Протоиерей Александр Шмеман - ВЕЛИКИЙ ПОСТ

На утрене в среду пятой недели опять читается Великий Канон Андрея Критского, но на этот раз целиком. Если в начале поста этот канон служил как бы дверью, открывающей путь покаяния, теперь, в конце Поста, он звучит как итог покаяния и его завершение. Если в начале Поста мы только слушали Канон, теперь его слова стали нашими словами, нашим плачем, нашей надеждой, а также оценкой нашего постного подвига: что мы действительно сделали за этот Пост? До чего мы дошли на пути покаяния? Потому что теперь все, что касается нас лично, приходит к концу. Теперь мы уже следуем за учениками, «… когда были они на пути в Иерусалим, и когда Иисус шел впереди их». И Иисус сказал им: «Вот мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященниками и книжниками, и осудят Его на смерть,

и предадут Его язычникам; и поругаются над Ним, и будут бить Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет» (Марк 10:32—45). Это Евангелие пятого воскресенья.

Тон великопостных богослужений меняется. Если в первой половине Поста наши усилия были направлены на собственное очищение, теперь нам открывается, что это очищение не есть самоцель, оно должно было ввести нас в созерцание, уразумение и освоение Тайны Креста и Воскресения. Смысл нашего подвига открывается теперь как участие в этой тайне, к которой мы так привыкли, что просто забываем об ее значении. И, следуя за Ним в Иерусалим, вместе с учениками, мы «недоумеваем и ужасаемся».

5. НА ПУТИ В ВИФАНИЮ И ИЕРУСАЛИМ

Шестая и последняя неделя Великого Поста называется Вербной (неделя Ваий, по–славянски). На протяжении шести дней перед Лазаревой Субботой церковное богослужение дает нам как бы следовать за Христом в дни, когда Он сначала возвещает смерть своего друга Лазаря, а затем начинает восхождение в Вифанию и в Иерусалим. Общий тон и тема этой седмицы даются нам на воскресной вечерне.

Шестую от честных постов седмицу усердно начинающе, Господеви предпразднственное пение ваий принесем вернии: грядущему во славе, силою Божества во Иерусалим, умертвити смерть…\С усердием начиная шестую неделю Великого Поста, принесем, верующие, предпразднственное пение Господу, идущему в божественной славе и силе в Иерусалим умертвить смерть…

В центре внимания находится Лазарь — его болезнь, смерть, горе его родных и то, как Христос все это воспринимает.

В понедельник мы слышим:

Сегодня Христос, ходящий по ту сторону Иордана, провидит болезнь Лазаря…\Днесь Христу является об одну страну Иордана ходящу, болезнь Лазарева…

Во вторник:

Вчера и сегодня Лазарь болен…

В среду:

Днесь Лазарь умерый погребается и рыдания поют его сродницы…\Сегодня погребается умерший Лазарь и рыдают его сродники…

В четверг:

Дводенствует днесь Лазарь умерый…\Сегодня уже два дня, как Лазарь умер…

И наконец в пятницу:

Заутра бо Христос приходит оживити глаголом умершаго брата (Марфы и Марии)…\Завтра Христос придет воскресить из мертвых брата (Марфы и Марии) …

Таким образом, в течение всей недели мы духовно созерцаем предстоящую встречу Христа со смертью — сперва со смертью его друга Лазаря, а затем и с Его собственной смертью. Приближается час Сына Человеческого, о котором Он так часто говорил и к которому все Его служение на земле было направлено. Мы должны спросить: каково же значение этого созерцания в великопостном богослужении? Как сопряжено оно с нашим великопостным подвигом?

Эти вопросы предполагают еще один вопрос, которого мы должны кратко коснуться. Вспоминая события жизни Спасителя, Церковь часто, если не всегда, заменяет прошедшее время — настоящим. Так, в день Рождества Христова мы поем: «Дева днесь (сегодня)… рождает…»; в Великую Пятницу: «днесь Он (Христос) стоит перед Пилатом…»; в Вербное Воскресенье: «днесь Он приходит в Иерусалим…» Что же означает эта перестановка времени , это богослужебное сегодня?

Огромное большинство церковных людей понимают это как риторическую метафору, поэтическое образное выражение. Современный подход к богослужению либо рационалистичен, либо сентиментален. Рационалистический подход сводит смысл богослужения к идеям. Корни его в том богосло-

вии, которое развилось на Православном Востоке под влиянием западного, в после–отеческую эпоху. Для этого рода богословия богослужение в лучшем случае сырой материал для чисто интеллектуальных определений. То, что в богослужении не может быть определено как интеллектуальная реальность, называется «поэзией», т. е. чем–то, что не должно приниматься всерьез. А так как ясно, что события, вспоминаемые Церковью, относятся к прошлому, то богослужебному сегодня не придается серьезного значения.

Сентиментальный подход является результатом индивидуального эгоцентричного благочестия, которое во многих отношениях служит противовесом интеллектуальному богословию. Для такого рода благочестия богослужение служит полезной рамкой для личной молитвы, вдохновляющим фоном, цель которого — «согреть» наше сердце и направить его к Богу. Содержание и значение служб, богослужебные тексты, обряды и действия здесь имеют второстепенную важность; они полезны и соответствуют своему назначению, поскольку они заставляют меня молиться! Таким образом, богослужебное сегодня растворяется здесь, как и все другие богослужебные тексты, в какой–то недифференцированной, благочестиво вдохновенной молитве.

Благодаря долгой поляризации нашего церковного сознания между этими двумя «подходами», очень трудно показать, что настоящее богослужение не может сводиться ни к одному из этих «подходов» — ни к идеям, ни к личной молитве. Нельзя прославлять идеи! А про личную молитву

разве не сказано в Евангелии: «… когда молишься, войди в комнату свою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне…» (Матф. 6:6). Самое понятие богослужебного воспоминания подразумевает одновременно и определенное событие, и нашу общую, соборную реакцию на него. Совершение богослужения возможно, только если люди собираются вместе и, побеждая свое естественное разъединение и обособленность, реагируют как одно тело, как единая личность на какое–либо событие (приход весны, свадьбу, похороны, победу и т. п.). Естественное чудо всякого празднования заключается именно в том, что оно преодолевает, трансцендирует, хотя бы на время, как просто «идеи», так и индивидуализм. Действительно, во время богослужения забываешь самого себя и соединяешься с другими особенным, только этому единству присущим образом. Каково же в свете сказанного значение богослужебного ныне (сегодня), которым Церковь вводит нас во все события? В каком смысле события прошлого вспоминаются ныне?

Без преувеличения можно сказать, что вся жизнь Церкви составляет одно непрерывное поминовение и воспоминание. В конце каждой службы мы перечисляем имена святых, «память которых мы совершаем». Прежде же всего, сама Церковь есть воспоминание Христа. С чисто естественной точки зрения, память — способность двузначная. Вспоминать кого–нибудь, кого мы любили и кого больше нет, означает две вещи. С одной стороны, память — это гораздо больше, чем просто знание того, что было. Когда я вспоминаю моего

отца, я вижу его; в моей памяти он сохраняется не как все то, что я о нем знаю, но как живая реальность. В то же время эта самая реальность заставляет меня так остро чувствовать, что его больше нет, что никогда больше на этом свете, в этой жизни я не коснусь этой руки, которую я так ясно вижу в своей памяти. Таким образом, память — самая удивительная и в то же время самая трагическая изо всех человеческих способностей, т. к. ничто так не показывает нам ущербленную природу нашей жизни, невозможность для человека что–либо действительно хранить, чем–нибудь действительно обладать на этом свете. Память являет нам, что «смерть и время царят на земле». Однако именно потому, что память присуща только человеку, христианство в нем имеет свою основу, ибо в сердцевине его — память об одном Человеке, об одном событии, об одной ночи, в глубине и тьме которой нам было сказано: «Сие творите в Мое воспоминание». И вот, происходит чудо! Мы вспоминаем Его, и Он здесь, не как туманный образ прошлого, не как грустное «никогда больше», но с такой силой присутствия, что Церковь может вечно повторять то, что сказали ученики после Его явления в Еммаусе: «… не горело ли в нас сердце наше?» (Лука 24:32).

Природная память есть, прежде всего, «присутствие отсутствия», ибо, чем более тот, кого мы вспоминаем, «присутствует», тем острее боль его отсутствия. Но во Христе память вновь получила силу исцелять время, разорванное грехом, смертью, ненавистью и забывчивостью. И сердцем этого богослужебного празднования, этого бого-