Галина Калинина - Курс выживания для девочек

Короче, интеллигентность представлялась им вроде того стихотворения К. Бальмонта:

Мало криков. Нужно стройно,Гармонически рыдать.Надо действовать спокойноИ красивый лик создать.Мало искренних мучений,Ты же в Мире не один…

— и так далее. Но мне кажется, суть все же не в этом.

Как я уже говорила, моя мама и бабушка были потомственными дворянами, и от них я получила несколько иное представление о культуре. Бабушка учила меня, что культурный человек — это такой, в присутствии которого ты никогда не почувствуешь себя неловко, а интеллигентность выражается не в чтении «заумных» книг, а в способности понять собеседника и верно оценить сложившуюся ситуацию. Мама же часто вспоминала мою прабабушку с папиной стороны в качестве эталона культуры и интеллигентности. Прабабушку звали Матроной. Она была из семьи зажиточных крестьян и, пережив все войны ХХ столетия, сохранила дом, вырастила детей, внуков и правнуков, и даже в свои девяносто шесть лет помогала родственникам всем, чем могла: словом и делом. До революции у ее семьи было огромное хозяйство: 20 коров, овцы, куры, свиньи, а прадед еще был вдобавок отличным скорняком и сапожником. Лишившись хозяйства и избежав сталинских лагерей, благодаря уму и характеру прабабушка научилась сама шить обувь, что и спасло ее и детей от голодной смерти. До конца своих дней на ее добром лице сияла улыбка, а уж как она могла утешить! Образование у нее было около четырех классов, но сколько же в ней было интеллигентности и культуры! Обо всем она судила точно и метко, умея одним словом передать самую суть вещей. Она дарила людям мир и радость, а уж грубого или бранного слова от нее никто и не слышал!

К чему это я? К тому, что культура и интеллигентность — это вовсе не количество заученных умных слов и не умение вовремя закинуть ногу на ногу в «тонкой» беседе об искусстве.

Кстати, слово «культура» произошло от слова «культ» — «возделывание, обработка».

Культурный человек — это человек, который всю жизнь возделывает и обрабатывает поле своей души, и старается облагородить и украсить и окружающий мир.

Культурный человек не выбрасывает пакетов и пластиковых бутылок прямо на улицу, не потому, что его могут оштрафовать, а потому, что ему жаль безобразить красоту Божьего мира, плевать в лицо творению Божьему.

Культурный человек уступит место старушке, не потому, что «его так учили», а потому, что чтит образ Божий в этой старушке, какого бы неприглядного вида она ни была. И при этом у него есть сострадание, чтобы понять, что человеку в пожилом возрасте наверняка труднее стоять, чем ему.

Быть сильной — это значит уважать чужую слабость и восполнять ее своей любовью.

Сегодня мат прочно вошел в обыденную речь. Издаются словари мата, матерная брань звучит с экрана телевизора и со страниц современной литературы. Любители и защитники мата зачастую считают себя культурными людьми. И кажется, наше общество совсем привыкло к этому и даже придумало сему явлению такую пафосную формулировку: употребление ненормативной лексики. Мы же назовем это просто: сквернословие. Словно некая скверна во рту. Вам не стало противно? Тем не менее именно так называется этот грех.

В принципе, скверными, запретными считаются именно матерные слова, которые, по предположению некоторых ученых, в древние времена не носили негативной окраски, а являлись ритуальными и заменялись различными иносказаниями, потому что имели сакральное значение. Обычно подобные слова связаны с сексуальной жизнью человека. В психиатрии страсть к матерным словам носит название «словесного эксгибиционизма[20]», выражая саму сущность этого психического отклонения как потребности к словесному разврату через произношение слов, называющих половые органы и половой акт. Прочие выражения, которые считаются грубыми и бранными (к примеру, слова, обозначающие умственные способности, вернее, отсутствие оных, или черты характера), к сквернословию не относятся, хотя и за эти слова мы дадим ответ Богу.

Произнося матерные слова, мы не только оскверняемся сами, но и хулим, пачкаем Божий мир. Потому что слово — величайшее орудие Бога. «Вначале было Слово… и Слово было Бог», — начинается самое таинственное Евангелие от Иоанна. Словом Бог сотворил мир, а Адам дал имена твари, словом выявив сущность каждого живого существа.

Матерясь, человек незаметно привносит скверные, похотливые образы в свою душу, самого себя искушая на блуд и грех. Говорят, что матерщина, вырываясь из уст, словно дает энергию, вселяет силы, вдохновляет на дело, выступая неким словесным допингом или стимулятором. Случайно ли это? Задумайтесь над природой этой силы и энергии. Кто питает человека в этот момент? Источник этого стимула один — бесы. А напитываясь бесовской энергией, человек повреждает душу и открывает ее для еще более яростного демонического воздействия.

На древних иконах бесы изображались имеющими несколько лиц, одно из которых помещалось в области половых органов. Таким образом иконописцы давали понять, что умная деятельность падших духов перевернута, опрокинута вверх тормашками и устремлена не вверх, а вниз. Если у человека подобный образ мыслей, если его умная сила пресмыкается в прахе, то отсюда и рождается скверный образ мысли и скверные слова.

Старец Паисий Святогорец в своих беседах часто призывал нас не проклинать, а благославлять Божий мир. Ведь каждое наше «слава Богу», «спаси, Господи», «Господи, помилуй» словно очищает мир, делает воздух свежее, а сердца чище. А каждое проклятие, каждое скверное слово добавляет в мир капельку зла, темноты, соблазна.

Так может ли сквернословец быть культурным человеком?

«Перемена, и на просторной площадке между лифтами множество народу. Это место называется у нас «сачок». Вдоль прозрачной стеклянной стены тянутся низенькие батареи, на которых в это дневное срединное время ни одного свободного места. Подхожу к кучке знакомых, получаю несколько чмоканий в щеку, кто-то тесниться, втискиваюсь на свой ребристый кусок, усаживаюсь поуютней, закуриваю, опускаю сигарету пониже (курить здесь категорически запрещено, но дым стелется), стряхиваю пепел за батарею, слушаю, болтаю, смеюсь.

Это — целый космос, «сачок», великая Тусовка изо дня в день вершится в этом прокуренном пространстве, здесь обсуждаются последние новости, книжки, сплетни, здесь можно услышать очередной анекдот… Пролетают двадцать минут перемены, звенит звонок, можно пойти на лекцию, можно не пойти — сачок немного пустеет.

В день степухи прямо сюда приносят нехитрое угощение — пивко, на радость нашим врагам — бабусям в красных повязках…

Стронутые с места, идем с пивом в буфет, изучаем радующее многолетним постоянством меню, пожелтевший листок, прикрепленный к двери: кофе, сосиски, яичница, булочки в ассортименте. Лица меняются, кто-то уходит, кто-то приходит, кто-то возвращается после очередной пары, кто-то что-то провалил, кого-то выгнали, кого-то восстановили, кто-то от кого-то ждет ребенка, а кто-то от кого-то (подлеца) уже ничего не ждет. Так можно провести день, месяц, годы.

Здесь не бывает скучно, здесь царят легкие и нетребовательные отношения, здесь, разумеется, и не пахнет студенческим братством, какое там братство, какие узы: хочешь, оставайся, хочешь, иди, но это-то и прекрасно — добродушно-равнодушное, раскрытое во все стороны, раздаривающее себя пространство»[21].

— Ну как еще передать всю притягательность, всю прелесть этого места! Нет, родителям и взрослым этого не понять! Сколько судеб завязывается в узел, сколько трагедий разыгрывается на таком вот сачке!

У тусовки свои законы — и кажущаяся свобода вяжет жестче веревок. Не проколола бровь, язык, пупок — «отстой». Не можешь гулять до полуночи — «ботва». Не куришь, не пьешь пива, не материшься — «что ты тогда здесь вообще делаешь?» А, действительно, что?

«Грех манит тем, что он «похож на свободу»; он «вроде благодати». Мнимая свобода, неверная радость, ложный простор. Человек обманывает себя. Это и есть грех».

Человек не может без общения, он создан для него. И самое страшное в молодости, впрочем, как и в старости, — остаться одному. И вот ради того, чтобы преодолеть это одиночество, оказаться кому-то нужным, ты готова на любые жертвы. Родители — враги, которые стоят на пути к свободе и собственной значимости, выражающейся в одобрении приятелями твоих джинсов, лака для ногтей, мобильника или жеста, с которым подносится к губам сигарета.

А если я все это не могу?!