем, что руководители преследуемых назореев не только не прятались, но вели себя так, словно им ничего не угрожало. Странность этого положения усугубляется ещё тем, что и члены их общины, их подопечные нисколько не пострадали от преследователей. Апостолы не чувствовали необходимости ограничивать и скрывать свою миссионерскую деятельность. Они продолжали выступать публично в городе и во дворе храма, не встречая никаких препятствий со стороны жителей Иерусалима. Поражает также факт, что апостолы по своей собственной воле покидают Иерусалим и свободно возвращаются в него, беспрепятственно поддерживая тесную связь с новыми христианскими центрами в других городах и странах. Так, например, Петр и Иоанн поспешили в Самарию, чтобы помочь Филиппу обращать в христианство язычников. Затем Петр отправился в Лидду, Иоппию и Кесарию, где он исцелял больных, воскресил умершую девочку Тавифу и добился такой удачи, как обращение в христианство римского сотника Корнелия. О том, что община назореев продолжала существовать и действовать также и как организационная единица, мы узнаем хотя и косвенно, но достоверно. Ведь она не могла не существовать, если посылала своих эмиссаров в другие христианские центры, как, например, Варнаву, и «пророков» в Антиохию с просьбой спасти иерусалимских братьев от угрожающего им голода.
Значит, последователи галилейского мессии жили в Иерусалиме в атмосфере мира и терпимости. Это продолжалось до тех пор, пока они не решили за несколько лет до осады города (около 64 года) перекочевать за Иордан.
Борьба за идею христианства
Во всех средиземноморских городах, которые св. Павел посетил во время своих трех миссионерских путешествий, он встречал яростную, угрожающую его жизни оппозицию со стороны ортодоксальных иудеев. В их нападках чувствуется система, и поэтому некоторые библеисты предполагают, что все эти инциденты организовали агенты, присланные из Иерусалима Иаковом — «братом господним» или кем-то из его приближенных.
Об одном из самых интересных эпизодов этой многолетней борьбы за идею христианства мы узнаем из послания к галатам. Павел ратовал за универсальный характер новой религии. Он хотел облегчить язычникам принятие её, ликвидируя необходимость подчиняться бесконечным ритуальным правилам иудаизма, и прежде всего обряду обрезания. Иаков, Петр и другие назореи считали себя правоверными иудеями, и им трудно было смириться с мыслью, что к их братству могут примкнуть люди, чуждые иудаизму, не подчиняющиеся его законам. Павел же, сознавая, как важен этот вопрос для дальнейшего развития христианства, предпочел вступить в конфликт с еврейскими собратьями, но не отказался от своей концепции. Он никак не ожидал, что именно некоторые новообращенные язычники нанесут ему в этой борьбе, образно выражаясь, удар в спину. Меж тем община галатов, вероятно, под влиянием иудео-христианских агитаторов перешла в иудейство и ввела у себя обрезание. Павел был потрясен и, очевидно, никак не мог взять в толк, почему племя галатов, или галлов, не имевшее ничего общего с иудейством, внезапно побороло в себе отвращение к кровавому обряду.
