Мария Кикоть - Исповедь бывшей послушницы
Сделать этот укол было большой проблемой. Уколы внутривенно в монастыре умела делать монахиня Дионисия, в прошлом медсестра и «мама». Ее дочь уже давно выросла и вышла замуж, а м.Дионисию постригли в монахини. Уколы она делала виртуозно, могла попасть с первого раза даже в очень плохие вены. Но м.Дионисия была обычно очень занята на важных послушаниях (рухолка, кухня, приют, мед.часть), ее не так-то просто было найти и быстро привести с собой. К тому же у нее был ужасно вредный характер. Вредность, как таковую, в чистом виде, я видела только в женских монастырях, где жила, здесь это было своего рода развлечением - «повредничать». «В миру» я такой выраженной вредности не встречала. Для меня это стало каким-то открытием, никак невозможно было понять, как можно что-то делать или не делать не по какой-то причине, не из личной выгоды или, допустим, из мести, а только лишь «из вредности». Я так поняла, что вредность — это какой-то вид исключительно женской страсти, греха, который никак не описан ни в покаянных молитвах ко причастию, ни в молитвах перед исповедью. Молитвословы писали мужчины, которые редко страдают этим недугом.
М.Дионисия занималась выдачей лекарств и одежды сестрам, и поводов «повредничать» у нее было достаточно. Выпросить у нее какую-нибудь таблетку, даже дешевые капли в нос, было просто невозможно, она придумывала целый миллион причин, чтобы не давать. То же самое и с одеждой. Поэтому сестры втайне от Матушки доставали себе лекарства, одежду и обувь на стороне. Обычно все самое необходимое привозили родственники. Матушка об этом знала, но такая ситуация позволяла ей экономить на многом, и она делала вид, что не замечает ни вредности м.Дионисии, ни того, что сестер обеспечивает не монастырь, где они трудятся, а родные.
С уколами м.Дионисия тоже вредничала, ей не хотелось отрываться от своей работы, которую потом приходилось доделывать во время отдыха, отдельное время на уколы Матушка ей не благословила, и мы с м.Пантелеимоной иногда ждали ее подолгу, пытаясь своими силами справиться с приступом.
М.Дионисия все время напоминала мне, что я, как врач, должна сама уже делать уколы, но мне было очень страшно. Внутривенные инъекции я делала только на третьем курсе университета во время летней практики в стационаре, и то, только людям с «хорошими» венами, а у м.Пантелеимоны нормальных вен не было совсем. Толстые вены, которые проходят на локтевых сгибах у нее ушли совсем глубоко, попасть в них было невозможно, остались только тоненькие вены на запястьях и на тыльной стороне кисти. В них и колола м.Дионисия. Из той своей летней практики я уже ничего не помнила, нужно было учиться заново, но начинать делать внутривенные уколы на таких тонких венах я боялась и попросила м.Дионисию научить меня на ком-то с более менее нормальными венами.
У нас в богадельне была бабушка — монахиня Пафнутия, которой тоже каждый день делали уколы. Бабушка была очень крепкая и с прекрасными венами, как на анатомическом препарате. Несколько месяцев назад она упала и сломала шейку бедра. Несмотря на то, что кость очень хорошо срослась, и ей давно можно было ходить, она предпочитала ездить на инвалидном кресле, считала себя очень больной и каждый вечер требовала внутривенный укол эуфиллина от астмы, которой совсем не страдала. Отказать ей было невозможно, она закатывала истерики, начинала «задыхаться» в приступе астмы, и это продолжалось до тех пор, пока не делали вожделенный укол. Кололи ей просто физраствор (раствор соли с водой, близкой по концентрации к плазме крови), который прекрасно снимал у нее все симптомы, никакие другие лекарства ей были не нужны. Однажды вечером мы с м.Дионисией пришли к ней в келью, где меня представили молодым доктором, который теперь будет следить за ее здоровьем. Я должна была сделать ей укол. Кто делал внутривенные уколы, знает, что страшно бывает только в первый раз: уколоть, ввести иглу и впустить в шприц кровь, руки должны научиться чувствовать, что иголка в вене, а не под кожей, это совершенно разные ощущения. М.Пафнутия посмотрела на меня с подозрением, но слово «доктор» звучало магически, и она начала закатывать рукав, внимательно следя взглядом за моими действиями. Я старалась напустить на себя профессионально-спокойно-беззаботный вид, но было очень страшно, руки стали как лед и немного тряслись. Невозможно было не попасть в такие великолепные вены, у меня все получилось, но потом иголка как-то незаметно выскользнула и оказалась под кожей. Я этого не заметила и продолжала вводить лекарство. Начал надуваться бугорок из физраствора, появился синяк, м.Пафнутия завопила. Мы ее успокоили, сказали, что большая часть «лекарства» все таки попала туда, куда нужно, но я так расстроилась, что потеряла всякую надежду научиться. Не хотелось больше никого мучить.
Через неделю м.Дионисия должна была уехать в Грецию с Матушкой и детьми. Они ехали на две недели с концертами, а м.Дионисия сопровождала их как медсестра. Это была настоящая катастрофа, в монастыре не было больше никого, кто мог бы сделать укол м.Панелеимоне в случае приступа. Была еще одна сестра м.Сергия, тоже врач по образованию, но она была немного не в своем уме.
Пришла она в монастырь давно по благословению о.Афанасия, как и я, и была поначалу вполне нормальной. Потом, сестры рассказывали, что она стала больше молчать, замыкаться в себе, даже могла не отвечать, если к ней кто-то обращался, смотрела часто каким-то невидящим взглядом мимо, вдаль, часто говорила сама с собой и писала немыслимо длинные помыслы Матушке обо всем и обо всех. Иногда наоборот ее пробирало, и она говорила без умолку, но одни и те же фразы по кругу, как-будто заевшая пластинка. Ее постригли в иночество с именем Сергия, все уже привыкли к тому, что она такая странная. Она тоже умела делать внутривенные уколы. Я один раз ее попросила, поздно вечером, когда м.Дионисия уже отдыхала. Сергия пришла и начала говорить, говорить и говорить, без умолку. Все это были какие-то перечисления матушкиных благословений, советов по лечению и угроз пожаловаться Матушке, если я или Пантелеимона будем делать что-то не так. В руках у нее были две ампулы Лазикса, сельнейшего мочегонного. Она старалась убедить Пантелеимону и меня, что, по ее мнению, эуфиллин тут не поможет, а вот мочегонное — это как раз то, что нужно. Мочегонные мы уже все перепробовали до нее, ничего не помогало, но м.Сергия как будто нас не слышала. Была почти ночь, и все было прямо как в дурацком анекдоте, где больному назначили на ночь одновременно снотворное с мочегонным. Ей думалось, что Пантелеимона, так же, как и м.Пафнутия, придумывает себе эти приступы удушья, хотя от одного только взгляда на ее бардово-синие губы, распухшие, посиневшие ноги и руки было ясно, что она не симулянтка. Минут через сорок м.Сергия все-таки согласилась сделать укол эуфиллина. Сказала, что будет делать только «бабочкой», а не обычной иголкой. «Бабочка» - это такая маленькая и тонкая игла с пластиковыми лепестками у основания, похожими на крылышки и с резиновой длинной трубочкой, которая прикрепляется к шприцу. В богадельне нашлась одна единственная «бабочка», уже просроченная, но это было лучше, чем вообще ничего. Я отдала ее м.Сергии, и она сделала укол. Надо же, подумала я, как легко колоть этими «бабочками», они совсем маленькие, тонкие, не выскакивают из вены, потому что к шприцу такую иглу можно было присоединить потом, уже уколов и приклеив ее к коже пластырем за лепестки. Терпеть бесконечные разговоры и угрозы м.Сергии было выше сил, Пантелеимона сказала, что лучше вызвать скорую, чем ее.
Вызвать скорую было еще большей проблемой, это было настоящим испытанием. Не знаю почему, но Матушка благословляла вызов скорой только в самом крайнем случае, если своими силами сестрам не удавалось справиться. Для этого нужно было звонить Матушке по внутреннему телефону, но ее часто не было на месте, или она отдыхала, или приступ случался ночью, и дозвониться до Матушки было невозможно. Потом нужно было долго уговаривать и просить Матушку дать благословение на вызов скорой. За все 3 месяца, пока я была с Пантелеимоной, скорую нам благословили вызвать всего 3 раза: два раза во время кровотечения и один раз для укола эуфиллина.
На следующий день я написала эконому м.Фомаиде, что нам нужно 30 штук тонких «бабочек», которые она довольно быстро купила. Мучить бабушек мне больше не хотелось, и я решила учиться делать уколы на себе, с «бабочками» это было не сложно. Взяв жгут, спирт, несколько ампул с физраствором и шприцы я закрылась у себя в келье во время отдыха и стала учиться. Колоть себя было совсем не страшно, я потренировалась на разных венах обоих рук, не оставив ни одного синяка. И как раньше мне не приходило в голову использовать эти «бабочки»! От радости, что теперь все получается, я побежала к м.Дионисии, хотелось похвалиться и рассказать, что теперь мы не будем каждый день отрывать ее от послушания. М.Дионисия обрадовалась, но потом сделала озабоченное лицо:
