Фома Аквинский - Сумма теологии. Том IX
Но гораздо трудней быть стойким перед лицом смертельных опасностей, в отношении которых ум укрепляет мужество, чем в надежде на обладание или в самом обладании самыми великими благами, в отношении чего ум укрепляется величавостью. Действительно, самой любимой человеком вещью является его собственная жизнь, и потому он больше всего на свете стремится избежать опасности умереть. Отсюда понятно, что величавость, подобно мужеству, укрепляет ум в отношении чего-то трудного, но уступает ему постольку, поскольку тому, относительно чего она укрепляет ум, достаточно меньшей устойчивости. Таким образом, величавость считается частью мужества постольку, поскольку дополняет его как вторичное – главное.
Ответ на возражение 1. Как говорит философ, «меньшее зло выглядит благом»[91], и потому преодоление тяжкого зла, такого как опасность смерти, выглядит так, как если бы было получено великое благо. И поскольку первое связано с мужеством, а второе – с величавостью, то в этом смысле мужество и величавость представляются одним и тем же. Однако коль скоро они различаются со стороны трудности, из этого следует, что в строгом смысле слова величавость является отличной от мужества добродетелью, на что указывает и философ[92].
Ответ на возражение 2. О человеке говорят как о любящем опасности тогда, когда он готов подвернуть себя любой опасности, что означает, похоже, что он не видит разницы межу великим и ничтожным. Это противоречит природе величавого, который не станет подвергать себя опасности ради того, что не считает великим. Однако ради того, что является поистине великим, величавый больше чем кто бы то ни было готов подвергнуть себя опасности, поскольку в том, что касается актов мужества и других добродетелей, он превосходит других. Поэтому философ говорит, что величавый не «mikrokindynos», то есть не станет подвергать себя опасности ради пустяков, a «megalokindynos», то есть готов подвергнуть себя опасности ради великого[93]. И Сенека говорит: «Ты величав только тогда, когда не стремишься к опасностям, как безрассудный, и не пугаешься их, как трус. Ибо что делает душу трусливой, как не осознание опасностей жизни».
Ответ на возражение 3. Зла как такового следует избегать, и потому противостояние ему акцидентно, равно как [акцидентно] и претерпевание зла ради сохранения блага. К благу же, как таковому, до́лжно стремиться, и потому если кто-либо и избегает его, то разве что акцидентно, а именно потому, что думает, что оно, если так можно выразиться, слишком хорошо для него. Но то, что является таковым сущностно, всегда значительней того, что является таковым акцидентно. Следовательно, сопряжённая со злом трудность всегда в большей степени противна устойчивости ума, чем та, которая сопряжена с благом. Поэтому добродетель мужества важнее добродетели величавости, ибо хотя благо важнее зла просто, зло важнее его в этом конкретном отношении.
Раздел 6. ПРИСУЩА ЛИ ВЕЛИЧАВОСТИ УВЕРЕННОСТЬ?
С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что величавости не присуща уверенность. Ведь человек может быть уверен не только в себе, но и в другом, согласно сказанному [в Писании]: «Такую уверенность мы имеем в Боге чрез Христа (не потому чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя» (2 Кор. 3:4-5). Но это, похоже, не совместно с представлением о величавости. Следовательно, величавости не присуща уверенность.
Возражение 2. Далее, уверенность, похоже, противостоит страху, согласно сказанному [в Писании]: «Уповаю на Него и не боюсь» (Ис. 12:2). Но не бояться, пожалуй, свойственно мужеству. Следовательно, уверенность скорее присуща мужеству, а не величавости.
Возражение 3. Далее, только добродетель достойна награды. Но уверенность достойна награды, согласно сказанному [апостолом] о том, что мы – дом Христа, «если только дерзновение и упование, которым хвалимся, твёрдо сохраним до конца» (Евр. 3:6). Следовательно, уверенность является отличной от величавости добродетелью, о чём свидетельствует также и то, что в списке Макробия она приведена вместе с величавостью.
Этому противоречит следующее: как явствует из предыдущего вопроса и вводной части к нему Туллий называет величавость уверенностью.
Отвечаю: уверенность получила своё имя от веры, а вере свойственно верить чему-то или в кого-то. Но уверенность связана с надеждой, согласно сказанному [в Писании]: «Будешь уверен, ибо тебе дана надежда»[94] (Иов. 11:18). Поэтому уверенность, прежде всего, означает, что человек обретает надежду, поверив слову того, кто обещает ему помощь. Однако коль скоро вера означает ещё и твёрдое убеждение, и коль скоро можно быть твёрдо убеждённым в чём-либо по причине не только того, что заявлено кем-то другим, но и того, что мы наблюдаем в другом, из этого следует, что уверенность может означать надежду на получение того, что мы надеемся получить, которая основана на ви́дении чего-то либо в себе (так, видя себя здоровым, человек уверен в своём долголетии), либо в другом (так, видя, что другой расположен дружественно и при этом силён, человек уверен в получении от него помощи).
Затем, нами уже было сказано (1) о том, что величавость по преимуществу связана с надеждой на что-то трудное. И поскольку уверенность указывает на своего рода устойчивость надежды, основанную на том или ином наблюдении, сообщающем твёрдую убеждённость в получении некоторого блага, из этого следует, что величавости присуща уверенность.
Ответ на возражение 1. Как говорит философ, «признак величавого – не нуждаться ни в чём», поскольку нужда в чём-либо является признаком недостаточности. Но так как сказанное надлежит понимать в соответствии с модусом человека, далее он добавляет: «Разве что крайне редко»[95], поскольку человек не может не нуждаться ни в чём вообще. В самом деле, любой человек нуждается, во-первых, в божественной помощи, во-вторых, даже в человеческой помощи, поскольку человек, не будучи в силах полностью обеспечить собственное существование, по природе является общественным животным. Поэтому в той мере, в какой величавый нуждается в других, ему присуще быть уверенным в других (ведь одним из свидетельств человеческого превосходства является то, что всё, что ему нужно, находится у него под рукой). А в той мере, в какой величавый может полагаться на себя, ему присуще быть уверенным в себе.
Ответ на возражение 2. Как было показано выше (ΙΙ-Ι, 23, 2; ΙΙ-Ι, 40, 4), когда мы рассуждали о страстях, надежда непосредственно противоположна отчаянию, поскольку последнее относится к тому же объекту, а именно благу. С точки же зрения противных друг другу объектов она противоположна страху, поскольку объектом последнего является зло. Но уверенность указывает на некоторую устойчивость надежды, и потому она противоположна страху так же, как и надежда. И коль скоро мужество сообщает человеку надлежащую устойчивость в отношении зла, а величавость – в отношении получения блага, из этого следует, что уверенность в большей степени присуща величавости, а не мужеству. Однако, в той мере, в какой надежда обусловливает связанную с мужеством отвагу, опосредованно уверенность присуща и мужеству
Ответ на возражение 3. Как уже было сказано, уверенность означает некоторый модус надежды, поскольку уверенность – это надежда, подкреплённая устойчивостью ума. Но относящийся к расположенности модус допускает похвальность акта, который становится заслуживающим награды не потому, что принадлежит некоторому виду добродетели, а по причине своей материи. Так что уверенность в строгом смысле слова указывает не столько на добродетель, сколько на условие добродетели. Поэтому она считается частью мужества не как присоединённая добродетель ([каковой её можно считать] разве только в том смысле, в каком Туллий отождествляет её с величавостью), а как его неотделимая часть, о чём было сказано в предыдущем вопросе.
Раздел 7. СВОЙСТВЕННА ЛИ ВЕЛИЧАВОСТИ БЕЗЗАБОТНОСТЬ?
С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что величавости не свойственна беззаботность. В самом деле, беззаботность, как было показано выше (128), означает свободу от беспокоящих страхов. Но с ними лучше всего справляется мужество. Поэтому беззаботность, похоже, есть то же, что и мужество. Однако не мужество свойственно величавости, а, скорее, наоборот. Следовательно, величавости не свойственна беззаботность.
