Н. Борисов - Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.
Начиная эту войну, московские руководители надеялись на легкую победу над Михаилом и захват некоторых тверских волостей. Однако закинув удочку на пескаря, они вытащили зубастую щуку. Михаил обратился за помощью к великому князю Литовскому Ольгерду, женатому на его сестре Ульяне. Осенью 1367 г. Михаил вернулся в тверские земли с литовской ратью. Он разгромил войска соперников, взял в плен жену Еремея и почти всех бояр Василия Кашинского, двинулся с войском к Кашину. Лишь новое вмешательство тверского епископа положило конец военным действиям.
В летописи, принадлежавшей некогда патриарху Никону и оттого получившей название Никоновской, после рассказа о войне 1367 г. сохранилась интересная вставка: собственное суждение летописца. В нем слышится взволнованный голос современника событий, осуждавшего княжеские усобицы, с горечью вспоминавшего библейскую легенду о происхождении всех людей от общего «праотца» Адама. «И радовались (прекращению войны.—Н. Б.) бояре княжеские, и все вельможи, и гости, и купцы, и все работные люди, роды и племена Адамовы. Ведь все они — один род и племя Адамово. Цари, и князья, и бояре, и вельможи, и гости, и купцы, и ремесленники, и работные люди — один род и племя Адамово. И забыв о том, друг на друга враждуют, и ненавидят, и грызут, и кусают, отрекаясь от заповедей божьих любить ближнего своего как самого себя»[60].
Как бы в ответ на успехи Михаила зимой 1367— 1368 гг. в Москве было начато строительство белокаменной крепости. Это было новым словом в оборонном зодчестве Северо-Восточной Руси. В домонгольский период князья довольствовались деревянными «градами» и не имели особенной потребности в каменных цитаделях. После установления ордынского ига каменное строительство было невозможно из-за тех подозрений, которое оно тотчас вызвало бы у ханской ставки. Как только в Орде разгорелась «замятия» и контроль с ее стороны ослаб, мысль о каменном строительстве стала реальной. Есть сведения, что инициатором постройки московской каменной крепости был сам митрополит Алексей.
Огромные по размаху строительные работы, осуществленные зимой 1367—1368 гг., резко повысили военный потенциал Москвы. Опоясавшись каменными стенами, москвичи почувствовали себя гораздо увереннее. Летописец, выражавший настроения тверских феодалов, записал под 1367 годом: «В том же году в Москве начали строить каменную крепость. И надеясь на свою великую силу, князей русских начали приводить в свою волю. А на тех, которые не захотели повиноваться их воле, стали посягать злобою»[61].
Укрепляя Москву, бояре не оставляли мечты о наиболее простом решении тверского вопроса — физической расправе с князем Михаилом Александровичем. Среди традиций московского двора не последнее место занимала склонность к интриге, политическому убийству. Ордынская жестокость в сочетании с византийским коварством глубоко врезались в характер потомков Ивана Калиты. Выросший среди московской знати, митрополит Алексей не мог не перенять кое-что из ее нравов и обычаев. В 1368 г. он решился на такой шаг, оправдать который затруднялись даже поднаторевшие в софистике клерикальные историки XIX в. Вызвав Михаила Тверского в Москву якобы для «суда» и примирения с его двоюродным братом Еремеем, митрополит распорядился арестовать его и бросить в темницу. Безопасность тверского князя в Москве гарантировалась «словом» митрополита и «крестным целованием» князя Дмитрия Ивановича Московского. Все эти «условности» были принесены в жертву политическим интересам.
Тверской князь содержался отдельно от его бояр, «в истоме», т. е. в очень суровых условиях. Не приходится сомневаться, что московский застенок быстро свел бы его в могилу. Уверенные в исходе дела, московские наместники уже осваивали владения Михаила. Однако судьба послала тверскому князю спасителя в лице ордынского посла, внезапно нагрянувшего в Москву. Митрополит и князь Дмитрий вынуждены были освободить Михаила, предварительно заставив его подписать выгодный для Москвы договор. Впрочем, вряд ли кто-либо сомневался в иллюзорности этого подписанного в застенке документа.
Московское пленение страшно озлобило Михаила. Вернувшись в Тверь, он стал готовиться к войне с Дмитрием Ивановичем. Тверской князь понимал, кто является главным виновником его злоключений. По свидетельству летописца, Михаил «более всего сетовал на митрополита, ибо верил ему, как истинному святителю».
Осенью 1368 г., не дожидаясь, пока Михаил соберется с силами, Дмитрий Московский двинул полки на Тверь. Михаил вновь бежал в Литву. Великий князь Ольгерд, обеспокоенный захватам москвичами весной 1368 г. принадлежавшего литовцам Ржева, не заставил себя долго уговаривать. Он решил использовать ситуацию для сокрушительного удара по Московскому княжеству.
В лице князя Ольгерда Москва обрела сильного, опасного врага. Это был один из лучших полководцев восточноевропейского средневековья. Вспыльчивый и горячий, не чуждый рыцарственных представлений о чести, Ольгерд в то же время умел быть осторожным и неуловимым. Его удары были внезапны и стремительны. Московский летописец с восхищением отмечал, что этот князь «не пил вина, ни пива, ни кваса, имел великий разум и подчинил многие земли, втайне готовил свои походы, воюя не столько числом, сколько умением»[62].
Вместе со своим братом-соправителем Кейстутом и его сыном Витовтом Ольгерд в конце 60-х годов вел тяжелейшую борьбу с наседавшими на его владения немецкими рыцарями. Успешный и, как ожидалось, нетрудный поход на Москву должен был пополнить казну Ольгерда, укрепить боевой дух войска. Войдя в московские земли, литовцы принялись «жечь, сечь, грабить, палить, пленить». Запоздавшие московские воеводы были разбиты 21 ноября 1368 г. в битве на реке Тросне. После этого Ольгерд поспешно двинулся к Москве и осадил город. Вместе с Дмитрием Московским и его двоюродным братом Владимиром Серпуховским в осажденной Москве находился и митрополит Алексей.
Простояв три дня под стенами Москвы, Ольгерд отступил. Его войска истребляли все на своем пути. Эта заимствованная у ордынцев тактика террора имела целью запугать москвичей, ослабить экономику княжества. Рассказывая о «первой литовщине», летописцы сравнивали ее со страшной «Федорчуковой ратью» — карательной экспедицией ордынцев в тверские земли после восстания 1327 г.
Через два года после первого похода, в ноябре — декабре 1370 г., Ольгерд вновь попытался захватить Москву. Он осадил город и восемь дней стоял под его стенами. Однако и на этот раз новая московская крепость выдержала испытание. Озабоченный борьбой с немецким Орденом, Ольгерд 26 октября 1371 г. подписал мирный договор с московским правительством. Залогом поворота в московско-литовских отношениях стала женитьба князя Владимира Андреевича Серпуховского на дочери Ольгерда Елене. Свадьба состоялась весной 1372 г. Династический брак не помешал литовским князьям в том же 1372 г. совершить еще один поход на московские земли, хотя сам Ольгерд, связанный мирным договором с Москвой, в нем не участвовал.
В конце 60-х — начале 70-х годов XIV в., когда Москва вела напряженную борьбу с Литвой и Тверью, Алексей по-прежнему выступал в роли ее политического кормчего. Во время «второй литовщи-ны», осенью 1370 г., он отправился в Нижний Новгород с целью заставить местных князей прийти на помощь Москве или же по крайней мере не наносить ей удара в спину. Особые подозрения вызывал нижегородский князь Борис Константинович (вытесненный к этому времени в Городец-на-Волге). Давний враг Москвы, Борис с жадным вниманием следил за походом Ольгерда, но выступить к нему на помощь не посмел.
Осенью 1371 г. митрополит Алексей вновь в центре событий. В отсутствие князя Дмитрия, уехавшего в Орду, Алексей от имени московского правительства заключил мирный договор с Ольгердом.
Как и в споре с суздальско-нижегородскими князьями, Алексей в эти годы, не раздумывая, пускал в дело «меч духовный». Под разными предлогами он отлучил от церкви всех участников походов на Москву: Ольгерда, Михаила Тверского, их союзника смоленского князя Святослава. Одновременно он «отпускал грехи» всем изменившим присяге Ольгерду и перебежавшим на сторону Москвы.
Конечно, тверичей, а тем более Ольгерда гораздо труднее было запугать митрополичьим проклятием, нежели суздальских или ростовских князей. Они обратились в Константинополь с жалобами на незаконные действия Алексея, требуя его низложения. Патриарх Филофей поначалу твердо встал на сторону Алексея. Однако тяжба затянулась. Вскоре патриарху стало ясно, что с точки зрения церковных канонов Алексей поступает весьма сомнительно. Особо взволновало Филофея то, что действия Алексея явно шли вразрез с установками константинопольской дипломатии. Его открытое предпочтение Москвы привело к окончательному расколу митрополии. После смерти митрололита Романа в 1362 г. Ольгерд до времени не выдвигал нового кандидата. Однако Алексей, наученный горьким опытом, уже не пытался въезжать в литовские земли, православное население которых оставалось таким образом без всякого «пастырского попечения». В мае 1371 г. польские феодалы, не желавшие и слышать об Алексее, добились от патриарха особого митраполита для Галицко-Волынских земель. Под властью новоявленного митраполита Антония оказались Холмская, Туровская, Перемышльская и Влади-миро-Волынская епархии. Таким образом, некогда единая русская митрополия раскололась на три больших осколка. Соединять их в одно целое митрополит Алексей не только не мог, но, кажется, уже и не хотел.
