Ирина Монахова - Бог и человек - путь навстречу
Нас, естественно, больше всего и прежде всего интересует отношение извне к своей любимой земной жизни. Нам все это так бесконечно дорого, что мы как будто и не видим ничего другого, кроме этого, чт* в нас могло бы вызвать интерес извне. Вот, может быть, именно такое ледяное, чрезмерное, демонстративное равнодушие ко всему этому, внимания к чему мы так ждем, необходимо для того, чтобы достаточно основательно потрясти нас неизбежным столкновением с этим равнодушием и заставить вспомнить или узнать впервые о чем-то другом в нас, чт* как раз наоборот вызывает преувеличенный, бесконечный интерес. Степень этого интереса (или даже - заинтересованности), этого внимания извне можно сравнить только со степенью происходящего из того же источника равнодушия.
Так вот одновременно существуют (сосуществуют) бесконечная заинтересованность и бесконечное равнодушие извне по отношению к одному и тому же - к человеку. И таким образом человеку как бы указывают: посмотри, обрати внимание на то в себе, что действительно достойно интереса и внимания. Эта некая тайная сердцевина, сущность, глубоко запрятанная внутри, которая неспроста привлекает, притягивает такое внимание извне. Неспроста, а по какому-то созвучию, родству этой сущности с той сущностью извне, внимание которой она привлекает. Как существа одного вида в природе.
Во всей природе только существо того же вида может так глубоко интересовать. Таким же образом из всего человека выбирается только то единственное, что тождественно, родственно и предназначено для более тесного родства, более непосредственной связи с тем, что извне. И это родство избирательно, как магнит только металл, притягивает друг к другу только то, что - свое, родственное, родное, принадлежащее друг другу, или части одного целого, как бы жителей одного мира. Но если это внимание извне и сообщение между явно разными мирами, то скорее, это будущие, или потенциальные, жители одного мира.
Вот в качестве носителей (или владельцев) этой сердцевины, сущности мы и представляем, видимо, большую ценность, если уж эту сердцевину, сущность в нас так любят.
x x x
Степень этой любви и заинтересованности, внимания извне к нам в этом качестве (только в этом) так же невозможно себе представить, как и степень равнодушия извне к нам же, но во всех остальных качествах. Вернее, еще более невозможно, потому что если равнодушию еще можно найти более или менее соответствующий аналог в нашей земной жизни (о чем уже было сказано), то такой безграничной любви, бесконечной заинтересованности и вниманию никакого аналога в нашем земном мире нет.
Человек даже себя не любит так и даже в себе не заинтересован настолько, не говоря уже о других, как его любят и заинтересованы в нем извне. Нужно быть принципиально другим существом, а не человеком, чтобы иметь способность такой любви.
Разница заключается еще и в том, что о равнодушии к нам извне мы знаем, потому что совершенно непосредственно, так сказать, на собственной шкуре его испытываем в виде страха смерти, а о любви к нам извне, тем более в такой бесконечной степени, мы чаще всего не знаем, вернее, не можем знать так же непосредственно и просто. Это знание как бы затруднено, более труднодоступно, и между ним и человеком существует, хоть и не непреодолимая, но труднопереходимая граница, некое препятствие.
Обычно мы не можем знать, чт* там за этой преградой, а можем только предполагать и надеяться, что это нечто - благоприятно для нас, и искать этому подтверждение, потом искать подтверждение тому, что первое подтверждение истинно. Но не знать так же определенно, непосредственно, собственным ощущением, что называется - из первых рук, как известен нам почти всю жизнь страх смерти.
Такое вот несоразмерное, несимметричное соотношение получается: о равнодушии к нам извне мы очень хорошо знаем, а о любви к нам извне можем только предполагать. И это норма, хотя, казалось бы, несправедливая. Редкость - знание об этой любви, точное знание очевидца, свидетеля, для которого труднопреодолимая преграда оказалась как бы прозрачной, легко позволяющей видеть собственными глазами истину, скрытую обычно, как солнце за облаками для землян, как видят любой другой предмет - просто, без посредников. Свидетельство - то, что увидено собственными глазами.
Надо ли свидетельствовать о том бесконечном равнодушии к нам как к носителям всего нашего земного содержания? Вроде бы каждый и сам это вполне ощущает, только не всегда, далеко не всегда осознают, что значит это ощущение на самом деле, вернее, чем оно еще является, кроме привычного страха смерти.
А вот о любви, столь же бесконечной, как и равнодушие, и оттуда же происходящей, свидетельствовать надо бы. Ощущения ее у нас чаще всего нет, тем более знания о ней.
При этом неизбежном страхе смерти и ощущении бесконечного равнодушия к нам извне и нашего земного сиротства, возможно, трудно себе представить, поверить, осознать, что все-таки не страшно нам должно быть ни в вечности, ни на земле: нас любят, в нас бесконечно заинтересованы, мы бесконечно нужны. Но не в качестве земных жителей, носителей своих тел и всей остальной земной ноши, воспроизводителей своего рода, части всей земной красоты и материальности. А в качестве носителей наших же собственных заложенных в нас и пока еще не осуществленных и почти не осуществляемых возможностей возможностей нашего нового качества.
5. Кроткие враги мира сего
Свидетельства о том, что невозможно самим непосредственно знать и видеть собственными глазами, непреодолимые или труднопреодолимые преграды между человеком и его знанием (не верой, не надеждой, а знанием) о Боге, вернее, о Его отношении к человеку, невозможность, нереальность выполнения человеком своей задачи на земле и даже, чаще всего, и незнание о ней - все это недопонимание, недознание себя и всей земной жизни в соотношении с Богом происходит, для христианского мира, от неполного и даже часто весьма поверхностного понимания христианства, то есть того пути (или способа), который дан христианскому миру для движения к Богу и понимания себя и всей земной жизни в соотношении с Ним.
Понимание, знание этого предоставляется человеку, как элементарная справка, простой ответ на простой вопрос, в конце пути, обозначенного христианством. Но именно в конце, в полном варианте познания христианской идеи, который возможен, конечно, не книжным путем или не только и не столько книжным и который, видимо, и означает то самое "рождение свыше", возможное, наверное, только по воле свыше.
И не то чтобы человек становится ангелом во плоти. Но Отца Небесного приобретает и получает всю, именно всю информацию о себе, какая только существует. Наверное, от Него же Самого и получает как ощутимый знак родства.
Кому именно определено родиться свыше, получить всю информацию, пройти весь путь познания, содержащийся в христианской идее - это такая же тайна, как и все, в чем есть воля свыше. Пути Господни неисповедимы. Хотя, возможно, знающие все могут объяснить и это.
Но не так важны заложенные, видимо, в судьбе причины избранности этих немногих, прошедших весь путь. Важно то, что их неизменно мало всегда, в любые времена. Их малость неизбежно теряется среди недопонимания и их самих, и христианства одновременно.
Но как раз с этими немногими, хоть они и теряются среди многих и кажутся странными, чужими и слишком трудно живущими - с ними как раз все в порядке. У них нет или почти нет вопросов. При всей трудности их жизни в действительно чужом для них мире, который так же неудобен для них, как и они для него, именно они наиболее спокойны и благополучны.
Неудобство, нелепость их - только на поверхности. Весь путь познания христианской идеи, пройденный до конца, неизбежно отражается на жизни, на самой жизни, а не только на степени информированности того, кто этот путь прошел. И отражается так основательно, затрагивает эту жизнь так глубоко, что меняет самые ее основы.
Это тоже своего рода тайна - к*к рождение свыше, что в сущности означает предельную информированность, может так основательно перевернуть жизнь, поставить все на свои места, настоящие места, и с головы на ноги и сделать всю жизнь как бы оболочкой, окружением или сопровождением того нового центра, которым и становится факт рождения свыше. И как это становится непреодолимой пропастью между обладателями таких перевернутых жизней и всеми остальными, пропастью говорящих на разных языках - это тоже тайна.
Перевернутость и поставленность с головы на ноги выглядит очень нелепо и всегда в большей или меньшей степени причиняет неудобства каждому владельцу перевернутой жизни. Но это не так важно, по сравнению с глубоко упрятанной под гладкой поверхностью настоящей нелепостью всей остальной жизни - вот то, что действительно непоправимо и безнадежно, потому что неизвестна, не обнаружена, не выявлена, во всяком случае настолько, чтобы была ясна, причина этой нелепости и способ исправления. Если нелепость считается скорее нормой, чем аномалией, кто будет ее исправлять или хотя бы пытаться исправлять?
