Николай Сербский - Индийские письма
Если бы ты, скажем, услышал, что умер какой‑нибудь твой сродник или друг, разве огорчилась бы твоя душа, которая берет на себя огорчения всего мира? Сам Ганг не может увеличить море ни на одну пядь. Так никакая потеря и никакое приобретение не может ни увеличить, ни уменьшить море твоего сострадания ко всем живым существам.
Итак, посыльный из твоих мест принес нам весть, что душа, джива твоей матери благородной Катьяяни вышла из досадного своего тела и, конечно, уже родилась в другом теле. Да дарует ей колесничий Кришна{151} светлую жизнь в новом теле или, еще лучше, — да освободит ее совершенно от колеса повторных рождений в этом мире бескрайней печали и горечи.
Тот, кто истинно познал
Мое божественное рождение
И познал дела мои,
Тот, оставив тело,
Не хочет родиться вновь[56].
Наш светлый махараджа вместе со светлой рани всей душой проникает в твою душу и разделяет с тобой чувство, имеющее охватить тебя, когда до тебя дойдет эта весть. Он изволил приказать, чтобы подавали пинду[57] в течение десяти дней о душе благородной Катьяяни.
Кланяется тебе с глубоким уважением
Кешав, пратиниди[58]
38
Махмуд Омар пишет Халилу Сеад–Едину в Дели
Салам, сахиб.
Следуя твоему пожеланию, я с готовностью стал адвокатом Арджуны Сисодии в связи с этой загадочной дамой Фаркхарсон и ее бунтовщическим воззванием.
Прежде всего я поговорил с судебным следователем. Все судебные следователи молчаливы и недоверчивы в период следствия, а наш в особенности. Хотя я узнал от него, что Фаркхарсон имела какую‑то связь с центральным теософским обществом в Мадрасе.
Он был любезен и дал мне фотографию этой дамы. С этой фотографией я отправился в Мадрас. В теософском обществе мне сказали, что им это лицо известно. Фаркхарсон, говорят, проявила себя как убежденная приверженка теософии. Но это свое убеждение она выражала больше ненавистью к христианству, чем каким‑нибудь позитивным верованием. Больше всего она интересовалась книгами о гипнозе. Предлагала каким‑то знакомым загипнотизировать их. В течение нескольких месяцев перед смертью Анни Безант, являвшаяся директором всех теософских обществ в Индии, часто принимала эту Фаркхарсон. Это дало основание остальным членам правления относиться к этой иностранке с доверием. Но не до конца. Она вызывала у них подозрения: никак не хотела идти ни в европейские районы города, ни в европейские гостиницы, дружила только с местными жителями, и часто представлялась под другим именем.
Как только я вернулся из Мадраса, я посетил следователя и рассказал ему все, что узнал в Мадрасе. Он расположился ко мне после этой услуги и прочитал мне письмо Арджуны, найденное у Фаркхарсон. Он не разрешил мне переписать его, и потому передаю тебе то, что уловил на слух и запомнил. Это не обычное любовное письмо, а письмо человека, явно загипнотизированного.
Арджуна благодарит эту женщину за то, что она освободила его от всех заблуждений индийских и осияла его ярким светом истины.
Затем он в стихах воспевает красоту ее пышных красных волос и жемчужных зубов.
Соглашается с ней, что нужно как можно скорее вступить в брак. А после этого отправиться в ее большое имение в Англию, где они в тиши проведут подготовку освобождения Индии.
Вот это в основном. Но письмо длинное и переполнено любовной трескотней, из которой я запомнил вот это: «Ты моя Лакшми, ты моя Кали, ты моя Сарасвати. Все женские индийские божества не существуют для меня. Ты их всех заменила. Они легенды и тени, а ты реальная богиня». И подобные глупости.
По прочтении письма следователь сказал мне, что мы имеем дело с очень опасной женщиной. Нашел он, говорит, несколько ее писем, подписанных разными именами, женскими и мужскими, с ее фотографиями в женской одежде и в мужской. На одной фотографии она предстает в образе индийского монаха бхикшу, в оранжевой мантии, с обритой головой и кружкой для милостыни в руке. Почему у нее обрита голова, не понимаю.
Напоследок следователь строго доверительно сообщил мне, что Фаркхарсон ненавидела мать Арджуны, госпожу Катьяяни, и угрожала ей местью. Ясно из‑за чего. Ведь Арджуна помолвлен с девицей Мирабай, дочерью воеводы Рамачандры. А мать не разрешала и думать о разрыве этой помолвки. Из полицейских отчетов выяснилось, что некая европейская женщина с красными волосами донесла в одно полицейское отделение, как Катьяяни уговорила Кабирову вдову Сакунталу пойти на сати, костер, и как помогла ей той ночью на Джумне войти в пламя. Войдя в доверие полиции, Фаркхарсон получила разрешение посетить госпожу Катьяяни в темнице и отнести ей якобы какой‑то гостинец. После этого посещения Катьяяни сразу слегла. И вот только что стало известно, что она умерла.
Прошу тебя, храни все это в секрете, пока следствие полностью не закончится. Я дал слово следователю. И ни за что не поднимай этот вопрос в Конгрессе.
Да осыплет тебя Аллах цветами своей милости.
Твой Махмуд
39
Госпожа Индумати пишет своему мужу Пандиту Гаури Шанкаре в Сербию
Да защитят тебя наши домашние девата от всех пакостных тварей (злых духов). Ом.
Умерла госпожа Катьяяни, мать твоего друга Рамы Сисодии. Она неожиданно заболела в темнице, и когда болезнь усилилась, ее выпустили домой до выздоровления. Перед выходом из темницы она написала несколько слов Арджуне, томящемуся в той же темнице, и закляла надзирателя передать ему. Как только добралась до дому, душа покинула ее и направилась искать себе новое обиталище.
Воевода Рамачандра, чья дочка Мирабай была помолвлена с Арджуной, счел своим долгом пойти на похороны умершей старицы. Когда он сказал нам, мы решили составить ему компанию, я и Сомадева. К нам присоединился и один весьма ученый бхикшу, Кумара Рам, который оказался здесь.
Когда мы пришли, костер был уже приготовлен к тому, чтобы сжечь мертвое тело. Покойница была обвязана веревкой с головы до ног по нашему индийскому обычаю. Лицо Катьяяни выглядело очень странно. Оно распухло, как надутый бурдюк. Все лицо было в каких‑то темных полосах, словно в ремнях. Все мы удивились этому. Какой же это болезнью болела несчастная? Какая болезнь так обезобразила ее милое и благостное лицо?
Внезапно между нами оказался доктор Какусанда с Цейлона. Несколько дней тому назад мы познакомились с ним в доме Сомадевы. Будто его кто прислал и будто он спешил, чтобы вовремя успеть: он был весь запыхавшийся. Тотчас он подошел к мертвому телу, нагнулся и заглянул в лицо. Затем встал, повернулся к нам, воздел руки и выкрикнул:
— Отравлена! Отравлена! Эти проклятые европейцы травят нам и души, и тела. Они хотят нас изничтожить. О будда Шакьямуни, избавь нас!
Затем доктор вынул записную книжку и стал что‑то писать. Бхикшу Кумара приблизился к доктору и будто стал его умолять о чем‑то. Глянул на него доктор косо, ведь они несколько дней назад сильно поспорили о вере, и молча продолжил писать. Наконец написал еще одну бумагу и передал ее Кумаре, слегка поклонился всем нам и быстро удалился.
Тогда тело положили на зажженные дрова. Мертвое тело только обгорело, а огонь уже погас. Собрали мы горсточку–другую пепла, Раме Сисодии на память, и затем тело столкнули в реку. Ах, жалкая жизнь без надежды и страшная самсара без исхода!
Когда мы вернулись в Бомбей, воевода Рамачандра десять дней подавал пинду за умершую Катьяяни. Хотя помолвка между его дочерью и Арджуной расторгнута, он говорит, что считает себя сродником дома Сисодиев навсегда. А сродник должен подавать пинду за умершего сродника.
Нашего сына Ануширвану я не захотела взять на этот раз. Слишком страшно для него, столь юного, видеть мертвое тело. Оставила я его в доме воеводы Рамачандры с любезной госпожой Рамачандра и ее дочерью Мирабай. Я заметила, что Ануширвана любит разговаривать с Мирабай.
Ты это я, я это ты. Мы оба — одно целое в вечной пране{152}.
Кланяется тебе и почитает тебя
Индумати
40
Сарала Метра пишет из Лондона редактору «Индийского зеркала»
Мне кажется, что этот Божий мир еще достаточно широк для порядочных людей и слишком тесен для непорядочных.
Тесным стал этот мир и для мадам Глэдис Фаркхарсон. Перебегать с континента на континент для нее такая же обычная вещь, как для честного лондонского труженика ездить из Сити в Уимблдон.
И поскольку она в связи со своей недавней бунтарской деятельностью в Индии пыталась перед судом примазаться к нашей Индоевропейской школе, больше известной как школа Митриновича, то все мы не пожалели сил, чтобы сбросить вуаль с этой таинственной особы. Очень мало смогли мы узнать о ней в Англии, но многое узнали от наших друзей из Америки. И просим Вас любезно опубликовать эти сведения в Вашей уважаемой газете.
