Люциан Климович - Книга о коране, его происхождении и мифологии
Вот иллюстрация — конец карьеры известного певца Са'иба Хасира, попавшего в Халифат в качестве подати, выплачивавшейся правителем Ирана. Племянник халифа Али купил право покровительствовать ему. Однажды Са'иб Хасир оказался у воинов халифа. Чтобы обезопасить себя, он сказал им: "Я певец… служил эмиру верующих Йазиду, а еще до него — его отцу". Они сказали: "Так спой и нам!" Он начал петь. Затем один из них подошел к нему и сказал: "Ты хорошо спел, клянусь Аллахом!" — и отрубил ему мечом голову. Халиф же, когда ему доложили об этом убийстве, промолвил: "Поистине, мы принадлежим Аллаху"[109].
Жизнь человеческая в те годы ценилась невысоко. И произвол, подобный описанному, чинился далеко не одними рядовыми фанатиками-воинами. Вот еще пример из той же "Китаб аль-агани". Речь идет о знатном Йахйа ибн аль-Хакаме, эмире Медины. Однажды, выйдя из дому, он заметил "какого-то человека у солончака, что примыкает к мечети ал-Ахзаб. Увидев Йахйу, незнакомец сел. Это вызвало в Йахйе сомнения, и он направил своих помощников, чтобы те привели к нему незнакомца. Они его привели, и оказалось, что он одет по-женски, в цветное блестящее платье, по-женски причесан и его руки окрашены хной. Помощники Йахйи сказали ему, что это Ибн Нугаш, жеманник… Обращаясь к Ибн Нугашу, Йахйа сказал: "Я не думаю, чтобы ты читал хоть что-нибудь из Книги Аллаха (из Корана. — Л.К.) — велик он и славен! Прочти-ка Мать стихов Корана ("Фатиху" — первую суру Корана. — Л.К.). Ибн Нугаш ответил: "О отец наш, если бы я знал их мать, я бы знал и дочерей". Иахйа воскликнул в гневе: "Так ты издеваешься над Кораном, нет матери у тебя!" — и велел отрубить ему голову. Затем он кликнул клич: "Кто приведет жеманника, тому триста дирхемов!"[110].
Это злобное, фанатичное поведение облеченного властью высокого халифского начальника, как видно из "Китаб аль-агани", после убийства Ибн Нугаша для многих талантливых людей сыграло зловещую роль.
Преследуемые стали прибегать к маскировке, но людям, привыкшим к актерской позе, рассчитывавшим, что их остроумие и необычное одеяние оценят, это далеко не всегда удавалось. Так случилось с популярным певцом Исой ибн Абдаллахом, которого чаще звали Тувайсом — Маленьким павлином. Назначенный эмиром Хиджаза некий Абан, услышав пение и игру на бубне Тувайса, пришел в восторг, даже ласково назвал его "Тавис". Выслушал Абан и его вынужденное "свидетельство" о том, что он-де мусульманин, исполняющий все требования и обряды ислама. А затем сказал Тувайсу: "Говорят, что ты злосчастен". Тувайс ответил: "И еще как!" — "А в чем проявилось твое злосчастье?" — "Я родился в ночь, когда был взят (умер. — Л.К.) пророк — да благословит его Аллах и да приветствует! Я был отнят от груди в ночь, когда умер Абу Бакр — да будет Аллах доволен им! Я достиг зрелости (иначе — был обрезан. Л.К.) в ту ночь, когда был убит Умар — да будет благоволение над ним! Моя невеста была приведена ко мне в ночь, когда был убит Усман — да будет Аллах доволен им!" Тогда Абан сказал: "Уходи, чтоб ты пропал!"
Рассказ этот в "Китаб аль-агани" есть и в других вариантах. В одном из них Абан начинает расспрашивать Тувайса: "Люди утверждают, что ты неверный", — после чего Тувайс произносит свое "свидетельство" шахада. Во всяком случае, современная исследовательница, на наш взгляд, имела немалые основания охарактеризовать эти рассказы "Китаб аль-агани" как не оставляющие "сомнения в том, что Тувайс был одним из тех вольнодумцев, которым и Коран и вообще ислам со всеми его установлениями был глубоко чужд. Внешне… Тувайс выполнял все или почти все предписания, выполнение которых требовалось от мусульманина, внутренне же он, по-видимому, не считал их правомерными… Трудно сказать, имело ли все это уже тогда политическую подкладку, но мы видим, с каким презрением и чувством собственного превосходства относится певец ко всем этим правителям — и большим и малым"[111]. Весьма интересны в связи с этим и рассказы "Китаб аль-агани" о певицах, пользовавшихся большой признательностью слушателей, даже если они были невольницами или вольноотпущенницами и на них возводилась клевета и преследование именитых ретроградов.
Вот небольшой рассказ о певице Аззе аль-Майла, вольноотпущеннице. Однажды ее решили навестить Абдаллах ибн Джафар, племянник халифа Али, и Ибн Абу Атик, знатный курейшит, любитель пения. Придя к Аззе, они увидели, что перед ее дверью стоял посланец эмира, грозно предупреждавший певицу: "Брось пение, так как жители Медины шумят из-за тебя. Они сказали, что ты околдовала мужчин и женщин". Тогда Ибн Джафар сказал ему: "Вернись к своему господину и передай ему следующие мои слова: "Заклинаю тебя, чтобы ты прокричал в Медине, спрашивая, какой мужчина стал порочным или какая женщина была соблазнена из-за Аззы, и требуя, чтобы он открылся в этом, чтобы мы знали и чтобы он показал нам и тебе свои обстоятельства". И посланец прокричал об этом, но никто не обнаружился. А Ибн Джафар вошел к Аззе вместе с Ибн Абу Атиком и сказал ей: "Да не устрашит тебя то, что ты слышала, и давай спой нам!"[112]
Так непросто прокладывало себе дорогу песенное искусство в Халифате, в котором, как показывает современный анализ, "слились четыре традиции… древнее (арабское. — Л.К.) пение, характерное для кочевого народа… культурная песня древних народов Йемена… персидская и греческая песенные традиции…"[113]. Этот сложный процесс приоткрывает немаловажные стороны рождения и развития свободолюбивой мысли в арабском Халифате в то столетие, когда шла работа по собиранию и редактированию Корана. Процессы, происходившие в общественной мысли стран Ближнего и Среднего Востока, получили отражение и в позднейшем устном народном творчестве, и в произведениях выдающихся вольнодумцев Востока, а также в названном выше западноевропейском трактате "О трех обманщиках".
Изображение "основателей" иудаизма, христианства и ислама как обманщиков, а их "священных книг" — Библии (Пятикнижия-Торы), евангелий и Корана — как лжи, по-видимому, к концу Х и особенно в XI–XII веках становится широко известным на Ближнем и Среднем Востоке. В Иране в это время защитники мусульманской ортодоксии приписывают такие представления сектантам-карматам Бахрейна с целью обличения и преследования сторонников этого широкого, в основе своей антифеодального движения.
В "Сиасет-намэ" — книге о правлении, приписываемой везиру Низам аль-мульку, рассказывается, что предводители карматов, оказавшись в Ираке, в Лахсе, "бросили в поле и осквернили все имевшиеся списки Торы, Евангелия и Корана. Бу-Тахир (предводитель карматов Абу Тахир Сулейман. — Л.К.) говорил: "Три лица принесли порчу людям: пастух, лекарь и погонщик верблюдов"[114]. Здесь, как и в позднейшем западноевропейском трактате "О трех обманщиках", под обманщиками подразумевались Моисей ("пастух"), Иисус ("лекарь") и Мухаммед ("погонщик верблюдов"). Естественно, что в произведении, созданном в средневековом Иране, особое значение было придано посланнику Аллаха.
Развившееся в борьбе против свободомыслия, а также против мутазилитов и иных "ересей" схоластическое мусульманское богословие калам (приверженцы его ставили целью словесное обсуждение и логическое подкрепление положений ислама) жестоко расправлялось с каждым, кто был не согласен с официальной догматикой, в частности, высказывался против догмата о несотворенности Корана. По толкованию Абу Ханифы (ум. в 767 г.) — главы наиболее распространенного религиозно-юридического толка (мазхаб) суннитского ислама, Коран "пред творцом не есть сотворенное"[115]. Согласно учению ханифитов, "тот, кто говорит, что Коран сотворен, — кафир", то есть неверный. А получить название кафира там, где ислам являлся государственной религией, было равносильно объявлению вне закона.
В Коране говорится, будто "нет зерна во мраке земли, нет былинки, ни свежей, ни сухой, которые не были бы означены" в нем (6:59). На его же страницах читаем, что Коран ниспослан в "объяснение всех вещей, в руководство, милость, благовестие покорным", мусульманам (16:91); в нем "не выдуманный рассказ, а подтверждение открытого до него, истолкование всем вещам…" (12: 111). На этом основании в исламе было развито положение, что вообще вся мудрость и совершенство — в Коране, а поэтому якобы никакие произведения, кроме него, не могут быть ценимы. Эта мысль, с помощью которой богословие пыталось обесценить мысли и дела человеческие, одержать верх над наукой и прогрессом, обобщена, например, Бади аз-Заманом аль-Хамадани (ум. в 1007/1008 г.) в следующем поучении:
"Начни изучение Корана; затем перейди к тафсиру: бог будет при этом тебе помогать. Не позволяй себя отвлекать от того, что я тебе здесь предписываю, этими книгами-мучениями, потому что это было бы пустым расточительством времени, так как не страшна никакая мука, которая не указана в Коране".
