Владимир Афанасьев - Ефросиния Московская. Крестный подвиг матери Русской земли
«Къ сей граммате, писанной на пергамине, привешена серебряная позолоченная печать».
Андрей Муравьев. Вознесенский монастырь
Из книги «Путешествие по святым местам русским» издания С.-П.Б. 1846
Естъ обитель инокинь, у Спасских ворот Кремля. Как робкие ласточки, которые весеннею порою вьют себе мирные гнезда, в преддверии домов, а иногда лепятся к башням и бойницам, не подозревая их ратного назначения, – так и смиренные отшельницы, протекши житейское поприще, устроили себе приют, под навесом зубчатых твердынь, подле железных врат, отразивших столько приступов.
Вдова витязя Донского (великого князя Дмитрия Донского) указала им отважное место и сама легла на нем, чтобы укрепить своих преемниц на многие подвиги, подобно как ратные вожди водружают хоругвь свою там, где наиболее кипит сеча, чтобы удержать за собою поле битвы. И какое поле, какая битва? – снаружи, из-за стен седого Кремля, монголы, крымцы, Литва, метали камни и стрелы в обитель молящихся дев и вдовиц; а внутри, в тиши келейной, брань их была уже: «не с плотию и кровию, по выражению апостола, но со тьмою века сего, с духами злобы», и блажен могущий сказать, вместе с ним, на конце его поприща: «течение я совершил, подвигом добрым подвизался, и ныне ожидает меня венец правды, приготовленный возлюбившим пришествие Христово» (11 том.)
При самом входе в Кремль представляется готическое здание Екатерининской церкви, которая получила нынешний, благолепный вид свой уже после нашествия последнего неприятеля. – Благословенный, уважая память почиющих в обители, обновил пострадавшие здания. Есть и другие церкви, в ограде монастырской, хотя и не столь великолепные: одна, примыкающая к самой стене Кремля, во имя преподобного Михаила Малеина, с приделом святого Феодора, сооружена усердием первого царя из дома Романовых и его матери, великой инокини Марфы, которая провела остальные годы труженической жизни в стенах Вознесенской обители, но завещала прах свой в Новоспасскую, где искони погребался род Романовых. В сей церкви хранится древнее изваяние Великомученика Георгия, ставшее некогда на вратах Кремля, как герб княжества Московского. Другая церковь, во имя Афанасия и Кирилла, Патриархов Александрийских, перенесена была в сию обитель по уничтожении стоявшего в ее соседстве подворья Белозерского, где живали Патриархи Восточные и уморен был голодом великий Гермоген; но она упразднена после французов, равно как и еще две монастырские, во имя великомученика Георгия и Казанской Божией Матери; последнюю заменил придел на хорах Екатерининской церкви.
Главное святилище обители есть древний собор Вознесения, усыпальница цариц и княгинь Московских, который заложен был в год кончины основательницей, великой княгиней Московской Евдокией, в инокинях Евфросинией, супругой Дмитрия Иоанновича Донского (1407), и обновлен Петром Великим в 1721 году. Храм сей есть как бы дополнение Архангельского собора и в нем продолжается царственная летопись усопших; но уже это не гробы сильных воителей и владык, возбуждавших страх или изумление, а только могильный отголосок их домашнего быта, пристанище таких жен, которые разделяли их семейные радости или горе и не редко возбуждали их на высокие подвиги: так иногда громкие звуки торжественной песни, переходя в более нежные тоны, дополняют и ими гармонию целого.
Зодчество храма напоминает собою здания, современные Троицкому собору Лавры. Богатыми окладами украшены почти все местные образа высокого иконостаса; драгоценный киот, с частицами святых мощей, устроенный усердием благочестивой царицы Ирины, висит на древней храмовой иконе Вознесения, которой венцы унизаны жемчугом и каменьями. У входа, близ южных дверей, почивает в заключенной раке, под богатым покровом, сама основательница обители, некогда Великая Княгиня Евдокия, а потом смиренная инокиня Евфросиния. Ее земная слава как супруги витязя Донского, увенчалась небесною славою христианских добродетелей, и тропарь, в честь ее воспеваемый, краткими словами выражает подвиг святой жизни:
«Княжения и царского чертога отлучилася, и чад твоих, Бога ради, оставила еси блаженная Евдокия; правостию умною, душу твою привязала еси любовь Христову, тленных и красных и временных забытием; притекла еси во обитель, тобою основанную, и с восприятием иноческого образа, преименовавшися Евфросиния, ангельски пожив, в трудах и постах подвизалася добре и к блаженному концу достигла еси; тем же молим тя, моли Христа Бога, спастися душам нашим».
Дочь князя Суздальского, который долго домогался Великого Княжества, брачным союзом с Димитрием навсегда утвердила за Москвою старейшинство между Князьями Русскими, и вместе со святым Алексием одушевляла его на великие подвиги.
Семнадцатью годами пережила она славного супруга и упрочила память Мамаевой битвы строением храмов во имя Рождества Богоматери, ибо в сей день сокрушены были татары мечом Донского. Годы не стерли свежести с лица Евдокии, некогда славившейся красотою, но сама она старалась укрыть широкою одеждою тело свое, изнуренное постами. Когда же некоторые из домашних, видя мнимую ее дородность, стали подозревать ее образ жизни, благочестивая княгиня принуждена была показать им свою власяницу и тяжкие вериги; все ужаснулись при виде ее истощения. Она не хотела окончить жизни среди почестей княжеских, и, отринув моление детей своих, постриглась в устроенной ею обители, не выходя из стен Кремля, основанного славным супругом. Многие исцеления ознаменовали святую ее кончину, перед глазами сына, Великого князя Василия, и митрополита Киприяна, который погребал Евдокию и освятил заложенную ею церковь.
С тех пор все Великие княгини Российские, дотоль погребавшиеся в древней церкви Спаса на бору, и за ними царица и царевны искали себе места упокоения возле священных останков преподобной родоначальницы, а некоторые еще до смерти осенили себя схимою, чтобы подобно ей разрешиться от временного, прежде вступления в вечность. В ногах Евдокии, у южных дверей, погребены две царицы, не в летописном порядке. Одна, невольная инокиня, постриженная ради честолюбия мужа, странно положена по соседству вольной инокини, оставившей славу мира, посреди плача любящей семьи. Это несчастная Мария, из древнего рода князей Ростовских, в инокинях Елена, супруга царя Шуйского, дорого заплатившего за кратковременный венец.
Чужие уста произносили монашеские обеты, за нее и за супруга, при насильственном их пострижении, и тщетными признал эти обеты Патриарх Гермоген; но великий исповедник сам уморен был в темнице, царь Василий скончался в польском плену, а невольная инокиня царица слишком много видела горя в царстве, потрясенном крамолами, и не хотела более оставить мирные стены обители. Благочестивый Михаил воздал ей почести царственного погребения подобно как и ее супругу. Рядом с Марией другая царица, из роду Грушецких, Агафия, первая супруга Феодора Алексеевича, который мало царствовал, но оставил по себе долгую память.
Еще две великие княгини инокини лежат вдоль южной стены, в головах святой инокини Евфросинии: это гордая мать и кроткая супруга Темного; одна дочь сурового Витовта, врага Донского, другая из семьи присного ему Владимира Храброго, обе испытавшие все бедствия междоусобий и бесчестное изгнание в тяжкое заключение. Сама Литвинянка София была первою виною разрыва между сыном своим, великим князем, и детьми дяди его Юрия, Косым и Шемякой, когда на пиршестве брачном своеручно сорвала богатый пояс с Косого; пояс сей дан был некогда князем Суздальским Константином дочери, обрученной Донскому, и неправильно достался в младший род. Дорого заплатила София, бедствиями целой жизни, за этот мгновенный порыв литовского сердца, в котором еще не утихла кровь Гедимина, Ольгерда и Витовта. А кроткая ее невестка, Мария, принуждена была, для выкупа заточенного супруга, отдать единственное сокровище, детей своих, великого младенца Иоанна и брата его, которых принял от нее на свой омофор святой Иона, и сдержал слово, заставив Шемяку освободить узника Темного. Обе утомленные труженицы променяли бесцветную жизнь свою на темную схиму, за которою открывалась им более светлое царство.
Рядом с супругой Темного, уже вдоль западной стены, две жены великого Иоанна: Марина княжна Тверская, принесшая ему сильное княжество, которое утвердило прочность Московского престола, и дочь Палеологов, Греческая царица София. Остановимся на громком имени, которого женская слава достойна была Иоанновой! Какими дальними путями вело ее Провидение, из разоренного Царьграда, чрез ветхий Рим, в Москву, вторую Византию и новый Рим, по словам летописцев, чтобы передать ей залоги первой! Гордый Первосвященник дал у себя пристанище бежавшему отцу ее, деспоту Морейскому Фоме, и сосватал ее великому князю Московскому, чтобы подавить Западом Восток и затмить унией Православие; но Русь восторжествовала над стихиями западного мира, и София сделалась не только опорой Церкви Православной, но и возрастающего царства. Она познакомила Иоанна с величием царским и укрепила в нем мысль самодержавия, сновидением изгнана из Кремля Баскаков Ханских, и как сон, рассеялась Золотая орда Ахмата, пред утренней славой возникающей Руси. Как темные лики византийского, высокого письма невольно поражают нас в древних храмах недоступным величием взора и строгой правильностью в чертах, так и византийское лицо царственной Софии в чрезвычайном величии является посреди княжеского сонма, идущего пред ней и за ней. Но ах! память отрока Димитрия, развенчанного ею внука Иоаннова, и память матери его, нещастной княжны Волошской Елены, которой даже прах не внесен в общую усыпальницу, бросает тень на сияющее царским блеском лицо Софии.
