Николай Пестов - Основы православной веры

Он — самый близкий, хотя и далекий, ибо невидимый, неслышный, недоступный никакому телесному или даже душевному восприятию. Столь тихо и кротко его духовное прикосновение, что незаметно и самое его присутствие для человека. Но язык нам свидетельствует, что бессознательно его замечаем. Ибо полных любви, ласки, кротости и заботы близких наших мы невольно, сами не разумея смысла своих слов, называем «Ангелами-хранителями» своими. Они составляют для нас свет и воздух, но как те, неприметные, они познаются нами во всем значении своем, лишь когда мы их теряем. Подобно и мы, всегда осеняемые крылом Ангела-хранителя своего, не выделяем в своем сознании этого осенения, как будто его не замечаем, хотя всегда оно с нами.

Ангел-хранитель, житель горнего бесплотного мира, не имеет прямого доступа к нашему вещественному миру, к нашему плотскому естеству. Конечно, он мог бы потрясти его или даже разрушить это наше бренное естество страшным явлением своим (откуда и проистекает еще ветхозаветный ужас перед явлением ангела: нельзя увидеть его лицом к лицу и не умереть). Но на это явление нужна прямая воля Божия, без нее нет для этого основания в тихой кротости ангела. Он грозен и непреоборим в заступлении нас от нечистых и лукавых духов, нас обуревающих, «как хранитель душ и телес наших».

В брани духовной без этого заступника разрушено и отравлено, растлено и уничтожено было бы наше естество. В этом он активно деятелен, непрестанно напряжен, он действует всей своей силой. Но земного друга, хранимого им человека, он не насилует и не хочет, и не может насиловать. Он пестует и лелеет его душу, его шепот в слышном молчании навевает ей благие мысли, в ней самой родящиеся, однако в такой тишине и кротости, что душа не примечает внушения. Ему заповедано молчание, ибо «молчание есть тайна будущего века», по слову св. Исаака Сирина, и Ангел-хранитель говорит только молчанием. Он смотрит в нашу душу и видит нас, и этого довольно для этого таинственного немого разговора души с высшим своим «Я».

Эта небесная педагогика многочастна, и многообразна, и неистощима. Как нежнейшая мать следит за пробуждением темных и светлых движений в душе ребенка в его обуреваемой вражескими стихиями жизни, так Ангел-хранитель бдит всегда над нами — однако, ничего не делает без нас: «ожидающа самовольного исправления и не понуждающа» (канон молебный к Ангелу-хранителю).

«Тя хранителя стяжав спребывателя, собеседника, соблюдающа, спребывающа и спасительная предлагая присно мне» (там же).

Это есть непрестанное творчество, непрестанный труд Ангела-хранителя над неблагодарным и непослушным материалом посреди грехом зараженного мира. Но этот труд непрестанно совершается. Каждый из нас живет не один, но вдвоем, вместе, неразлучно. С нами всегда дружеская помощь, над нами всегда распростерты дружеские крылья.

2-е Приложение к главе 7-й

Памяти преподобного Серафима Саровского

Вот он, блаженный пустынник, взыскующийВека грядущего благ неземных,Вот он в скорбях, как мы в счастье, ликующий,Душу готовый отдать за других.Тихо тропинкой лесной пробираетсяВ кожаной мантии, в лычных лаптях;Крест на груди его медный качается,Сумка с песком у него на плечах.Вьется Справка излучистой впадиной.Сосен столетних красуется строй;И, на ходу подпираясь рогатиной,Движется старец неспешной тропой.Телом согбенный, с душою смиренною,В «пустыньку» он помолиться бредет:Но и молитву творя сокровенную,Он для трудов свой топорик несет.Белый на нем балахон; серебристыеШапочкой ветхой прикрыв волоса.Вглубь себя устремляет лучистые,Полные ласки душевной, глаза.Силою он одарен благодатною;Чуткой душой прозревает он вдаль,Видит он язвы людские, невнятные,Слышит он вопли, — и всех ему жаль…Он и утешить готов безутешного.Слабое детство от смерти спасти,Или к сиянию света нездешнегоГрешную душу мольбой привести.Всем, изнемогшим в огне испытания,«Радость моя, — он твердит, — не скорби,Бури душевные, грозы страдания,Господа ради, с улыбкой терпи…»С плачущим плакать он рад; унывающихНежно ободрить, их дух подкрепить;Всех же. Господень завет забывающих,Учит он — ближних, как братьев любить.Учит искать он богатство нетленное,Чтоб не владела душой суета, —Ибо все мира сокровища бренныеНашей душе не заменят Христа.

Грани жизни и соприкосновение бессмертной души человеческой с вечностью

Смерть тела

Глава 8

Три периода жизни человеческой души

«…тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему — облечься в бессмертие»

Человеческая душа была создана по «образу Божию» (Быт. 1, 27), и создана бессмертной.

«У Бога все живы», — говорит Господь (Лк. 20, 38). Священное Писание раскрывает нам понятие о трех периодах жизни человеческой души с двумя гранями — переходами из одного периода в другой.

1-й период — есть жизнь души в теле, ставшем смертным после грехов. Затем наступает смерть — разложение тела и переход во второй период жизни души вне тела. Характеризуя этот период, о. Валентин Свенцицкий говорит так: «После смерти тела неведомый нам процесс в смысле окончательного самоопределения души к добру или злу, очевидно, будет продолжаться до Страшного Суда — ибо действенна здесь молитва Церкви». О характере жизни душ святых в этот период говорилось выше — в главе о Торжествующей Церкви.

2-й период жизни заканчивается воскресением тел перед Страшным Судом, при втором пришествии Христа. Читаем в Откровении: «Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них, и судим был каждый по делам своим» (Откр. 20, 13).

Для истинных христиан этот момент воскресения тел будет моментом торжества и прославления.

Апостол Павел пишет про него: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. Вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся, ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему — облечься в бессмертие» (1 Кор. 15, 51–53).

После этого для учеников Христа наступит 3-й период жизни с Богом на «новой земле» и под «новым небом», где вместо солнца будет Сам Господь Бог (Откр. 21, 1; 22, 5). Интересно, что в Божьем творении можно найти близкую аналогию для состояния души в трех образах при двух переходах. Жизнь бабочки начинается с довольно непривлекательной гусеницы, ползающей по земле. Затем гусеница как бы умирает, и вместо нее мы видим куколку без каких-либо признаков жизни, завернутую в кокон — как бы пелена и гробик. Но вот происходит чудо. Кокон разрывается, и на свет появляется бабочка изумительной красоты, с крыльями, переливающимися всеми цветами радуги, и свободно порхающая над цветами и питающаяся ими. Какая близкая аналогия с душой человеческой, обезображенной вначале — после рождения тела, задатком первородного греха — с развитием в ней страстей и пристрастий. Тело умирает. Душа не проявляет себя. Но, очевидно, таинственно преображается, если в ней при жизни зародилась любовь к Богу и ближним.

Наступает последний день мира — явление второй раз Христа и преображение души, и преображенные души, блистающие красотами добродетелей, облекаются в новые тела и идут навстречу Христу.

Когда наступает первый переход — от жизни души в теле к жизни вне тела? Это тайна, которую лишь отчасти приоткрывает нам Священное Писание. Для христианина это нормально должно происходить тогда, когда в душе его воцарится Царствие Божие. Господь говорит: «Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю… Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва» (Мк. 4, 26–29).

В этом случае смерть не только естественна, но и необходима для подготовленного к ней. Достигший определенной меры духовного возраста уже не может более жить земною жизнью и ее интересами. Чем ярче разгорается любовь к Богу, тем тяжелее душе от разлуки с Богом, тем более ее тяготит жизнь на земле. Поэтому такие души желали смерти тела, желали скорее сбросить его узы, чтобы душой соединиться с Господом.

Апостол Павел писал в посланиях к филиппийцам: «Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше» (Фил. 1, 23).

Того же желали и многие святые и праведники. (См. жизнеописание св. Терезы из Лизье.)

Когда иноки спросили старца Иоанна (сподвижника прп. Варсонуфия Великого) о смерти игумена Серида, которая казалась им преждевременной, то тот отвечал им: «Достигши такой меры, он не мог более заботиться о земных вещах, а равно, находясь посреди людей, не мог избавиться от сего и потому Бог взял его».