Филип Шафф - Иисус Христос – величайшее чудо истории. Опровержение ложных теорий о личности Иисуса Христа и собрание свидетельств о высоком достоинстве характера, жизни и дел его со стороны неверующих
Эта дилемма еще яснее представится нам, когда мы рассмотрим новейшие фазисы в Истории неверия, – рассмотрим сочинение французского Штрауса.
Б) Легендарная гипотеза Ренана
Что касается популярности и мимолетных впечатлений, то Ренан затмил все, появившиеся до него, жизнеописания Христа. Его сочинение «Жизнь Иисуса», появившееся первым изданием в 1863 г., имело полный успех «сентиментального романа» и, по всей вероятности, будет иметь ту же участь спустя десять лет после своего появления 87). Мы не станем распространяться об этом произведении, так как опровержение теории Штрауса есть вместе опровержение и теории Ренана.
В сущности Ренан, как уже было нами замечено, сходится со Штраусом, на которого он ясно ссылается как на свой главный авторитет в деле критического исследования обстоятельств и приведения доказательств, но он очень справедливо замечает, что выражение «миф» лучше применимо к индийцам и древним грекам, чем вообще к преданиям евреев и семитических народов; поэтому он и предпочитает термин «легенда» или «легендарный рассказ» – термин, который, открывая обширнейшее поле для свободы мнений, позволяет совершенно развиться деятельности и личному характеру Иисуса 88). Такой взгляд ставит Евангельскую историю на одну доску с историей святого Франциска и других чудесных святых Римской Церкви, хотя Ренан, уже довольно непоследовательно, предпочитает параллель между мифом о своем любимце, Шакья-Муни, основателе буддизма, и легендой об Иисусе, что опять возвращает его к теории мифа 89). Он рассматривает так называемую легенду об Иисусе как плод великого, совершенно произвольного заговора, который выполнен был еще во время Его жизни. Ни одно великое историческое событие не прошло без своего цикла басен, и Иисус, если бы даже и желал, не мог заставить замолчать эти популярные произведения, как потребность выражения народного духа 90). Впрочем, Ренан расходится со Штраусом, допуская существенную подлинность главных отделов четырех Евангелий, даже Иоаннова Евангелия, самого спорного из всех Евангелий, – уступка, которая гибельна для его собственной теории настолько, насколько и для сродной с ней мифической теории; поэтому-то она и называется Штраусом существенной, основной ошибкой Ренана. Вследствие этого Ренан оставляет неприкосновенной большую часть фактов из жизни Иисуса. Он предпринимает некоторым образом попытку воссоздания, и «туманный призрак, сухой скелет мифического Иисуса хочет облечь в плоть и кровь».
В своем сочинении «О критических историографах Иисуса» Ренан одобрительно цитирует следующую заметку Коляни (Colani) против Штрауса: «Без сомнения, апостолы, как скоро уверовали в мессианский характер Иисуса, к заимствованным у пророков чертам прибавили еще несколько новых к своему действительному образу. Но как они могли прийти к вере в мессианское достоинство Иисуса? Штраус этого не объяснил. Оставленного им из Евангелий недостаточно для того, что можно было бы принять за основание для веры апостолов, и напрасна попытка приписать им склонность удовлетворяться самыми ничтожными доказательствами; доказательства вообще должны были быть очень сильны, чтобы победить возбужденное крестной смертью Иисуса большое сомнение. Другими словами: личность Христа должна некоторым образом превзойти всякую обыкновенную меру, и большая часть Евангельской истории должна быть истинна» 91). Кроме того, в «Жизни Иисуса» Ренана находятся места, поистине красноречиво свидетельствующие о поэтически-энтузиастическом почтении к Иисусу, – обстоятельство, которое должно или опровергнуть всю его легендарную гипотезу, или разрешиться в пустую декламацию.
Таким образом, на это произведение французского новеллиста мы можем смотреть как на улучшенное издание немецкого автора и видеть в нем воззрение в скептическом мире, на пути к признанию истины.
Но между тем как Ренан, опираясь на свой ясный и здравый ум, на живое французское воображение и свежее обозрение священной земли, которую он называет «пятым евангелием», превосходит Штрауса своим почитанием исторического характера евангельских свидетельств, он равняется со Штраусом в своей вражде ко всем чудесам, которые, по его легкомысленному утверждению, «всегда имеют своим источником обольщение и обман», а относительно учености, последовательности мышления и даже нравственности Ренан остается далеко позади Штрауса. Конечно, мы говорим здесь о нравственности его теории и отнюдь не имеем дела с нравственностью его жизни или частным характером его. В сравнении со своим критическим учителем Ренан просто дилетант и шарлатан. Он никогда не делает серьезной попытки доказать какое-нибудь из своих новых и своеобразных положений; в подробностях он каждый раз ссылается на Штрауса и на полудюжину стоящих ниже его сочинений неверующих; совершенно игнорирует опровержения их и всю апологетическую литературу последних тридцати лет; как оракул, он дарит свету свои приговоры с декламацией, рассчитанной на искусственный эффект. Его сочинение ни в каком отношении не возвышается до достоинства истинного знания и учености. В существе дела это религиозный роман, в котором героем является Иисус, – роман, отвечающий вкусу модного парижского света 92).
По Ренану, Иисус родился в Назарете (не в Вифлееме), но звание «Сына Давидова» принял как необходимое условие для успеха в своем намерении. Он рос среди пленительной местности Галилеи как невежественный селянин, но с необыкновенным гением и беспорочной добродетелью. Он был бесподобный, счастливый раввин (rabbi delicieux), одаренный обворожительной красотой, был проповедник чистейшего нравственного закона и враг различных телесных и душевных болезней. Но как скоро Иисус почувствовал, что Он должен или удовлетворить простым мессианским ожиданиям Своего народа, или отказаться от Своей миссии, то уступил желаниям Своих друзей и вмешался в политику тонкого и спасительного обольщения… Посредством внезапного и необъяснимого переворота в характере Иисуса этот величайший из всех рожденных женами сделался болезненным мечтателем, чудотворцем, обольщенным в своих ожиданиях, обманщиком, который по крайней мере согласился на обман в так называемом пробуждении Лазаря, и за свое заблуждение заплатил своей кровью 93). Его жизнь на первых порах была прекрасной пастушеской идиллией, потом ужасной трагедией и, наконец, заключилась для историка смертным вздохом на кресте. Но впечатление, какое произвел этот высокий, хотя и заблудившийся, ум и герой, было так глубоко, что Он воскрес из мертвых в воображении Своих невежественных и легкомысленных учеников. Таким образом смерть Человека-Иисуса послужила началом Его почитания как воплотившегося Бога. Несомненная истина воскресения из мертвых, считает Ренан, никогда достаточно не объясняется «по причине противоречащих доказательств», кроме того только, что можно допустить, что «сильная фантазия Марии Магдалины играла здесь главную роль». «Божественная сила любви! – декламирует он в энтузиазме, – священные мгновения, где страсть экзальтированной женщины дарит миру воскресшего Бога!» 95).
Да, и какого Бога! – такого Бога, которому может поклоняться только языческий идолослужитель, или грязная фантазия, или рехнувшийся ум, – Иисуса, который с одной стороны обожается как совершенный человек, «легенда о котором будет бесконечно вызывать слезы, поклонение и почитание которого будет беспрестанно продолжаться», и который в то же время обвиняется в тщеславии, самообольщении, мечтательности и обмане!
Мы едва можем верить своим глазам, когда видим, как Ренан, этот великий ориенталист, снова хватается за гипотезу пошлого обмана, как будто это уже последнее слово науки; едва верим своим глазам, когда читаем, например, искаженное повествование о том, будто воскрешение Лазаря было втайне условленным между Иисусом и сестрами Лазаря и одобренным им благонамеренным обманом, предпринятым с целью подействовать этим на неверующих иудеев. Но это жалкое искажение действительного факта представляется еще совершенно новым изобретением, о котором никогда не позволяли себе грезить ни Реймарус, ни Паулюс, ни Штраус, ни Цельс. Ренан не стыдится издеваться над чувством всего христианства, не стыдится и обесчестить себя самого профанацией святой предсмертной борьбы в Гефсимании 95). Да простит ему Бог преступное посягательство такой бесстыдной необузданной фантазии, перед которым как перед хулой на Сына человеческого и как перед смертным грехом инстинктивно в ужасе отступает всякая благочестивая душа! Гораздо лучше бы вместе со Штраусом выпустить всю сцену в Гефсиманском саду, чем замарать ее грязью и так нагло смеяться над страждущим Спасителем в то время, когда Он в беспредельной любви взял на Себя всю вину человеческого рода.
Ренанов Иисус есть самый противоречащий самому себе и невозможный характер, который когда-нибудь мог прийти на ум человеку. В мире можно встретить весьма много счастливых и несчастливых несообразностей, последовательностей, и даже великие и добрые люди иногда носят в себе совершенно различные черты характера. Но есть большое различие между непоследовательностью и абсолютным противоречием, и не прежде, чем все законы логики и психологии будут ниспровергнуты, не прежде, чем огонь и вода, яд и здоровье станут мирно жить друг возле друга, можно будет заставить верить мыслящего и рассудительного человека, что одно и то же лицо может в одно и то же время быть и сентиментальным, сумасбродным, мечтательным обманщиком, и мудрым, прекрасным раввином, и святым без сравнения и воплощенным Богом.
