Киприан Керн - Православное пастырское служение

Совершенно особо надо поставить ту группу искушений, которая некоторыми пасторологами ставится в связь с искушениями Господа в пустыне. Вкратце они представляют собой, как соблазн материальный (искушение хлебом), соблазн авторитета (искушения царствами мира) и соблазном "святости" (искушение чудотворением). Надо говорить о каждом из них подробно, ибо к ним примыкают и другие искушения, в этой связи лучше понимаемые.

Соблазн материальный. Хлеб. В этой теме пастыря и пасторалиста подстерегают немалые затруднения в противоположных сторон. Вопрос этот стоит сам по себе в связи со специальной темой об обеспечении священника, о вознаграждении его и т.д., чему будет посвящена особая глава. В данном контексте приходится говорить только о соблазне материальном, как искушении пастырского служения, о психологической стороне вопроса.

Как во всех сторонах духовного делания, пастырь в этом вопросе является, прежде всего, человеком, подверженным общечеловеческим слабостям и искушениям. Всякому человеку свойственно заботиться о своем благополучии и о своих близких. "Никто же плоть свою ненавидит, но каждый питает и греет ее." Поэтому вполне законны эти заботы о насущном хлебе. Искушением является вовсе не забота о куске хлеба, особенно если пастырь обременен семьей и не имеет средств. Совершенно оправданы нравственным законом стремления священника дать своим детям образование, обеспечить здоровье и благосостояние своей семьи, как и самому быть опрятным и не лишенным необходимых вещей. Материальный соблазн не в этом, это не "искушение хлебом."

Это искушение является в ином плане. У пастыря может быть соблазн "быть, как все." Могут появиться стремления к обогащению, к роскоши или, что еще хуже, "только бы не показаться беднее других." Вместо равнодушия к земным благам у священника начинает расти интерес к материальному обеспечению себя и своих, желание умножать свои доходы, "разорять свои житницы и строить новые большие прежних." Священник начинает сам бояться бедности, заглушать в себе евангельские чувства сострадания к обездоленным, забывать, что деньги — это "кровь бедняка." Священник тогда незаметно, но постепенно отходит от того, что ему завещано Самим Пастыреначальником, и переносит центр своих интересов в противоположную сторону. Он начинает сторониться бедности, ищет знакомства и связи с богатыми и знатными, у него вырабатывается особая психология земного благополучия. Он слишком легко оправдывает наживу, заключает в своей совести союз с богатеями, стыдится нищеты, скромности и нужды.

В истории и литературе немалочисленны прямые и косвенные обвинения священства в конформизме богатству. В исторической реальности кумир денег слишком часто привлекал священническое сердце. Дворцы западных кардиналов и архиепископов, богатые покои наших князей церкви как в русских лаврах, так и в патриаршем дворце в Карловцах, в Черновицах и других центрах, обеспеченной Габсбургами и потому покорной иерархии, примеры некоторых священников домовладельцев и имеющих банковские вклады, хотя все это не очень частое, но создает священству нехорошую репутацию в глазах безбожной, масонской и антицерковной пропаганды. Миряне неоднократно упрекают христианство за союз с капиталом. Церковь никогда не брала на себя обязательств, да и не должна их брать, насаждать экономическое равенство и разрушать капиталистический строй; но пастырь, оправдывающий богатство, боящийся бедности, стремящийся к обеспеченности, — это есть прямое противоречие евангельской заповеди и прекрасное оружие для антихристианской пропаганды.

Короче говоря, этот соблазн материальности, или "искушение хлебом," сводится к психологическому обману зрения. Священник теряет правильное направление, прельщается не тем, чем надо, извращает иерархию ценностей и поклоняется тому, что должно было быть для него ничтожным и к чему надо было бы быть равнодушным. Не обязательно священник должен быть сам нищим, но он не должен бояться бедности и ее стыдиться. Священник не должен заниматься проповедью социального равенства, но и не должен защищать и оправдывать богатство и роскошь.

В этом вопросе есть соблазн и с другой стороны. Не поддавшись искушению богатства и конформизма с капиталом, молодой иерей может по неопытности увлечься "жгучими вопросами современности" и уклониться в другую крайность.

Не осознав правильно своей задачи в этом трудном вопросе, он может увлечься стилизованным идеалом евангельской бедности и начать проповедь социального равенства, произвольно им понятый "христианский коммунизм" апостольской общины первых дней христианства, забывая, что подобного рода попытки отдают сектантским уклоном и в своем корне антиисторичны. Все это будет не больше, как стилизация дурного вкуса. Пойдя дальше, он может превратиться в апостола политического коммунизма, в проповедника какой-нибудь социалистической партии, что уже вовсе несовместимо с его священническим призванием.

Резюмируя изложенное, можно прямо сказать, что от священника не требуется вовсе роли социального реформатора, которая ему церковью и не поручена, и не входит в его пастырскую деятельность. Центр ее тяжести в области только духовной, и меры воздействия могут быть только церковными и достойными его сана. Но не должен быть ни в своей жизни, ни в проповеди апологетом капитализма и конформистом с социальным злом, но также и не апостолом коммунизма и не социальным трибуном.

Соблазн авторитета. Власть. Не менее увлекающее и гораздо более тонкое искушение в жизни и деятельности священника. Оно вовсе не заключается в одном только узком понимании карьеризма священника и в его неудовлетворенной жажде честолюбия и славолюбия.

С этого, правда, начинается. Пастырь, приучаемый обычаем награждения духовенства разными церковными, а иногда и светскими наградами, легко поддается честолюбивым вожделениям. Он начинает рассчитывать через сколько лет он получит камилавку, когда будет произведен в протоиереи, или скоро ли будет награжден митрой или иным знаком достоинства. Развивается психология своеобразного местничества, как напр., с какой стороны предстоятеля он будет стоять на соборных служениях и вообще какой ранг он занимает среди духовенства. У греков и арабов совершенно не существует иерархии разных наград, как в русской Церкви (набедренник, разного рода кресты, митра). Самый принцип награды не согласен с евангельской идеологией, по которой всем добро потрудившимся одна "многая награда на небеси." Все это является следствием тесного союза Церкви с государством.

Но это является только внешней частью честолюбия, а гораздо опаснее то, что возбуждает в пастыре стремление к духовному властвованию. Пастырю действительно дана от Бога власть, но она прежде всего сакраментальная, мистической природы и должна быть растворена отеческой любовью и состраданием к пасомым. Если пастырь наслаждается только разными наградами, то это можно легко извинить наследием долгого плена Церкви государством. Но если у пастыря начинает пробуждаться жажда духовного властвования над паствой, то это уже более опасный симптом, свидетельствующий о некоем искривлении его духовного зрения.

В чем же это более тонкое искушение проявляется?

Священник хочет духовно господствовать над душами, забывая, что он прежде всего должен им соболезновать и призван к их духовному рождению, к новой жизни во Христе и преображению. Господство это может проявляться различно. Наиболее частая форма — это жажда добиться от пасомых "подвига послушания," что митр. Антоний определил так: "даже глубоко религиозные и благочестивые аскеты, но мало одаренные пастырским духом, становятся для пасомых тяжелыми чиновниками." Священник молодой и без меры ревностный мнит себя быть старцем вверенных ему душ, требует себе безоговорочного послушания, вплоть до чтения тех или иных книг или интересов той или иной областью общественной жизни. Совсем неумеренные в этом отношении пастыри подвергают цензуре всю жизнь своих духовных чад, совершенно не считаясь с индивидуальными способностями каждого, а главное к своим собственным дарованиям.

Вторая форма этого же искушения проявляется в области учительной. Такой молодой и неопытный пастырь хочет быть во что бы то ни стало "авторитетом" для своих пасомых. Он считает себя более знающим во всех областях, во все вмешивается со властью и требует признания этой власти. Не будучи знатоком в некоторых вопросах, но претендуя им быть, он старается подкрепить свой авторитет священническим саном. В таких случаях степень истины зависит уже не от нее самой, а от того кем она произнесена. Такой обольщенный пастырь, как веское доказательство, приводит аргумент: "я вам говорю как священник" или "я вам говорю как архимандрит." Приходилось слышать даже "я вам говорю как диакон."