Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга первая
Мы можем изучить историю и интерпретировать исторические факты, которые будут соответствовать нашим убеждениям. Но быть уверенным по поводу будущего означает находиться в иллюзиях. Человек — это не результат влияния только одного фактора, он — в значительной степени совокупность их. И подчеркивать одно влияние, уменьшая значение других, означает появление дисбаланса, что приведет к еще большему хаосу и страданию. Человек — это целостный механизм. Нужно понять целостность, а не просто часть, как бы временно важной часть не была. Принесение в жертву настоящего ради будущего — это безумство тех, кто одержим жаждой власти, а власть есть зло. Такие берут на себя право руководства человечеством. Они новые священники. Средства и цель неотделимы, они представляют собой единое явление, средства создают цель. Благодаря насилию никогда не наступит мир. Полицейское государство не может породить мирного гражданина. Через принуждение нельзя достичь свободы. Бесклассовое общество не может быть установлено, если партия всесильна, оно никогда не будет результатом диктатуры. Все это очевидно.
Отделенность индивидуума не разрушить отождествлением с коллективом или с идеологией. Подмена не покончит с проблемой отделенности, и подавить ее она не сможет. Подмена и подавление могут сработать на некоторое время, но отделенность снова прорвется еще более яростно. Страх может временно отодвинуть ее на задний план, но проблема все остается. Проблема не в том, как избавиться от отделенности, а в том, почему каждый из нас придает этому такое большое значение. Те самые люди, которые желают установить бесклассовое общество своими проявлениями силы и власти, порождают разделение. Вы существуете отдельно от меня, а я от другого, и это — факт. Но почему мы придаем важность этому чувству отделенности, со всеми вытекающими отсюда пагубными результатами? Хотя между нами всеми есть большое сходство, все же мы различны. А это различия придает каждому чувство значимости из-за отделенности: отдельная семья, имя, собственность и чувство того, что ты отдельная сущность. Эта отделенность, это чувство индивидуальности причинило огромный вред, и отсюда желание коллективного труда и взаимодействия, принесение в жертву индивидуума ради целого и так далее. Организованные религии пробовали подчинить волю одного воле целого, а теперь партия, которая берет на себя роль государства, прилагает все усилия, чтобы заглушить индивидуума.
Почему же мы цепляемся за чувство отделенности? Наши ощущения являются отдельными, а живем мы ощущениями, мы есть ощущения. Лишите нас ощущений, приятных или болезненных, и нас нет. Ощущения важны для нас, и они тождественны отделенности. Личная жизнь и жизнь гражданина дают различные ощущения на различных уровнях, и, когда они сталкиваются, возникает конфликт. Но ощущения постоянно находятся в состоянии войны друг с другом, в личной ли жизни или в жизни гражданина. Конфликт свойственен ощущениям. Пока есть хотение быть выдающимся или скромным, обязательно будет конфликт ощущений, причиняющий личное и социальное страдание. Постоянное желание быть «больше» или быть «меньше» поднимает на поверхность чувство индивидуальности и своей отделенности. Если мы можем оставаться с этим фактом, не осуждая или оправдывая его, мы обнаружим, что ощущения не целиком составляют всю нашу жизнь. Тогда ум как память, которая является ощущением, становится спокойным, более не разрываемым его собственными противоречиями. И только тогда, когда ум умолкает и успокаивается, появляется возможностью любви без «мне» и «мой». Без этой любви коллективное действие — это просто принуждение, распространяющее антагонизм и страх, благодаря которым возникают личные и общественные противоречия.
Власть
Он был очень беден, но способен и умен. Он был доволен, или, по крайней мере, так казалось, тем немногим, чем он обладал, и у него не было никаких семейных обязательств. Он частенько заходил, чтобы обсудить кое-что, и у него были большие мечты о будущем. Он был целеустремлен и восторжен, прост в своих удовольствиях, и с удовольствием делал для других какие-нибудь мелочи. Он не был, сказал он, очень пристрастен к деньгам или к физическому комфорту. Но он любил описывать то, что бы он сделал, если бы он имел деньги, как он поддержал бы то или иное, как бы он открыл отличную школу и так далее. Он был довольно мечтателен и легко заводился как от своего собственного энтузиазма, так и энтузиазма других.
Прошло несколько лет, и однажды он пришел снова. С ним произошло странное преобразование. Мечтательный взгляд пропал: он стал сухим, конкретным, почти грубым в своей точке зрения и довольно резким в своих суждениях. Он путешествовал, и его манеры были отлично отполированы и изящны. Он включал и выключал свое обаяние. Ему досталось по наследству много денег, и он удачно увеличил их во много раз. Он полностью стал другим человеком. Теперь он редко бывает здесь, и, когда в редких случаях мы действительно встречаемся, он отдален и самовлюблен.
И бедность, и богатство — это неволя. Сознательно бедный и сознательно богатый — это игрушки обстоятельств. Оба продажны, поскольку оба ищут то, что развращает: власть. Власть — это больше, чем владение, власть — это больше, чем богатство и идеи. Все это действительно наделяет властью, но это можно отбросить, а все же чувство власти остается. Можно породить власть через простоту жизни, через достоинство, через партию, через отречение, но такие средства — простая замена, и не стоит обманываться на счет них. Желание положения, престижа и власти, власти, которая получена через агрессию или смирение, через аскетизм или знание, через эксплуатацию или самоотрешение является незаметно убедительным и почти инстинктивным. Успех в любой форме — это власть, а неудача просто опровержение успеха. Быть у власти, быть успешным — значит быть невольным, что является отрицанием добродетели. Добродетель дает свободу, но это — не вещь, которую можно получить. Любое достижение, либо индивидуальное, либо коллективное, становится средством для получения власти. В этом мире следует избегать успеха и власти, приходящих с самоконтролем и самоотречением, так как обои искажают понимание. Именно желание успеха не впускает смирение, а без смирения как может быть понимание? Успешный человек становится черствым, самовлюбленным, он обременен своей собственной важностью, своими обязанностями, достижениями и воспоминаниями. Должна быть свобода от самоуверенной ответственности и от бремени достижений, поскольку тот, кто прогнулся, не может быть подвижен, а понимание требует подвижности и гибкости ума. Милосердие отвергается успешными оттого, что они неспособны к пониманию самой красоты жизни, которая есть любовь.
Желание успеха — это желание доминировать. Доминировать, значит обладать, а обладание — это путь к изоляции. Эта та самоизоляция, которую большинство из нас ищет: через имя, через отношения, через работу, через воображение. В изоляции есть власть, но власть взращивает антагонизм и боль, поскольку изоляция — это результат страхов, а страх прекращает всю общность. Общность — это взаимоотношения. И какими бы ни были они, радостными или болезненными, в них есть возможность самозабвения. Изоляция — это путь «я», а вся деятельность «я» приносит конфликт и горе.
Искренность
Было видно небольшой участок зеленой лужайки с великолепными цветами по ее сторонам. Она была красиво ухожена, и очевидно, что ей уделялось большое внимание, поскольку солнце прилагало все усилия, чтобы сжечь лужайку и высушить цветы. За этим восхитительным садом, мимо множества домов, было синее море, искрящееся на солнце, а в нем белел парус. Из окна комнаты было видно сад, здания и вершины деревьев, а ранним утром и ранним вечером было приятно смотреть из окна на море. В течение дня вода в нем становилась яркой и жесткой, но даже в жаркий полдень там всегда был парус. Скоро солнце спустится в море, создавая ярко огненную дорожку, и сумерек не будет. Вечерняя звезда будет парить над горизонтом и исчезнет. Узкую полоску молодой луны подхватит вечер, но и она также исчезнет в беспокойном море, и темнота воцарится над водой.
Он подробно говорил о боге, о его утренних и вечерних молитвах, его постах, его клятвах, его горячих желаниях. Он выражался очень ясно и определенно, не было никакого сомнения в выборе правильного слова. Его ум был хорошо натренирован, поскольку его профессия потребовала это. Он был ясноглазым и настороженным мужчиной, хотя в нем присутствовала некоторая жесткость. То, как он держал осанку, показывало упорство в цели и отсутствие гибкости. Им, очевидно, двигала необычно мощная воля, и, хотя он непринужденно улыбался, его воля была всегда начеку, осторожная и господствующая. Он был очень правилен в повседневной жизни, и он ломал установившиеся привычки лишь приказом воли. Без воли, сказал он, не могло быть никакой добродетели. Воля необходима, чтобы сразить зло. Сражение между добром и злом было извечным, и одна воля подавляла зло. В нем также присутствовала нежность, поскольку он, бывало, смотрел на лужайку, на веселящие цветы и улыбался, но он никогда не позволял своему уму блуждать вне пределов воли и ее воздействия. Хотя он усердно избегал резких слов, гнева и любого проявления нетерпения, его воля сделала его по-странному жестоким. Если красота вписывалась в рамки его цели, он принимал ее. Но в нем всегда скрывался страх чувственности, боль от которой он пробовал сдерживать. Он был хорошо начитан и учтив, но его воля следовала за ним подобно тени.
