Олеся Николаева - "Небесный огонь" и другие рассказы
— Все проспал! — сказала я ему.
На следующее утро мы с ним отправились в обратный путь. Я рассказала отцу Сергию, каких страхов мы натерпелись среди ледяных пустынь и как близко подступило к нам отчаянье. Но он только махнул рукой:
— Сейчас вы очень быстро доберетесь до Рыбинска. Ни замерзнуть, ни устать, ни испугаться не успеете.
И он осенил меня широким крестным знамением.
— Ну а ты, — сказал он Боре, — приходи опять и смотри!
Было светло, солнечно, тихо и морозно. Снег переливался на солнце так, что на него больно было поднимать глаза. Почти налегке, с пирогами от отца Сергия, мы добрались до следов трактора, изрядно заметенных снегом, и пошли по ним…
Но только — как мы пошли! Ах, как мы пошли! Словно кто‑то подхватил нас под мышки и мы, взлетая над землей, огромными, семимильными шагами стали легко и стремительно приближаться к шоссе. Даже агностик Боря признал, что происходит нечто чудесное..
— Боря, ты чувствуешь, что нас словно кто‑то несет? Что мы — летим?
Он изумленно глядел вокруг.
— Сапоги — скороходы! — вспомнил он сказку.
И посмотрел большими детскими глазами. В них словно растаяли былые льдинки и теперь радостно плескались веселые золотые рыбки.
Только мы добрались до шоссе и выбрались из кювета, как возле нас остановился «Запорожец».
— Куда едем, молодые люди?
— А вы?
— В Рыбинск.
И вот мы едем в этом уютненьком тепленьком «Запорожце», никуда не спешим, а словно вкушаем окрестные виды — мощные еловые леса, могучие сосновые боры. И солнце! И все в первозданном снегу! В чистоте! В благорастворенных воздухах! Освященных водах! «Господня земля, и исполнение ея»!
…На следующий день я была уже в Москве.
— Ну что — подкормила нашего дорогого отца Сергия? Поддержала его? — спросил мой муж.
— Нет, — ответила я. — У него там все есть! Это он меня подкормил — поддержал. А я просто пришла и посмотрела.
Вернуть мужа
От моей подруги Аси ушел муж. И произошло это при весьма драматических жизненных обстоятельствах — незадолго до этого они с двумя детьми — подростками переехали в Москву, поскольку в их родном городе с началом перестройки началась безработица, да и их одаренным детям было бы лучше учиться в столичном вузе.
Снимали они квартирку в хрущобе на окраине Москвы, муж пытался открыть здесь какой‑нибудь бизнес, но у него это плохо получалось, и вопрос стоял теперь только о том, чтобы хотя бы заработать на жизнь. А тут еще выяснилось, что у него появилась любовница. Нельзя сказать, что богатая, но — москвичка. С квартирой. С хорошей профессией и работой. Состоятельная. И главное — молодая!
Отчаянью моей подруги не было предела. Оно переполняло ее и, казалось, изливалось через край, грозя затопить собой все и всех вокруг, в первую очередь, конечно, тех, кто оказывался рядом. Я физически ощущала, что, пребывая возле нее, попадаю в какое‑то угнетающее тяжелое силовое поле. Надо было что‑то делать…
— Мне кажется, тебе надо побороться! — говорила я. — Ну, представь, что ты — дева — воительница, идешь на битву с драконом, который заколдовал и взял в плен твоего… Ивана — дурака.
— Но как бороться? Как? — спрашивала она, вытирая слезу, — Мне хочется только одного — взять палку и несколько раз дать хорошенько по голове этой молодке! Мы ведь так хорошо жили, так любили друг друга, у нас такие прекрасные дети, и тут — она… Вертихвостка!
Итак, далее побиения соперницы фантазия Аси не шла — менялись только орудия: палки, камни, а то и просто кулаки.
— Плохой план. Никуда не годится, — категорически возражала я. — Во — первых, ты же и окажешься виноватой. Ты — сумасшедшая хулиганка, а она — жертва. А потом — если ты на нее нападешь, еще неизвестно, кто кого: она вон какая накачанная, небось в боулинге каждый вечер кегли сбивает, в фитнесе качается, бицепсы у нее, икры, силы, рост, да и возраст… А ну как она выхватит у тебя эту палку да еще и саму тебя отдубасит?
— Так как же тогда бороться‑то? — испуганно всхлипывала Ася. — Я и так борюсь… благородством.
— Это хорошо. Но еще лучше — повоевать с ней на духовном поле. Помолиться Господу, Матери Божьей, святым, пожаловаться: так и так, помогите! Но и за нее надо помолиться — ведь она какой грех совершает!
— Нет, — решительно мотнула головой Ася. — Я, конечно, помолюсь и попрошу помощи Божьей, но за эту прелюбодейку я молиться никогда не стану!
Пусть ее Бог накажет! А ты сама знаешь ли какую‑нибудь историю о том, как муж бросил жену с детьми ради разлучницы, а потом по молитвам жены Господь его обратно вернул?
— Да, конечно, знаю. Именно такую историю.
— Так расскажи!
— Были у меня одноклассники — Петя и Маша. Еще до школы ходили они в одну группу детского сада, и Маша, по ее признанию, уже тогда, сидя рядом с Петей на горшках, полюбила его и решила стать его женой. Но в школе ей как‑то не очень удавалось привлечь его внимание, и никакого романа у них не было. А вот после выпускного вечера поехали они с бывшим классом к кому‑то на дачу, там заночевали, и Маша, что называется, понесла во чреве, о чем вскоре и сообщила юному будущему отцу.
Петя был в отчаянье, но, как честный человек, обещал на ней жениться. Он родителям своим так и сказал:
— У меня будет ребенок. Как честный человек, я обязан жениться.
Родители его, честно говоря, были в ужасе. Семнадцатилетний Петя — музыкант, только — только поступил в консерваторию — куда ему жениться? И Машу, конечно, они тут же сильно невзлюбили. Но — что делать? Сыграли свадьбу, Маша родила, и… ребеночек их умер прямо там, в роддоме.
И вот все вернулось на круги своя: Петя живет с родителями, Маша — со своей бабушкой, у каждого своя жизнь. Разве что Маша иногда в гости к молодому мужу ходит и пироги печет.
Так проходит год, проходит другой. У Пети всякие друзья, подружки, своя компания: артисты, музыканты, не чета этой бедной Маше. А Маша все же иногда захаживает. И печет пироги. И вот в какой-то момент родители уезжают в отпуск, Петя тоже должен отбыть на гастроли. А в доме — кот и множество растений. И просят они Машу как своего человека время от времени в их отсутствие приходить к ним кормить кота и поливать цветы. И Маша ходит. И в какой‑то вечер она попадает на вернувшегося из поездки Петю, они вместе пьют чай, разговаривают о том о сем. Ну, в общем, она после этого снова понесла. А что? Между прочим, она — законная жена!
И рождает она через девять месяцев дочку, хотя они с Петей по — прежнему продолжают жить в разных местах. Теперь она приходит к нему в дом уже с дочкой, печет пироги и уходит к себе…
А тут Петя так влюбляется в свою однокурсницу, так влюбляется! Она — такая красавица! Тоже — музыкантша, скрипачка. И он просто светится от счастья. И музыкантша эта от него почти уже и не вылезает. А тут — на пороге Маша с дочкой. Да еще какой‑то дурак ей посоветовал обрить дочку наголо — де, так волосы лучше растут. И дочка это ее — худенькая такая, бледненькая, жалкая, испуганная и к тому же лысая! И Петя их — выгнал! Сказал: больше без звонка не приходите.
Тут‑то я их увидела, поскольку жили мы с Петей в одном подъезде. Стоят, птицы Божьи, одежонка старенькая, у обеих кожа да кости, в глазах слезы, губы дрожат. И повела их к себе. Посидели мы с Машей, поговорили, она мне все о себе рассказала, а я — о себе: вот, покрестилась недавно, детей покрестила… Маша и говорит:
— Помоги и нам покреститься! Мы тоже христиане.
Отвезла я их в храм, где служил отец Валериан Кречетов, и он их покрестил. И вот поразительно — была Маша до крещения что общипанная курочка, вся какая‑то сутулая, неловкая, а из купели вышла — красавицей: в глазах небесный отсвет, чистота! Такого явного преображения человека я никогда больше не видела, хотя присутствовала при крещении многих людей.
И стала Маша со своей дочкой часто ко мне приходить… И вот как‑то раз врывается она ко мне, лица на ней нет, рыдает. Что такое? Оказывается, встретила она у подъезда ту музыкантшу Петину — в руке скрипочка, глядит победительницей, вся в белом, дышит радостью, успехом, свободой, любовью. А Маша — жена какая — никакая, с ребенком малым,
тревожным, стоит перед ней в штопаных чулочках, в старой выцветшей юбчонке. А та ей:
— Если вы к нам, то мы уходим!
Маша только и сказала:
— Мы не к вам!
И у самых моих дверей разрыдалась.
И вот тогда стали мы с ней молиться. К Трифону — мученику ходили, плакали обе. К святителю Николаю. А уж у Матери Божьей пред несколькими Ее чудотворными иконами слезы проливали.
Прошло какое‑то время. По всей видимости, скрипачка Пете дала отставку — я вдруг перестала ее встречать в нашем подъезде. Отца Пети увезли на скорой помощи. Мать свалилась с инсультом. Петя метался между больницей и домашней лежачей больной. И тут во дворе увидел Машу со своей дочкой…
