Иоанн Златоуст - Творения, том 12, книга 1
Для того и будем приступать с дерзновением, чтобы получить милость, которой мы желаем; а это (желаемое нами) есть именно Его милость и царский дар. "И обрести благодать для благовременной помощи". Хорошо сказал: "для благовременной помощи". Если, говорит, приступишь теперь, то получишь и благодать и милость, потому что приступишь благовременно; а если приступишь тогда, то уже не получишь, потому что тогда приступать будет неблаговременно; тогда (престол Его) уже не будет престолом благодати. Престол благодати существует дотоле, пока сидит на нем Царь, подающий благодать; а когда наступит кончина, тогда Он встанет на суд, потому что сказано: "Восстань, Боже, суди землю" (Пс. 81:8). Можно (здесь) сказать и нечто другое: "да приступаем", - говорит, - "с дерзновением", т.е., не имея на совести ничего худого, не предаваясь сомнению, потому что таковой (сомневающийся) не может приступать с дерзновением. Поэтому и в другом месте сказано: "во время благоприятное Я услышал Тебя, и в день спасения помог Тебе" (Ис. 49:8). И теперь получаемое согрешающими после купели (прощение чрез) покаяние есть дело благодати. А чтобы ты, услышав, что Он - Первосвященник, не подумал, будто Он стоит (пред Богом, апостол) здесь же представляет Его сидящим на престоле; между тем священник не сидит, но стоит. Видишь ли, что первосвященство Его есть следствие не существа Его, а благодати, снисхождения и уничижения? Это благовременно сказать теперь и нам: будем приступать и просить с дерзновением, принесём только веру, и Он подаст нам все. Теперь время дара; никто не отчаивайся. Время отчаяния тогда настанет, когда чертог заключится, когда царь войдет видеть возлежащих, когда лоно патриарха вместит тех, которые будут того достойны; а теперь еще нет, потому что подвиги еще не кончились, борьба еще продолжается, награда еще предстоит.
3. Поспешим же; и Павел говорит: "И потому я бегу не так, как на неверное" (1 Кор. 9:26). Нужно бежать, и неослабно бежать. Бегущий не смотрит ни на что, встречает ли он луга, или места бесплодные. Бегущий обращает внимание не на зрителей, а на награду: богаты ли они или бедны, смеется ли кто, или хвалит, поносит ли, бросает ли камни, расхищает ли дом его, увидит ли он детей, или жену, или что бы то ни было, - он никогда не обращается назад, но заботится только об одном - бежать и получить награду. Бегущий не останавливается нигде, - потому что, если покажет, хотя малое нерадение, то потеряет все. Бегущий не только не ослабевает пред концом (бега), но тогда и старается бежать с особенною силою. Это я сказал против тех, которые говорят: в юности мы подвизались, в юности мы постились, а теперь состарились. Теперь-то особенно и нужно усилить благочестие. Не исчисляй мне своих старых подвигов; но теперь особенно и будь юным и цветущим. Кто занимается телесными подвигами, тот действительно, дожив до седины, уже не может бежать по-прежнему, потому что весь подвиг его был телесный.
Но ты почему уменьшаешь подвиги? Здесь нужна душа, бодрая душа; а душа в старости укрепляется, - тогда она более цветёт, тогда более возвышается. Как тело, когда бывает одержимо горячкою и другими болезнями, хотя бы оно и было крепко, изнуряется, а когда освободится от этой напасти, то опять приобретает свою силу, так и душа, в юности бывает одержима горячкою, ею тогда особенно обладает любовь к славе, к пресыщению, к сладострастным наслаждениям и многим другим обольщениям; когда же наступает для неё старость, тогда все эти страсти отгоняются, одни временем, другие любомудрием. Старость, ослабляя силы тела, препятствует и душе (старцев) предаваться страстям, хотя бы она и желала, но укрощая их, как каких-нибудь врагов, поставляет её на месте, свободном от волнений, производит в ней великую тишину и внушает великий страх, так как если не кто другой, то старцы знают, что они умрут и всячески, стоят близко к смерти. Таким образом, когда с одной стороны возникают мирские пожелания, а с другой является ожидание судилища, укрощающее непокорность души, то она делается более внимательною, если захочет. Но не видим ли мы, скажешь ты, стариков, которые хуже юношей? Ты указываешь мне на крайнюю порочность: ведь и бесноватых мы видим, - как они сами, без всякого (постороннего) толчка, бросаются в пропасти. Так точно крайняя порочность, когда старик страдает болезнями юношей; он уже не имеет оправдания в (ссылки на) юность, не может сказать: "Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай" (Пс. 24:7). Оставаясь порочным в старости, он показывает, что в юности он был таким не по неведению, не по неопытности, не по (молодому) возрасту, а по нерадению. Только тот может сказать: "Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай", кто поступает прилично старцу, кто в старости исправился; а кто и в старости бесчинствует по-прежнему, то можно ли такому человеку и называться старцем, когда он не почитает даже своего возраста? Ведь тот, кто говорить: "Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай", говорит это, как человек, живущий в старости правильно.
Потому делами старости не лишай себя прощения и во грехах юности. В самом деле, не нелепо ли, не выходит ли из пределов прощения то, что совершается? Старец упивается, сидя в корчемницах; старец спешит на конские ристалища; старец приходить на зрелища, бегая с толпою, как дитя! Поистине стыдно и смешно - по наружности украшаться сединою, а внутри иметь детский смысл. Если какой-нибудь юноша оскорбить его, то он тотчас ставит на вид свои седые волосы. Постыдись же их наперед сам ты. Если же ты не стыдишься своей седины, и при том будучи старцем, то как требуешь, чтобы юноша стыдился твоих седых волос? Ты не чтишь седых волос своих, а позоришь их. Бог почтил тебя сединою, даровал тебе важное преимущество: почему же ты сам поступаешься своею честью? Как станет почитать тебя юноша, когда ты больше его предаешься сладострастию? Седина тогда почтенна, когда украшенный ею действует так, как прилично седине; а когда он бесчинствует подобно юношам, тогда бывает смешнее юношей. Как можете увещевать юношей вы, старцы, упивающиеся до бесчиния? Говорю это не с тем, чтобы укорять старцев, - да не будет, - но (чтобы исправить) юношей, потому что поступающие таким образом, кажется мне, суть юноши, хотя бы они вступили в сотый год своей жизни; равно как и юноши, хотя бы они были маловозрастными детьми, если ведут себя целомудренно, гораздо лучше старцев. Не мои это слова, но Писание полагает между ними такое различие: "ибо не в долговечности", - говорит оно, - "честная старость и не числом лет измеряется" (Прем. Сол. 4:8, 9).
4. Мы почитаем седину не потому, что предпочитаем белый цвет черному, но потому, что она - знак добродетельной жизни; взирая на нее, мы заключаем от ней к седин внутренней. Потому те, которые совершают дела, недостойный седины, становятся еще более смешными. Мы почитаем царя, и его багряницу и диадему, потому что они - знаки власти; если же увидим, что он вместе с багряницею подвергается безчестию, оскорбляется оруженосцами, притесняется, ввергается в темницу, терзается, то, скажи мне, будем ли мы почитать багряницу его и диадему? Не будем ли напротив оплакивать самое его украшение? Так и ты не требуй себе почтения ради седины, когда сам подвергаешь ее бесчестью; она ведь тоже может потребовать от тебя отчета за то, что ты позоришь столь светлое и достоуважаемое украшение. Не о всех мы говорим это и не просто против старости направляем речь свою, - я не забылся до такой степени, - но против юных душ, позорящих старость; не о старцах мы с прискорбием это говорим, но о тех, которые бесчестят свою седину. Старец есть царь, если захочет быть им, и даже царь более облеченного в багряницу, если повелевает страстями, если низводит страсти свои в ряд оруженосцев. Если же он увлекается и низлагается с престола, если становится рабом любостяжания, тщеславия, щегольства, пресыщения, пьянства, гнева и сладострастия, если умащает волосы свои елеем и явно бесчестит возраст своими прихотями, то какого наказания не достоин такой (старец)? Впрочем не будьте такими и вы, юноши; и вам непростительно, когда вы грешите. Почему? Как старец может оказаться в юности, как находящееся в старости бывают юношами, так и наоборот; и как там убеленные волосы не спасают никого, так и здесь черные волосы не служат препятствием. Если старца бесчестят дела, о которых я сказал, то тем более юношу; и юноше они не могут быть простительны. Юноша может получить извинение, когда, призванный к управлению делами, окажется неопытным, когда будет иметь нужду во времени и опыте, но не тогда, когда он должен оказывать целомудрие и мужество, или когда должен воздерживаться от любостяжания. Есть дела, в которых юноша осуждается более старца. Этот имеет нужду в большем о себе попечении, потому что старость ослабляет силы его; а тот, имея силы, если захочет, удовлетворять своим потребностям, может ли получить прощение, когда он не хочет этого, когда похищает более старца, злопамятствует, презирает (других), не заботится (о них) более старца, говорит многое безвременно, обижает, злословит, упивается? Если он думает, что не может быть осуждаем за нарушение целомудрия, то и здесь, смотри, как много имеет он средств (к его сохранению), если захочет. Хотя похоть в нем возбуждается сильнее, нежели в старце, но есть многое такое, что он может исполнять легче старца, и укрощать этого зверя. Что же это такое? Труды, чтение, всенощные бдения, посты.
