Марк Подвижник - Аскетические творения
6. Вопрос. Итак, крестившийся кого приемлет таинственно — Христа ли или Святого Духа? Ибо ты говорил иногда, что Христос живет внутри нас, иногда же — Святой Дух.
Ответ. Крещением мы приемлем Святого Духа; а поелику Он именуется и Духом Божиим и Духом Христовым, посему крещением приемлем и Отца и Сына, по сказанному: «Аз и Отец приидем и обитель у него сотворим»[302].
7. Вопрос. Посему Дух [Святой] Троица ли есть?
Ответ. Мы не называем Его Троицею в одном собственном Лице; но поелику Он неразделен от Отца и Сына, посему исповедуем в Нем Троицу по Его Божеству и силе. Ибо как в Отце есть Сын и Дух, и также в Сыне — Отец и Дух, так и в Духе есть Отец и Сын, не слиянием трех ипостасей единого Божества, но соединением того же единого совета, и Божества, и существа. А потому и мы, именуем ли в частности Отца, или Сына, или Святого Духа, в едином имени именуем Троицу по образу, о коем упомянули выше.
8. Вопрос. Как же Писание говорит, что есть небесный Иерусалим[303], а ты сказал, что он находится в сердце?
Ответ. Мы знаем, что не только Иерусалим, но и прочие блага, которые долженствуют получить в воскресении праведные, находятся горе; обручения же их и начатки в сердцах твердо верующих отныне действуют духовно, дабы, будучи удостоверены о будущих, мы презрели все настоящее и возлюбили Бога до смерти. Посему [апостол] не сказал «имеете приступить», но «приступисте к Сионстей горе и ко граду Бога живаго, Иерусалиму Небесному»[304], ибо способными к принятию сих мы все соделались от крещения, получить же их сподобляются одни твердо верующие, которые всякий день умирают ради любви Христовой, т. е. стоящие превыше всякой мысли здешней жизни и не помышляющие ничего другого, кроме того, когда достигнут в совершенную любовь Христову, которая есть внутреннейшее отверзение сердца, идеже предтеча о нас вниде Иисус[305]. Сего ища в начале всего, святой Павел говорил: «Гоню же, аще и постигну, о немже и постижен бых», т. е. да возлюблю так, как и возлюблен был от Христа[306]. И когда достиг сей любви, более уже не хотел помышлять ни о чем, ни о скорбном для тела, ни о дивном в творении, но всяку мысль тотчас отверг, не желая ни на один час лишиться действия Духа. Показал же, сколько отверг он ради духовной любви, говоря: «Кто ны разлучит от любве Христовы? Скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч?» И еще: «Известихся, — говорит, — яко ни смерть, ни живот, ни ангелы, ни начала, ни власти, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь, кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем»[307], ибо ни о чем из сих не хотел помышлять, а только пребывать там [в любви Христовой].
9. Вопрос. Как незадолго пред сим ты сказал, что Дух [Божий] живет внутрь нас совершенно и не принимает от нас приложения; апостол же, напротив, говорит, что мы имеем начаток Духа, а не совершенного Духа?[308]
Ответ. Он сказал «начаток», [разумея] не некоторую часть всего, ни вводя какое-либо деление Духа, ибо Он не делится и не изменяется, но [сказал так], показывая наше вместилище, не могущее вместить всякое действие Духа иначе, как совершенною заповедию, т. е. смертию, поелику и смерть за истину Христову[309] есть заповедь Божия. Как солнце, будучи совершенно, изливает от себя всем совершенную, простую и равную благодать, — но каждый насколько имеет очищенное око, настолько и принимает солнечный свет, — так и Дух Святой верующих Ему соделал от крещения способными к принятию всех Своих действий и даров; однако дары Его действуют не во всех в одной мере, но каждому [даются] по мере делания заповедей, поколику он засвидетельствует благими делами и покажет меру веры во Христа. Посему говорит: «Посла Бог Духа Сына Своего в сердца ваша, вопиюща: „Авва Отче“»[310], и: «Самый Дух спослушествует духови нашему, яко есмы чада Божия»[311]. А что никто сам собою не истребляет Адамов грех, но только Христос по мере веры в Него, послушай слова апостола, что Христос умре грех наших ради, по Писанием[312]; и еще: составляет же Свою любовь к нам Бог, яко грешником нам сущим, Христос за ны умре[313]; и еще: спогребохомся Ему крещением в смерть: да якоже воста Христос от мертвых, тако и мы во обновлении жизни ходити начнем и прочее; и что умерый свободися от греха[314]; и что благодатию есте спасены чрез веру, а не от дел, да не кто похвалится[315]; и еще: бесте бо иногда тма, ныне же свет о Господе: якоже чада света ходите[316]; и еще: мы же несмы рабынина чада, но свободныя. Свободою убо, ею же Христос нас свободи, стойте[317]; и еще: яко свободны, а не яко прикровение имуще злобы свободу[318]. Видишь ли, как те подвиги, посредством которых, как ты говоришь, истребляется грех, Писание называет делами обновления, свободы и света? Показывает же и превратные направления самовластия, которые ты называешь Адамовым грехом, ибо иметь свободу как прикровение сердца, точнее же, злобы, и оскорблять Духа Святого, и творить волю плоти и помышлений[319], наченше духом, ныне плотию скончаваете[320], и должны есмы не плоти, еже по плоти жити[321]. Зная сие и подобное сему, равно и то, что делать или не делать, зависит от нашего самовластия, божественное Писание порицает не сатану и не Адамов грех, но нас. Если же хочешь выслушать разумно, скажу тебе всех главнейшее. Ты разные приражения (σχηματισμούς) помыслов[322] называешь Адамовым грехом, но вот блаженный Павел очевидно и явственно обличает в сем злоумии нас как виновных, говоря: «Не сообразуйтеся веку сему, но преобразуйтеся обновлением ума вашего»[323]. Если же сие не [зависит] от нашей воли, но от сатанинского мучительства и есть остаток Адамова греха, то зачем же мы обличаемся во грехе, подпадая его действию поневоле и будучи мучимы от сатаны? Так и мучиться будем безвинно? Или, может быть, по-твоему, неправеден и Сам Бог, повелевший нам вышеестественное и требующий от нас того, что выше нашей силы. Но это неправда. Да не будет сего! Я спрошу тебя, и дай мне ответ: ту силу благочестия, которую имеет естество наше, должны ли мы ежедневно приносить Богу или нет? Конечно, ты скажешь мне: «Должны, потому что сие Бог даровал естеству нашему и установил заповеди, сообразные нашей силе». А потому, если сегодня приносимое Ему благо есть сегодняшний долг, то покажи мне, что заплатил ты [Богу] за древний долг свой, или Адамов? Я же говорю тебе, что не только сего не можешь показать, но и каждодневного своего долга не можешь выполнить вполне. И из чего это очевидно? Из того, что мы не всегда пребываем в одних и тех же добродетелях. Сколько сегодня приложил ты к добродетели, столько изобличил в себе должника прежней, показав очевидно силу своего естества; ибо сегодняшним приложением оказалось, что вчерашнее недостаточество зависело не от естества, но от воли. Посему-то мы и подпадаем действию греха[324].
10. Вопрос. Но пусть сие будет так, однако я знаю одно: если бы Адам не преступил [заповеди], я не испытывал бы приражения зла?
Ответ. И это сказал ты неправильно: не испытывать приражения зла есть [принадлежность] естества непреложного, а не человеческого, ибо если мы и одного естества с Адамом, то надлежит и ему быть подобну нам и нам подобными ему. Итак, да уверит тебя сам сей первый человек, что он не был ни непреложен, ни в частности[325] злонравен, но произвольно преложен[326] и нарушил заповедь не понуждением естества, но согласием воли. Следовательно, как он доступен был сатанинскому приражению, имея власть послушать или не послушать его, так и мы.
11. Вопрос. Только теперь уступаю тебе, потому что ты не отрицаешь сатанинского приражения.
Ответ[327]. Я и прежде никогда не отрицал сего, ибо знаю, что и Иов был искушаем от диавола, [помню] и слова Писания: «Несть наша брань противу крови и плоти, но к началом, и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы»[328]; и еще: «Противитеся диаволу, и бежит от вас»[329]; и еще: «Супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити»[330]. Но поелику вы полагаете, что лукавые помыслы не ваши, но кого-либо иного, иногда говоря, что это грех Адамов, иногда — что это сам сатана, иногда же — приражение сатанинское, посему мы говорим, что Адамов грех — одно, сатана — другое, приражение сатанинское — иное, а иное — лукавые наши помыслы, хотя производящие их причины и заключаются в приражении. Ибо сатана есть то самое существо — диавол (ἡ τοῦ διαβόλου ὑπόστασις), которое покушалось искушать и Господа; грех Адамов есть преступление заповеди первым человеком; приражение сатанинское есть в одном только помысле представляющееся явление лукавого дела, которое и самому тому, чтобы приблизиться к уму нашему, находит [удобство] лишь по нашему маловерию. Ибо когда по получении нами заповеди ни о чем не иметь попечения, но всяцем хранением блюсти свое сердце[331] и искать внутрь нас сущего Царствия Небесного, ум отступит от сердца и от вышесказанного взыскания, тотчас дает место диавольскому приражению и бывает доступен лукавому совету. Но даже и тогда диавол не имеет власти приводить в движение наши помыслы, иначе бы он не пощадил нас, наводя понудительно всякую злую мысль и не попуская помышлять ничего благого; но он имеет только власть внушать превратное учение в помысле только первой мысли, чтобы искушать наше внутреннее расположение, куда оно клонится: к его ли совету или к заповеди Божией, поелику они друг другу противятся. А посему мы в том, что любим, тотчас возбуждаем наши помыслы к оному [вражию] указанию и пристрастно беседуем в мысли с показавшимся предметом; а в том, чего отвращаемся, не можем медлить, но ненавидим и самое то приражение. Если же, и будучи ненавидимо, оно пребывает — случается и сие, — то это зависит не от нового нашего расположения, но укрепляется на нас от прежнего восприятия, а потому [такое приражение] стоит на месте неподвижно и как одномысленное[332] бывает возбраняемо сердечным негодованием перейти во многомыслие и страсть; ибо одноличное явление, ненавидимое внимающими себе, не имеет естественной [силы] насильно извлекать ум в страсть многомыслия, только с помощию одного сердечного сладострастия. А потому, если мы совершенно отступим от сладострастия, то даже и явление в одном помысле (μονολόγιστος) прежде принятых впечатлений не может более вредить нам или осуждать совесть нашу за то, что мы не обезопасили себя касательно будущего. Ибо когда ум познает безуспешное свое противление прежде принятым впечатлениям и исповедует Богу прежнюю свою вину, тотчас упраздняется и самое сие искушение.
