Филип Янси - Отголоски иного мира
Какие этапы включает этот процесс? Компьютер шутника реагирует на нажатие клавиш. Механическое воздействие преобразуется в бинарные ряды данных. Информация сохраняется в виде файла на жестком диске компьютера. Затем программа обрабатывает этот файл и кодирует данные, которые через модем или выделенную линию пересылаются на сервер. Некий пользователь находит «шутку дня» на сервере, скачивает ее на домашний компьютер и рассылает на электронные адреса друзей. Этот цикл повторяется снова и снова: шутки мчатся по телефонным проводам и радиоканалам, летят со спутников, а я захожу в интернет и читаю письмо друга, который хочет поднять мне настроение.
Что там шутки! Мы умеем преобразовывать в цифровые ряды художественные тексты, музыку, фотографии и фильмы. В считанные секунды мы перебрасываем их за миллионы километров. На горнолыжных склонах Колорадо я часто встречаю австралийцев, которые каждый вечер посылают друзьям и родственникам очередную порцию фотоотчетов о своем отдыхе. Несколько минут в поисковике — и я могу найти любую цитату из Шекспира или полюбоваться картиной, висящей в Лувре.
Но удалось ли нам создать творение, которое захотят сберечь наши потомки? Дотягивает ли современная живопись до полотен импрессионистов, а литература — до творений Шекспира? Обошли ли наши композиторы Баха и Бетховена? В подавляющем большинстве случаев препарировать легче, чем созидать. Подумайте об искусственных человеческих конечностях, изготовленных с помощью современных технологий: сколь они неуклюжи и ущербны в сравнении с теми, которые даны нам от рождения!
Когда–то в школьных учебниках писали, что химические вещества, составляющие человеческое тело, можно купить за небольшие деньги в магазине «Юный химик». Но это не объясняет красоту и ловкость выдающегося баскетболиста Майкла Джордана или экс–первой ракетки мира Серены Уильямс. На школьных занятиях по сексологии подросткам расскажут о фаллопиевых трубах и семявыносящих протоках, но не объяснят чудо, таинство и волнение супружеского секса. А скандальные экспонаты фон Хагенса перестают удивлять, стоит лишь присмотреться, как обычные люди жуют жвачку, смакуют чай или болтают по мобильнику. Зачем нужна какая–то там пластинация?
Мы умеем разбирать предметы и явления на части, но способны ли мы создать целое? Мы можем имплантировать в живой организм искусственные детали или препарировать тело. Но знаем ли мы, что есть человек? Откуда он произошел? Почему появился во Вселенной? Останется ли жить некая часть личности человека после его физической смерти? Взять этих несчастных с выставки: быть может, их бессмертные души пребывают в ином измерении и удивляются, что их пластинированные тела собирают толпы зевак? И как быть с невидимым миром, о котором сообщают мистики? С миром, который невозможно расчленить на кусочки и выставить напоказ в галерее? Знать отдельные части — не значит понимать целое.
Однажды я слышал, как миссионерка Элизабет Эллиот рассказывала о Даюме, женщине из эквадорского племени аука, которую Эллиот привезла в Нью–Йорк. Когда они шли по улицам, Эллиот объясняла про машины, гидранты, тротуары и светофоры. Даюма жадно впитывала объяснения, но молчала. Затем Эллиот повела ее на смотровую площадку Эмпайр–Стейт–билдинг: с высоты знаменитого небоскреба люди казались лилипутами, а автомобили игрушечными. Даюма опять ничего не сказала. Эллиот было интересно, какое впечатление производит на дикарку современная цивилизация, но добиться ответов она так и не смогла. Наконец, Даюма заговорила. Она ткнула пальцем в большое белое пятно на стене — птичьи экскременты: «Какая птица его оставила?» Женщина увидела нечто знакомое, то, что перекликалось с ее предыдущим опытом…
Некогда мне довелось побывать на Огненной Земле, архипелаге, который находится на крайнем юге Южной Америки. Такое название этим местам дал Магеллан: проходя ночью мимо побережья, он заметил огни и решил, что они вулканического происхождения. На самом деле это были костры местных жителей. Интересно, что туземцы не обратили на корабли никакого внимания. Они сочли корабли призраками: настолько необычен был их вид, который никак не соответствовал их предыдущему опыту. Выходит, чтобы осознать реальность увиденного, туземцам не хватило опыта и воображения.
А чего не замечаем мы — строители небоскребов и уже не парусников, а космических станций и телескопов «Хаббл», устремленных к границам Вселенной? Чего недостает нам? Что неспособны разглядеть по недостатку веры или фантазии мы?
***У знаменитого датского философа Кьеркегора есть притча о богаче. Богач ехал в экипаже, которым правил бедняк. Снаружи было холодно и темно, а внутри — светло и уютно: экипаж освещался светильниками. Но из–за искусственного света богач так и не смог увидеть красоту дивной звездной ночи, которой любовался бедняк.
Так же и в наши времена: наука проливает все больше света на тварный мир, но из–за образовавшихся теней мы все хуже воспринимаем область невидимого.
Я не луддит, который противится всяким технологическим новациям. Благодаря ноутбуку я могу найти любую строку в любой из моих книг, написанных за последние двадцать лет. В компьютере у меня хранятся тысячи выписок и заметок. И хотя я живу в глубокой провинции, с помощью этого чуда техники я посылаю письма друзьям в Европу и Азию. С помощью компьютера я оплачиваю счета. Одним словом, всячески наслаждаюсь плюсами редукционистского подхода к технологии и науке.
Но наряду с достоинствами современного мировоззрения я ясно вижу и его опасности. Наполненный редукционизмом дух времени приучает нас смотреть на вещи упрощенно. Если можно так выразиться, наука создает топографическую карту мира. Вы видели топографические карты? На них зеленым цветом обозначена растительность, а волнистыми линиями — горы и холмы. Я часто пользуюсь такими картами, лазая по горам в Колорадо. Однако ни одна карта — ни двухмерная, ни трехмерная — не способна воссоздать всю полноту картины мира. Она не передаст очарование и великолепие гор: прозрачный и чистый воздух, ковер диких цветов, гнездо куропатки, ручьи с ледяной водой, завтрак на вершине.
Более того, редукционизм не оставляет места миру невидимому. Считается самоочевидным, что материальный мир — это все, что есть. Его можно измерять, фотографировать и классифицировать. Можно даже разложить на мельчайшие частицы с помощью ядерных ускорителей. Изучая части, человек выносит суждение о мире в целом.
С невидимым Богом так обращаться нельзя. Бога не измеришь и не сведешь к простейшим составляющим. Соответственно, в технологически продвинутый мозг человека закрадывается мысль, что Бога и вовсе нет. И человек замыкается в мире, который можно разлагать на все более мелкие составляющие, редуцировать и анализировать. Его слух закрыт для вестей о мире ином. По мысли Льва Толстого, материалисты принимают то, что ограничивает жизнь, за саму жизнь.
Один мой сосед просто помешан на аккуратности. Он живет на лесистом участке в четыре гектара. В какой–то момент ему стал досаждать вид засохших ветвей орегонских сосен: он регулярно проезжал на машине мимо сосновой рощи, и ему претила такая бессистемность и неупорядоченность. Сосед позвонил в лесничество и выяснил, что обрубить сухие ветки сосен обойдется в пять тысяч долларов. Опешив от такой гигантской суммы, он решил взяться за дело сам. Обзавелся цепной пилой и несколько выходных подряд, взгромоздившись на лестницу, пилил ветки, до которых мог дотянуться. Затем он снова позвонил в службу ухода и спросил, сколько они возьмут за спиливание оставшихся веток. Ответ был неутешительным: «Господин Родригес, вам придется заплатить десять тысяч долларов. Чтобы добраться до верхних ветвей, мы могли бы воспользоваться нижними. Но теперь придется вызывать специальную машину с высокой лестницей, а это дорого».
Чем не притча о современном обществе? Мы обрубили нижние ветки, на которых строилась западная цивилизация, и до верхних веток нам уже не дотянуться. Как сказала американская писательница Энни Диллард, «мы погасили свет в священных рощах и на высотах… и от пантеизма перешли к пан–атеизму».
Ни одно общество в истории не пыталось жить без веры в священное. Ни одно — вплоть до современного западного. Этот скачок в умонастроениях имел трагические последствия, и мы только теперь начинаем их осознавать. Мы запутались в основополагающих вопросах, которые всегда волновали человечество: в вопросах о смысле, цели и морали. Один мой знакомый–скептик одно время пытался пользоваться этическим критерием: «Что бы на моем месте сделал атеист?» — этакая пародия на христианское: «Что бы сделал Иисус?» Но потом он бросил это занятие, ибо мало–мальски надежных и вразумительных ответов получить не смог.
