Жак Лакан - Работы Фрейда по технике психоанализа.
В данном случае на уровне первичного опыта, в исходной точке, где возможности символа открывают для субъекта новое отношение к миру, — имеет место определенная соотнесенность, уравновешенность (и это важно понять) — то, что не признано, вторгается в сознание в форме увиденного.
Если вы углубите эту частную поляризацию, вам будет намного легче освоить двусмысленный феномен дежа-вю, размещающийся как раз между двумя данными способами отношения признанным и увиденным. Вместе с уже-виденным нечто во внешнем мире оказывается на их границе и появляется с особым пред-значением. То же самое имеет в виду Фрейд, говоря, что всякое переживание внешнего мира имплицитно относится к чему-то, уже воспринятому в прошлом. Это можно расширить до бесконечности — в некотором роде всякое воспринятое обязательно предполагает отнесенность к воспринятому ранее.
Итак, мы подошли к уровню воображаемого как такового, к уровню образа — модели изначальной формы, где речь не идет о символизированном и вербализованном признании. Это те самые проблемы, что поднимались в платоновской теории — неприпоминания, а реминисценции.
Я сказал, что приведу вам другой пример из практики поборников так называемого современного способа анализа. Но вы увидите, что эти принципы уже были изложены в 1925 году втексте Фрейда.
Большое значение приписывается тому факту, что сначаламы проводим анализ — как говорят, "на поверхности". Это, якобы, то главное, что позволяет пациенту продвигаться впередизбегая интеллектуальной стерилизации всплывающего в анализе содержания.
Крис в одной из своих статей излагает случай уже однажды анализированного пациента, попавшего к нему на анализ. В своей профессиональной деятельности этот пациент испытывал серьезные затруднения. Причем его беспокойства, связанные с интеллектуальной специальностью, кажутся вполне сходными с теми, что могут возникнуть и в нашем деле. Все трудности были связаны с "продуцированием" мыслей. В самом деле, всю его жизнь отравляло чувство, что он, должно быть, "плагиатор" (скажем так для краткости). Он беспрестанно обменивался идеями с одним близким другом, блестящим scholar, но чувствовал при этом, что пытается позаимствовать мысли, сообщаемые ему собеседником, — вот что было вечной помехой всему, что он хотел опубликовать, издать.
Тем не менее, ему удается написать один текст. Но вскоре он почти с триумфом объявляет, что вся его работа уже находится в библиотеке, в одной напечатанной статье. На этот раз он уже невольно стал плагиатором.
В чем же будет состоять так называемая поверхностная интерпретация, предложенная Крисом? Вероятно, в следующем: Крис поинтересовался, что же действительно произошло и что было в библиотечной статье. При ближайшем рассмотрении он заметил, что главное содержание работы его пациента там как раз не присутствовало. В статье разрабатывались поднимавшие тот же вопрос темы, но новые взгляды его пациента не были представлены вовсе, и работа последнего была на самом деле совершенно оригинальной. Вот, из чего надо, по словам Криса, исходить, и вот что он назвал — я не знаю, почему — рассмотрением на поверхности.
Однако, говорит Крис, если субъект старался показать ему, что все его действия встречают препятствия, то дело здесь в том, что его отцу никогда ничего не удалось издать, ведь тот был задавлен — во всех смыслах слова — дедом пациента, человеком творческим и плодовитым. Ему необходимо было видеть в отце своего деда (grand-pere) — отца, ставшего большим, способного что-либо сделать, и он удовлетворял этой необходимости придумывая себе опекунов, которые были значительнее (больше)него и в зависимость от которых плагиат ставил его — вот почему он упрекал себя в плагиате и таким образом ломал себе жизнь. Итак, он лишь удовлетворял потребности, которая мучила его в детстве и, следовательно, стала доминировать в его истории.
Бесспорно, такая интерпретация приемлема. И важно видеть реакцию на нее субъекта. В чем Крис усматривает подтверждение значимости того, что он сообщил и что имеет далеко идущие последствия?
В дальнейшем мы видим, как разворачивается история. Мы увидим, как через все детские игры, например игру в рыбалку поймает ли отец большую рыбу? и т. п. — проходит, собственно говоря, относящаяся к пенису символизация потребности в реальном отце, всемогущем творце. Однако непосредственная реакция была следующей. Он промолчал, а на следующем сеансе сказал: "Как-то, выйдя с сеанса, я пошел на такую-то улицу все происходит в Нью-Йорке, и речь идет об улице, где находятся иностранные рестораны с пряной кухней, — и стал искать местечко, где я мог бы отведать мое любимое лакомство свежие мозги".
Вот что такое ответ на верную интерпретацию — это уровень речи одновременно парадоксальной и полной в ее значении.
Чему обязана такая интерпретация своей справедливостью? Идет ли речь о чем-то поверхностном? Что это может значить, если не то, что Крис, совершив тщательный обходной маневр, конец которого можно было бы и предвидеть, заметил следующее: субъект в том особом своем проявлении, каким является продуцирование организованного дискурса, где он всегда является субъектом так называемого процесса "запирательства" и где совершается интеграция его эго, может отражать свое фундаментальное отношение к собственному идеальному Я лишь в обратной форме.
Другими словами, отношение к другому в той мере, в какой в нем стремится выразиться первичное желание субъекта, уже в самом себе содержит тот основополагающий исходный элемент запирательства, который приобретает здесь форму инверсии.
Как видите, тут перед нами встают новые проблемы.
Однако чтобы продолжить, нам следовало бы определить разницу уровней — с одной стороны, символическое как таковое, символическая возможность, открытие человека символам и, с другой стороны, кристаллизация символического в организованном дискурсе, который содержит в себе принципиальное противоречие. Я думаю, что комментарий г-на Ипполита в совершенстве эту разницу продемонстрировал. Мне хотелось бы, чтобы вы умели пользоваться его понятийным аппаратом и могли опираться не него на всех сложных перекрестках нашего изложения. Мне остается лишь еще раз поблагодарить г-на Ипполита за то, что он с присущей ему высокой компетенцией предоставил нам такое подспорье.
10 февраля 1954 года.
VI. Анализ дискурса и анализ собственного я
Анна Фрейд или Мелани Кляан
Сперва я хотел бы обратиться к области, границы которой были очерчены в ходе нашей предыдущей встречи, т. е. к области, заключенной между образованием символа и дискурсом собственного Я. С начала года мы уже успели несколько продвинуться в ее изучении.
Сегодняшнему семинару я дал заголовок "Анализ дискурса и анализ собственного Я", но я не могу обещать, что за одну встречу смогу осветить столь обширную тему. Противопоставляя два данных термина, я хотел бы заменить ими классическую оппозицию: анализ материала — анализ сопротивлений.
Г-н Ипполит в комментируемом им тексте о Vemeinung выявил всю сложность и смысловую подвижность термина Aufhebung. В немецком этот термин одновременно означает отвергать, отменять, но также и сохранять в отмене, возводить. Это пример понятия, которое заслуживает стать предметом более углубленного изучения в русле размышлений о том, что мы делаем в нашем диалоге — диалоге с субъектом, как было однажды замечено психоаналитиками.
Не возникает никаких сомнений, что мы имеем дело с собственным Я пациента, с его ограничениями, защитами, с его характером. Мы должны сделать так, чтобы оно выдвинулось на первый план. Но какова его функция в данной операции? Вся аналитическая литература как бы затрудняется определить это точно.
Все недавно созданные теории, рассматривающие собственное Я анализируемого в качестве союзника аналитика в Великом Деле психоанализа, полны явных противоречий. И неудивительно — как не прийти к понятию не просто биполярности или бифункционирования собственного Я, asplitting'г, коренногоразличия двух собственных Я, если считать собственное Я автономной функцией и в то же самое время рассматривать его как виновника ошибок, пристанище иллюзий, вместилище свойственных ему страстей, ведущих к незнанию. Именно функцией незнания является собственное Я в анализе, как, впрочем, и в широкой философской традиции.
В книге Анны Фрейд "Я и механизмы защиты" есть отрывки, которые, похоже (если не останавливаться на языке, порой озадачивающем своим вещным характером), свидетельствуют о том, что она рассуждает о "собственном Я" в духе, которого стараемся здесь придерживаться и мы сами. И в то же время складывается ощущение, что она говорит о человечке-в-человеке, ведущем в субъекте самостоятельное существование и призванном его защищать — "Отец, посторонитесь вправо, посторонитесь влево", — от всех внутренних и внешних напастей. Если воспринимать ее книгу как произведение моралиста, то нельзя не заметить, что она говорит о собственном Я как о пристанище страстей в стиле, достойном рассуждений Ларошфуко о неистощимом коварстве человеческого самолюбия.
