Матвей Барсов - СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ
Значение долговременных уз Павла в истории апостольского служения его
Иннокентия, Архиеп. Херсонского.
К чему, могут спросить здесь, послужили долговременные узы (они продолжались два года) Павла в Иудее? Не лучше ли было бы, если б он провел сие время в проповедовании Евангелия язычникам? Сколько тысяч душ, ослепленных идолопоклонством, выведено было бы им из тьмы в свет? — Дабы уразуметь в сем случае достопоклоняемые пути Промысла, надлежит припомнить, какая цель назначена Самим Иисусом Христом для пребывания Павла у иудеев: он должен был дать торжественное свидетельство о божественности Иисуса Христа, ими отверженного и гонимого (Деян. 23, 11). Это было последнее воззвание, коим Промысл вразумлял потомков Авраама, прежде, нежели наступило время предать их конечному отвержению за убиение Богочеловека. В сем отношении нельзя было найти провозвестника покаяния лучше Павла, прежнего гонителя христиан, теперь ревностнейшего их защитника. Самые узы его, очевидно, входили в состав его свидетельства о божественности Иисуса Христа; они обратили на него внимание всего верховного совета иудейского и, следовательно, всего Иерусалима, всей Иудеи. В лице Павла некоторым образом предстал на суд иудеев Сам Иисус Христос. Большая часть иудеев, ослепленных предрассудками, снова не узнала, отвергла Его; но были, конечно, и такие, для коих пример обращенного Савла послужил во спасение (Сочин. т. IX, стр. 442-443).
Стих 28
Размышление на слова: вмале мя препираеши христианина быти (XXVI, 28)
Такой дал ответ царь Агриппа, по выслушании речи, произнесенной перед ним апостолом Павлом. Несправедливо обвиненный иудеями в осквернении святыни, в хулении истинного Бога, учение Коего всюду проповедовал, Павел изъясняется в речи своей с такой непринужденной искренностью и непритворным спокойствием духа, что как бы невольно заставляет убедиться в доброте его поступков и истине событий, им возвещаемых. Он мало думает о самом себе, не заботится о своей защите и личных выгодах, но, обращаясь к совести судей своих, наипаче старается внушить им веру в то, во что сам он верует. Как удивительны события, им рассказываемые: Бог, явившийся во плоти; Спаситель мира, распятый и воскресший; чудное видение его; ослепительное сияние света; небесный голос; Божественное избрание и посольство! Притом все это рассказано так просто и вместе так величественно и увлекательно, что Агриппа не только не мог противоречить словам апостола, но и сам почти готов был во всем согласиться с ним. Ему казалось, что он не далек от убеждения в истине, и только чего-то малого недостает еще для совершенного принятия оной. Вмале мя препираеши христианина быти.
По благодати милосердого Бога, мы принадлежим уже к числу чад Церкви Христовой и носим на себе бесценное имя христиан; но, к сожалению, это же вмале, которое воспрепятствовало Агриппе быть христианином, препятствует и нам идти путем спасительной веры. Не видим ли, сколь многие одобряют правило христианской нравственности, с охотою внимают словам Евангелия, не отвергают учения откровенных истин, сознаются втайне, что высокие добродетели христиан делают их внутренно счастливыми и что они сами желали бы верить так, как верят святые мужи, — и однако ж, несмотря на все это, не стыдятся в мире христианском жить по-язычески? Им кажется, что, приблизившись ко храму веры, они сделали чрезвычайно много и теперь остается нечто сделать вмале, чтобы проникнуть во внутренность ее святилища.
Что же такое вмале, которое вредоносно действует в самом недре христианства? И точно ли это вмале есть легкое и неважное препятствие, встречаемое на пути к совершенству нашей веры?
Нравы, обычай и мысли плотских людей, во все времена, были противоположны здравому учению христианского благочестия. В догмате о Боге, явившемся во плоти (1 Тим. 3, 16), ум плотского человека не видит ничего более, кроме непроницаемого мрака; обещание всеобщего благодатного спасения оскорбляет прирожденную его гордость; глубокое растление нашего сердца, так ясно и сильно раскрытое в Писании, несогласно с его мыслию о высоких достоинствах человека; вера в необходимость действий Святого Духа, для произведения в нас нравственной перемены, представляется ему вовсе ненужною и противоречащею опыту; христианское самоотвержение и прочие добродетели кажутся ему несносным игом, подавляющим природу нашу. Посему-то истинные христиане всегда и всюду повергались поношению, которое обнаруживалось то в жестоких гонениях и мучениях, то в порицании и презрении, то в холодности и насмешках. Пусть ты обладаешь обширными сведениями, пусть имеешь здравый ум и приобрел совершенную опытность в жизни, но, сделавшись истинным христианином, ты прослывешь невеждою. Пусть будешь сохранять в поступках своих все благородство, в поведении всю строгость, в суждениях своих все глубокомыслие; но, совершая дела благочестия, ты не избегнешь обыкновенных нареканий в лицемерии, в мечтательности, в лукавой хитрости ли приверженности к какой-либо секте. Пусть будешь соединять с добрым от природы характером христианские свойства — кротость, смирение, бескорыстие, любовь; не думай, однако ж, быть. правым в глазах людей, руководимых духом мира. Всякому позволят сделаться добродетельным на свой образец, но сделаться добродетельным по началам христианской жизни, — добродетельным по силе Святого Духа, открывающейся в немощи, — добродетельным из любви ко Христу, по сознанию благодати искупления: о, заметьте, сего не простят вам никогда! Что поношение, как одежда ученика Иисусова, неразлучно с жизнью истинно христианской и верным служением Богу, это известно каждому: Писание говорит о сем многократно, история Церкви представляет на то бесчисленные примеры, и не нужно делать продолжительных наблюдений, дабы увериться, что участь истинного христианина в сем отношении более или менее сходна с участию его Учителя, Которого дерзали также называть льстецом (Матф. 27, 63), ядцею и винопийцею (Лук. 7, 34), самарянином, имеющим в себе беса (Иоан. 8, 48). И не опасение ли подвергнуться презрению в глазах суетного мира удерживает многих от приверженности к святой их вере? Не страх ли быть поруганными и осмеянными в народном мнении делает их холодными ко всему, чего требуют обязанности христианской жизни? Действительно, люди, о которых мы говорим, скорее согласятся на всякое другое пожертвование, но не откажутся от мирской чести, не захотят потерять уважения и любви своих друзей, начальников или покровителей и в решительном случае не дозволят сказать себе: и ты был еси со Иисусом Галилейским (Матф. 26, 69). Эти люди готовы посещать Спасителя ночью, но боятся исповедовать Его днем. Они, если угодно, станут защищать христианство в дружеской беседе, среди известных им людей; но не требуйте от них той жертвы, чтобы с сердцем, полным любви, они исходили к Иисусу вне стана, поношение Его носяще (Евр. 13, 13). Жалкое состояние сих людей делается более несчастным от обольщения, в котором они обыкновенно находятся. По их мнению, весьма немногое нужно к тому, дабы сделаться совершенными христианами; они думают, что, соглашаясь с учением Евангелия, сим кончают почти свой подвиг и что расстояние, которое осталось им пройти, ничего не значит в сравнении с тем, которое уже пройдено ими. Слепцы! — они не видят, что им должно выполнить самое главное: ибо чего требует Христос от Своих последователей? — Того, чтобы они отреклись для Него от всяких вожделений греха; чтобы взяли крест свой и пошли за Ним; чтобы служили Ему с совершенным самоотвержением; чтобы любовь к Нему предпочитали любви к миру, суд Его — суду мира, волю Его — правилам и обычаям мира. Вот необходимые обязанности христианина, исполнение коих делает его достойным своего звания! Если кто не приносит в жертву Христу сердца своего, если не старается жить согласно с Его учением; то он ничем не доказал еще своего христианства, ничего не сделал для своего спасения, для общения со Христом, для Его славы. Како вы можете веровати, говорит Спаситель, славу друг от друга приемлюще? (Иоан. 5, 44). И в другом месте: имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их, той есть любяй Мя (Иоан. 14, 21).
Нет сомнения, что весьма нетрудно познать заблуждения, переменить свой образ мыслей, оставить одно учение и принять другое: это такая истина, которую подтверждает ежедневный опыт. Позвольте только людям жить так, как они жили прежде; оставьте в своей силе их наклонности и привычки, не касайтесь любимых ими удовольствий, — и вы легко достигнете того, что эти люди сами одобрят, уважат и примут ваши внушения. Но одной ли перемены мыслей требует христианство от своих читателей? Евангелие не есть простая идея или чистая система отвлеченных понятий; его не понимают, когда видят в нем одно умозрение религиозных истин. Оно не только хочет рассеять наши заблуждения и предрассудки, исправить наши погрешности, облагородить наши желания, дать лучшее направление нашей воле: оно хочет быть светом для нашего ума, жизнью для нашего сердца, правилом для всех наших действий; оно одно хочет господствовать в нас, как во внутренней, так и во внешней жизни, во всякое время и во всяком месте, во всех состояниях и отношениях, — во всем и для всего. Евангелие имеет целью преобразовать нас всесовершенно, через обновление нравственного бытия нашего. Все это ты, двусмысленный христианин, хорошо знаешь, — знаешь и, однако ж продолжаешь коснеть в прежней греховной жизни! Ты не один уже раз слышал проповедь Евангелия, внимал святому учению о том великом деле, которое составляет основание христианства, т. е. что всесвятый Бог послал в мир единородного Сына Своего и предал Его на крестную смерть, дабы грешники, уверовавшие в Него и возлюбившие Его всем сердцем, могли примириться чрез Него с вечным Правосудием и наследовать жизнь блаженную. Слыша это, ум твой без труда мог постигнуть и обнять взором те следствия, которые необходимо вытекают из такого учения. Ты, конечно, понял, что, делаясь истинным христианином, должно прервать постыдные связи с миром, отказаться от привязанности к суетным его удовольствиям, презреть все наслаждения, которыми он обольщает наше сердце; — понял, что звание христианина не позволяет гордиться богатством, надме-ваться почестями, кичиться знаменитостью, а, напротив, велит быть снисходительным при всем блеске отличий, смиренным в самом возвышении, малым в величии, нищим среди изобилия, требующим мира сего, яко не требующе (1 Кор. 7, 31); — понял, говорю, что тебе нужно отречься от мира, в котором живет похоть плотская, похоть очес и гордость житейская (1 Иоан. 2, 16), дабы, примирившись во Христе с Богом, не явиться снова врагом Божиим (Иак. 4, 4), Ах, при этой мысли ты трепещешь душой и телом! ты находишься в состоянии, подобно тому, когда готовят человека к болезненному отъятию руки или ноги. Чрезмерная любовь к миру и привязанность к его суетностям не допускают тебя вынести страданий, которые соединяются с внутренним, духовным рождением: и вот причина, почему ты оказываешься ни студен ниже горящ (Апок. 3, 16) в вере Христовой! По крайней мере, сознаем ли мы опасность своего положения; видим ли ту гибель, к которой добровольно приближаемся? — Сердце наше, будучи соблазненным и вместе соблазнителем, обыкновенно старается прикрыть слабость своей веры и найти предлоги к извинению. Оно внушает нам, что безрассудно отказывать себе в удовольствиях, которые так приятны для природы нашей; что служение Богу можно совместить со служением миру; что благоразумная дружба с миром отнюдь не ведет ко вражде против Бога (Иак. 4, 4). Оно заставляет думать, что преувеличивают строгость христианских обязанностей, когда говорят нам: не любите мира, ни яже в мире (1 Иоан. 2, 15). Рассудите, какая же тут вера, если не подобная той, какую обнаружил в себе Агриппа? Проповедник Божественных истин! Ты уверил меня, но не совсем; я соглашаюсь, но не вполне. Еще немного убеждений, немного доводов, — и твоя вера будет моею! — Нет, ты обманываешься, ты гораздо далее от христианства, нежели как думаешь: холодная уверенность ума, без совершенной покорности сердца, не есть еще вера; тебе нужны теперь не доказательства, а твердая и решительная воля; ты не хочешь пожертвовать любовью к миру, дабы всецело сделаться христианином. Ибо, если бы ты чувствовал важность спасения, если бы Евангельское учение произвело в тебе глубокое и неизгладимое впечатление; если бы в глазах твоих вечность значила более, нежели время, — небо более, нежели земля, — Бог более, нежели мир; то в душе твоей нашлось бы довольно силы, дабы, по примеру апостола, от всего отказаться и все почитать пометом, чтобы приобресть Христа. (Филип. 3, 8). Кто любит свет, идет ко свету, а кто любит тьму, тот хочет и жить в облежащей его тьме! Пагубны для нас страсти в жизни естественной, но еще и того пагубнее в жизни духовной. Справедливо называют их тиранами, которые порабощают душу, оковывают ее крепкими узами, лишают ее всякой доброй деятельности и ослабляют в ней стремление и любовь к истине и благу. Они-то суть такие враги нашей веры, что нет ничего труднее, как одержать над ними победу. Спросите сребролюбца, почему он мало верит Библии? Может быть, он скажет, что Она не представляет ему довольно ясных признаков Божественного происхождения; но в самом деле причиной его маловерия есть страсть к любостяжанию, которое названо в Писании идолослужением (Кол. 3, 5). Спросите этого притяжателя, который пользуется беззаконно усвоенным имуществом, почему он не одобряет христианского учения? Может быть, он станет отвечать вам, что оно не удовлетворяет всем потребностям его разума; а в самом деле гнусная корысть заставляет его искать в нем недостатки, потому что, убедившись в Божественном достоинству сего учения, он не усыпил бы своей совести и должен был бы за отъятое воздать четверицею (Лук. 19, 8). Спросите этого хульника, почему он позволяет себе злые насмешки над Евангельским словом?
