Протопресвитер Николай Афанасьев - Церковь Духа Святого
В эмпирической действительности единство и полнота Церкви Божьей выражается во множественности местных церквей, из которых каждая выявляет не часть, а всю Церковь Божию. Поэтому множественность местных церквей в эмпирической действительности охраняет единство и полноту Церкви, т. е. ее кафоличность. Единство самой местной церкви выражается в ее едином Евхаристическом собрании. Церковь едина, потому что она имела единое Евхаристическое собрание, на которое собирался народ Божий, состоящий из священников. Как множественность Евхаристии во времени не разделяет единого тела Христова, т. к. Христос и вчера, и сегодня, и во веки один и тот же, так и множественность Евхаристических собраний не разрушает единства Церкви Божьей, т. к. и в пространстве, и во времени Eвхаристическое собрание остается одним и тем же. Для первохристианского сознания единство Церкви реально переживалось, а не было только догматическим утверждением, ненаходящим своего выражения в жизни. Сколько ни росло число местных церквей, единство Церкви оставалось ненарушенным, т. к. во всех были не разные Евхаристические собрания, а одно и то же. Единство и полнота была не в совокупности местных церквей, не в их конфедерации, которой никогда не существовало, а в каждой местной церкви.
Будучи единой во всей своей полноте, Церковь оставалась всегда внутренне–универсальной, т. к. каждая местная церковь содержала в себе все остальные местные церкви. То, что совершалось в одной церкви, совершалось во всех остальных, т. к. все совершалось в Церкви Божьей во Христе. В силу этой кафолически–универсальной природы местным церквам была совершенно чужда замкнутость и провинциализм. Ни одна церковь не могла отделить себя от другой или других, т. к. она не могла отделить себя от Христа. Все были соединены между собою в любви. Каждая церковь была предметом любви для всех, и все предметом любви для каждой.
Основная линия истории церковного устройства шла от внутреннего универсализма к внешнему. Какую бы сторону церковной жизни первохристианства мы ни изучали, мы должны исходить из евхаристической экклезиологии, а не вносить в церковную жизнь позднейшее понимание Церкви. Можно отстаивать законность и правильность современного церковного универсализма, который, может быть, неизбывен в условиях нашей жизни, но нельзя рассматривать его, как изначальное понимание Церкви. Нет ничего удивительного, что церковная жизнь первохристианства представляется нам в ином свете, в иных красках и тонах, чем она была в действительности, когда мы не переносим себя в нее, а рассматриваем ее под углом зрения наших современных понятий.
Церковь есть народ Божий, который Бог образовал для Себя во Христе. Взятая в этом аспекте Церковь есть стадо Божие. Идея стада предполагает служение пастырства в широком смысле; которое включает в себя служение управления. Противопоставление Духа и порядка, которое мы находим в современной богословской науке, вытекает из ложного убеждения, что организующим началом в Церкви является человеческая воля. В Церкви принципом устройства и порядка является Дух. В Духе лежит начало Церкви. Через Дух и в Духе живет Церковь. Дары Духа даются не сами по себе, а для служения в Церкви, для созидания тела Церкви. Дух в Церкви не есть начало анархии, а организующий принцип. Поэтому трудно представить себе что–либо другое, что находилось бы в таком явном противоречии с основными принципами церковной жизни, как гипотеза разделения служений на благодатные и безблагодатные. Гипотезы вполне допустимы в науке, если они дают объяснение тем или иным фактам и явлениям, но историк не имеет права пользоваться гипотезами, которые являются выражением исторической аберрации. Они не только ничего не объясняют, но сами ставят мнимые, а потому и неразрешимые, проблемы. Служение пастырства было благодатным служением, и не могло быть иным. Церковь имеет полноту благодати — «omnis gratia», — и только ее, а потому не нуждается в человеческом моменте дли того, чтобы управляться. Мы охотно признаем в области догматического мышления полноту благодати, которой обладает Церковь, но решительно не желаем осознать, что иных начал, кроме благодати, не было в первоначальной церкви. Если в последующие эпохи Церковь заимствовала для своей жизни чужеродные ей начала, то надо отдать себе отчет, когда и почему они проникли, а не возводить их в норму и переносить в те эпохи, когда Церковь жила и действовала дарами Духа.
Дары различны и служения различны, но Дух один и тот же. Тот же Дух, который создавал служения апостольства, пророчества и учительства, создавал в Церкви служения управления. Разным было содержание служений, а потому разным было и их значение. Служение управления было самым необходимым для жизни Церкви, без которого Церковь не может существовать в эмпирической жизни. Без него не может быть Евхаристического собрания, а без Евхаристического собрания не может быть Церкви.
В Евхаристическом собрании все священнодействовали, но это священнодействие всех выявлялось через одного. Такова природа всякого священнодействия в Церкви. Приносящий всегда один, а все остальные ему сослужат. На Евхаристическом собрании священнодействовал тот, кто занимал центральное место на нем. Приносил «благодарение», в котором все участвовали, всегда один и всегда один и тот же, но всегда совместно со всеми: ни народ Божий не мог священнодействовать без него, ни он не мог священнодействовать без народа, т. к. не только он, но и все были священниками Богу Вышнему.
Не следует минимизировать значение места в Евхаристическом собрании, а особенно центрального места на нем. Значение этого места покоится на том, что на Тайной вечери оно было занято самим Господом Иисусом. Когда в первый раз первая Евхаристия была совершена в Иерусалиме, то это место занял ап. Петр. Его теперь занимает епископ. Есть ли и может ли быть что–либо выше служения того лица, который в Евхаристическом собрании занял место апостолов? Мы сейчас это мало чувствуем всегда понимаем, т. к. евхаристическая экклезиология уступила место другой. Древняя церковь понимала значение центрального места в Евхаристии, и отдавала себе ясный отчет, какую ценность имеет служение того лица, которое занимало это место. Если мы поймем это, то мы в значительной степени приблизимся к решению проблемы возникновения епископата, во всяком случае найдем пути к ее решению. Исходя из евхаристической экклезиологии, мне думается, что мы можем утверждать изначальность служения единого предстоятеля местной церкви. Оно содержится в самой евхаристической природе церкви. Без не могло быть местной церкви, т. к. без него не могло быть Евхаристического собрания. Когда Игнатий Богоносец писал: «где бы ни был епископ, там должно быть собрание верующих, т. к. где Христос, там кафолическая церковь», то он в терминах своего времени выразил то, что было изначала.
Pierre Batiffol сказал, что история первых двух веков христианства подлежит постоянному пересмотру. Она есть, по его выражению, только «approximation révisable» [2]. Моя работа есть попытка пересмотра истории первоначального христианства с точки зрения евхаристической экклезиологии. В ее свете раскрывается, что основа этой жизни была благодать и только она. Хорошо известные факты приобретают новый смысл и новое значение. Ряд существующих проблем снимается, хотя встают новые вопросы. С другой стороны смысл последующей истории становится иным: основная линия исторического процесса представляется иначе, чем обычно это принято.
Я не имел возможности коснуться всех сторон церковной жизни первохристианства. Еще менее я имел возможность установить начало всех процессов, которые намечаются в последующие эпохи. Моя работа есть только попытка в этой области. Во всяком случае мой личный неуспех не есть неуспех самой задачи. Она остается, и решить ее необходимо.
Мы живем в исключительно тяжелое время. Если бы кто–нибудь пожелал составить обвинительный акт против нашей церковной жизни, то вынести оправдательный вердикт было бы невозможно. Да, виновны все. История знает времена, когда неустройство церковной жизни было не меньше, чем наше. Была борьба, разъединение, взаимные обвинения, клевета, насилие, но, тем не менее, есть различие между тем, что было, и тем, что есть сейчас. За теми неустройствами, о которых мы знаем из истории, лежала догматическая борьба, а в наше время исключительно человеческие страсти выступают в обнаженном до крайности виде, не закрываясь даже стыдливо догматическими спорами. Наша церковная жизнь вошла в тупик, т. к. начала, которые проникли в нее в далеком прошлом, изжили себя и вызывают в церковной жизни одни только недостатки. Церковь рассматривается, как организация, подчиненная человеческим законам, и, как организация, отдает себя на служение человеческим задачам. Человеческая воля господствует в ней самой, и человеческая воля вне ее стремится обратить Церковь Божию в средство для достижения своих целей. Никогда, может быть, сами верующие не отдавали так на поругание «невесту Христову».
