Фома Аквинский - Сумма теологии. Том IX
Есть и такой монашеский орден, а именно Проповедующих братьев[878], в котором такого рода нарушения или упущения по своей природе вообще не обусловливают никакого греха, ни смертного, ни простительного, но тот, кто нарушил, должен понести назначаемое ему наказание, поскольку обязательность этого соблюдения предусмотрена [уставом]. Однако возможно простительное или смертное согрешение из-за презрения, вожделения или небрежения.
Ответ на возражение 2. Не всё из того, что содержится в законе, выражается посредством предписаний, поскольку кое-что представляется в виде постановлений или законодательных актов, предусматривающих то или иное конкретное наказание. И как в случае гражданского права нарушение законного установления не всегда приводит к преданию человека телесной смерти, так и в случае церковного закона нарушение постановления или законодательного акта не всегда обусловливает смертный грех, и то же самое можно сказать о положениях устава.
Ответ на возражение 3. Действие или нарушение проистекает из презрения тогда, когда человеческая воля не желает подчиняться определению закона или устава, в результате чего он начинает действовать против закона или устава. С другой стороны, если он побуждается сделать что-либо противоречащее определению закона или устава какой-либо частной причиной, например вожделением или гневом, то он грешит не из презрения, а по какой-то иной причине, причём даже в том случае, когда он часто повторяет один и тот же грех как по одной и той же, так и по разным причинам. Поэтому Августин говорит, что «не все грехи совершаются из гордого презрения». Однако частое повторение греха приводит к расположенности к презрению, согласно сказанному [в Писании]: «С приходом нечестивого приходит и презрение» (Прит. 18:3).
Раздел 10. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ МОНАХ, ГРЕША ТАК ЖЕ, КАК И МИРЯНИН, ГРЕШИТ БОЛЕЕ ТЯЖКО?
С десятым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что монах, совершая тот же грех, что и мирянин, не грешит тяжелее его. Ведь сказано же [в Писании]: «Господь благой да простит каждого, кто расположил сердце своё к тому, чтобы взыскать Господа, Бога, Бога отцов своих, хотя и без очищения священного» (2 Пар. 30:19). Но монахи явно взыскивают Господа, Бога отцов своих, со всем расположением своего сердца, больше, чем миряне, которые, по словам Григория, отчасти предлагают себя и своё Богу, а отчасти удерживают для себя. Следовательно, похоже, что их некоторое отпадение от священного очищения меньше вменяется им в вину.
Возражение 2. Далее, Бог меньше гневается на грешащего человека, если тот делает что-то доброе, согласно сказанному [в Писании]: «Следовало ли тебе помогать нечестивцу и любить ненавидящих Господа? За это на тебя гнев от лица Господа! Впрочем, и доброе найдено в тебе» (2 Пар. 19:2-3). Но монахи делают больше доброго, чем миряне. Следовательно, когда они совершают какой-либо грех, Бог гневается на них меньше.
Возражение 3. Далее, нынешнюю жизнь нельзя прожить без греха, согласно сказанному [в Писании]: «Все мы много согрешаем» (Иак. 3:2). Таким образом, если бы грехи монахов были тяжелее таких же [грехов] мирян, из этого бы следовало, что монахи хуже мирян, так что совет вступать в монашество выглядел бы неразумным.
Этому противоречит следующее: большее зло заслуживает большего сожаления. Но дело представляется так, что грехи находящихся в состоянии святости и совершенства наиболее прискорбны, в связи с чем читаем: «Сердце моё во мне раздирается» (Иер. 23:9); и несколько ниже: «Ибо и “пророк”, и священник – лицемеры! “Даже в доме Моём Я нашёл нечестие их!”» (Иер. 23:11). Следовательно, монахи и все остальные, которые находятся в состоянии совершенства, при прочих равных условиях грешат более тяжко.
Отвечаю: грех, совершённый монахом, может быть более тяжким, чем такой же грех, совершенный мирянином, трояко. Во-первых, если он противен не только предписанию божественного Закона, но и монашескому обету, например, если речь идёт о похоти или воровстве, поскольку похотью он нарушает обет безбрачия, а воровством – обет бедности. Во-вторых, если он грешит из презрения, поскольку это, похоже, является глубочайшей неблагодарностью за божественное благодеяние, возвысившее его к состоянию совершенства. Так, апостол говорит, что верующий «повинен тягчайшему наказанию», когда из презрения «попирает Сына Божия» (Евр. 10:29). Поэтому Господь сетует: «Что возлюбленному Моему в доме Моём, когда в нём совершаются многие непотребства?» (Иер. 11:15). В-третьих, монашеский грех может быть отягчён соблазном, поскольку многие следуют его образу жизни, в связи с чем читаем: «В “пророках” Иерусалима вижу ужасное (они прелюбодействуют и ходят во лжи, поддерживают руки злодеев, чтобы никто не обращался от своего нечестия)» (Иер. 23:14).
С другой стороны, если монах грешит не из презрения, а по слабости или неведенью, и при этом не нарушает данные им обеты и никого не вводит в соблазн (например, если он согрешает втайне), то его грех менее тяжек, чем такой же грех, совершенный мирянином. Действительно, его незначительный грех искупается множеством его добрых дел, а тяжкий грех легче исправим. Так это, во-первых, потому, что он обладает правильным устремлением к Богу, и потому если оно ненадолго прерывается, то после его нетрудно опять направить к его прежнему объекту. Поэтому Ориген, комментируя слова [псалма]: «Когда он будет падать – не упадёт» (Пс. 36:24), говорит: «Нечестивый, согрешив, не кается и не может искупить свой грех». Но праведник знает, как покаяться и искупить; так, тот, кто сказал: «Не знаю сего Человека», вскоре, когда Господь, обратившись, взглянул на него, горько заплакал; и тот, кто с кровли увидел женщину и возжелал её, воскликнул: «Согрешил я пред Господом». Во-вторых, подняться ему помогают его товарищи-монахи, согласно сказанному [в Писании]: «Если упадёт один, то другой поднимет товарища своего,– но горе одному, когда упадёт, а другого нет, который поднял бы его» (Еккл. 4:10).
Ответ на возражение 1. Приведённые слова относятся к тому, что делается по слабости или неведению, а не к тому, что делается из презрения.
Ответ на возражение 2. Иосафат, к которому обращены эти слова, грешил не из презрения, а по некоторой слабости человеческих влечений.
Ответ на возражение 3. Праведникам нелегко согрешить из презрения, хотя подчас они впадают в грех по неведению или слабости, из которых легко восстаёт грех. Однако если они заходят столь далеко, что начинают грешить из презрения, то становятся нечестивыми и неисправимыми, согласно сказанному Иеремией: «Я сокрушил ярмо твоё, разорвал узы твои, и ты говорил: “Не буду служить идолам!” – а между тем на всяком высоком холме и под всяким ветвистым деревом ты блудодействовал» (Иер. 2:20). Поэтому Августин говорит: «С того времени, как я начал служить Богу, я не встречал людей лучше тех, которые подвизались в монастырях, но не встречал и хуже тех, которые в монастырях пали».
Вопрос 187. О ТОМ, ЧТО ДОЗВОЛЕНО МОНАХАМ
Теперь нам надлежит рассмотреть то, что дозволено монахам, под каковым заглавием наличествует шесть пунктов:
1) вправе ли они наставлять, проповедовать и тому подобное;
2) вправе ли они вмешиваться в мирские дела;
3) должны ли они заниматься телесным трудом;
4) вправе ли они жить подаянием;
5) вправе ли они производить сбор подаяний;
6) вправе ли они носить более грубые одежды, чем другие люди.
Раздел 1. ВПРАВЕ ЛИ МОНАХИ НАСТАВЛЯТЬ, ПРОПОВЕДОВАТЬ И ТОМУ ПОДОБНОЕ?
С первым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что монахи не вправе наставлять, проповедовать и тому подобное. Так, в постановлении Константинопольского собора[879] сказано, что «монастырская жизнь состоит в послушании и ученичестве, а не в наставничестве, властвовании или пастырском попечительстве». И Иероним говорит, что «обязанностью монаха является не наставлять, а сокрушаться». И папа Лев говорит: «Никому, ни монахам, ни мирянам, какими бы знаниями они не похвалялись, проповедовать не дозволяю; дозволяю только священникам Господа». Но выходить за границы своего служения или нарушать постановление Церкви непозволительно. Следовательно, похоже, что монахи не вправе наставлять, проповедовать и тому подобное.
