Дмитрий Мережковский - Св. Иоанн Креста

Внутреннюю «свободу духа» утверждает он против внешнего насилья духовников с такою же силою, как это делают Лютер и Кальвин: «Нельзя ничем извинить духовника, который, заботясь о душе, никогда не дает ей освободиться под предлогом должного ему уважения и послушания» (Нооrn., 225). «То, что делаете вы, духовники, есть тиранство над человеческими душами: вы лишаете их всякой свободы, считая себя единственными обладателями свободы евангельской». «Это тиранство слышит и св. Тереза Иисуса в видении из уст Господних, тот же приговор над насилием духовников.

„В этом деле (соединение души с Богом) главный деятель — Бог, — учит Иоанн Креста. — Душу ведет Он туда, куда она не может прийти без Него, — к тому сверхъестественному, что не доступно ни разуму, ни воле, ни памяти, — так же, как поводырь ведет слепого за руку; вот почему душа должна больше всего заботиться о том, чтобы не мешать Богу… Худшею помехою было бы то, если бы слепой вел слепого. С верного пути сводят душу три слепых: духовник, диавол и сама душа“ (Нооrn., 208). Это с одной стороны, а с другой: „С Богом наравне почитай всякого церковного начальника, кто бы он ни был, потому что сам Бог поставил его наместником своим“ (Вrunо, 356). Мог ли не видеть Иоанн Креста это противоречие и не искать из него выхода? Но если и искал, то не нашел. В этом-то противоречии одна из главных причин его одиночества не только в миру, но и в Церкви. „В Темной Ночи отчаяния и отверженности… ни наставления, ни советы духовника нисколько не помогают… потому что душа так насыщена страданием, что не верит, что другой человек мог бы это понять“ (Нооrn., 132).

Духовник человека — священник, а духовник всего человечества — Римский Первосвященник, Папа. Знает ли это св. Иоанн Креста или не знает, хочет ли этого или не хочет, — суд его над духовниками — римскими священниками — есть и суд над Римским Первосвященником и над всей Римскою Церковью. „Вынести не можете вы, чтобы (вверенные вам) души уходили от вас, и когда узнаете, что одна из них ушла от вас, то осыпаете ее упреками, внушенными, — стыдно сказать, — такою завистью, как будто она изменила вам в каком-либо деле мирском. Делаете ли вы это во славу Божию или в пользу тех душ? Нет, если уходить от вас не значит уходить от Бога, то я не вижу в этом ничего, кроме низкой зависти, гордости и самомнения…“ „Я взыщу от них овец Моих“, — говорит Господь о таких пастырях, как вы… К ним же обращено и это грозное слово: „Горе вам, что вы взяли ключ разумения, сами не вошли и входящим воспрепятствовали“ (Нооrn., 226).

С бóльшею силою не восставал на Римскую Церковь ни Лютер, ни Кальвин. Это уже не обман Иллюминатства — Протестантизма, а его святая правда.

Как относится Бог к твари; и тварь к Богу? — Ответом на этот вопрос определяется существо всякой религии. Бог поглощается тварью на одном из двух полюсов религиозного опыта человечества, в эллинском язычестве, исключая Мистерии, а на другом полюсе, в буддизме, тварь поглощается Богом. Только в христианстве эти два противоположных начала соединяются в „противоположном согласии“. Основным догматом христианства — Богочеловечеством — утверждается соединение Бога с человечеством, тварью. Но и христианство — это еще не достигнутая цель, а только путь к цели. В самом начале христианства, в жизни Христа, — эта цель уже поставлена:

Он (Христос), будучи образом Божиим,

не почитал для Себя хищением быть равным Богу. Но умалил (уничтожил)

Себя самого, приняв образ раба,

сделавшись подобным человеку и по виду став как человек

Крайняя точка этого „самоуничтожения“, Сына Божия в Сыне человеческом, Бога в твари, есть крестный вопль Иисуса:

Боже мой! Боже мой! Для чего Ты

Меня оставил?

В очень древних кодексах Евангелия от Марка, вместо нашего канонического чтения — сильнее, страшнее:

За что Ты проклял Меня, maledixisti?

Так же понял и ап. Павел эту крайнюю точку „самоуничтожения“, кенозиса Христа в Иисусе, Бога в человеке:

Сделался (Христос) за нас проклятием

Жизнь Христа повторяется в жизни христианского человечества — тот же путь к той же цели — от „Самоуничтожения“ к Воскресению. Только в исходной точке христианства, в жизни Христа, дано совершенное соединение Христа, Сына Божия, с человеком Иисусом, Несотворенного с тварью, или с подобием твари. Но в религиозном опыте христианства это соединение достигается медленно и трудно, на таком же крестном пути всего человечества, как шел и Сын Человеческий.

Если и другие великие святые, в том числе Бернард Клервосский, Франциск Ассизский и Тереза Иисуса, совершали тот же путь от „Самоуничтожения“ к Воскресению, от проклятой твари к благословенной, то никто из них не описал этого пути так ясно и точно, как Иоанн Креста.

Сделанный им ко всем книгам его заглавный рисунок изображает три пути, ведущие на вершину горы Кармеля: первый, правый, постепенно отклоняясь, кончается пропастью; этим путем идут ищущие Бога, но любовью к твари, к благам земным одержимые люди; путь второй, левый, приводит к тупику: этим путем идут люди, тоже ищущие Бога, но одержимые любовью к несотворенному, к благам небесным, и только третья между ними стезя ведет прямо на вершину Горы — к совершенному соединению Бога с тварью. Но надпись при входе на эту стезю гласит:

Ничего, ничего, ничего, ничего,

ничего, и на вершине Горы ничего,

— надпись, не менее страшная, чем на двери Дантова ада:

Всякую надежду оставьте, входящие.

Это такая же геометрия в мистике, как у Паскаля.

„Бог есть все, а тварь — ничто“, — говорит Иоанн Креста с бесстрастной и, как будто, бесчувственной, математической точностью (Дем., 143); то же говорит и великий германский мистик, Иоганн Таумер, с потрясающей силой чувства: „До крови потей, Бога с тварью не соединишь. Lust Gotz mit Lust der Creaturen, und schruwest du Blut, das en mag net sein“ (Baruzi, 629). С тою же страшною силою говорит Иоанн Креста знатной Сеговийской даме, донье Анне Пеньялоза (Penalosa), плачущей у ног его, по смерти мужа и единственной дочери:

Ничего, ничего, ничего! Кожу сдери с себя и все остальное ради Христа!

Nada, nada, nada! Hasta dar un pellejo у otro рог Christo!»

Надо человеку «принести себя в жертву Христу до полного самоуничтожения. Должно иметь дух… уничтоженный для всего сотворенного» (Abr., 117), — учит св. Иоанн Креста (Нооrn., 211–212). «Должное получает Бог только тогда, когда человек совсем уничтожен», — учит Кальвин (Кальвин, 41); учит и Лютер «…самоуничтожения, самоотречения даже до ада, annihilatio, resignatio ad infernum». «Самоуничтожения», annihilatio — те же слова для того же религиозного опыта у Лютера и св. Иоанна Креста. В этом буддийском уклоне христианства, в смешении средства — «Самоуничтожения», — с целью — Воскресением, римское католичество согласно с протестантством; здесь происходит уже не разделение, а соединение Церкви, но не в силе их, а в слабости. Видно по этому, до какой глубины христианство искажено этим буддийским уклоном.

Ужас и крутая стезя на вершину Кармеля — к «согласию противоположностей» — ведет между безднами противоречий. Вот из них первая: «Если Бог — все, а тварь — ничто, то Бог не творит, а уничтожает мир». Что же значит: «Бог так возлюбил мир, что отдал Сына своего Единородного за мир»? (Ио., 3, 16), и как Бог, который есть «Все», мог соединиться в Богочеловеке, Христе, с Иисусом человеком, который есть «Ничто», Nada? А если нет Христа, то нет христианства. В религиозном опыте «самоуничтожения» св. Иоанна Креста нет ответа на этот вопрос.

Бездна вторая: «Сверхъестественное не входит в естественное и не имеет ничего общего с ним», — учит Иоанн Креста (Нооrn., 211–212). Но что же такое главный религиозный опыт христианства — Богочеловечество, как не вхождение «сверхъестественного» — божественного — в «естественное» — человеческое? Если тварь — плоть — не соединима с Богом, то как могла плоть соединиться с Богом во Христе, в Человеке Иисусе, в Котором «вся полнота Божества обитала телесно, — плотски»? (Кол., 2, 9). А если это не могло быть, то опять нет Христа, нет и христианства.

Третья бездна: «Кто хочет видеть Бога в чувственном образе, тот никогда ничего не уразумеет в Нем», — учит Иоанн Креста. Что же значит «чувственный образ» Бога в воплощении Сына Божия?

Филипп сказал Ему: «Господи, покажи нам Отца, и довольно для нас». Иисус сказал ему: «Сколько времени Я с вами и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня, видел Отца; как же ты говоришь: „Покажи нам Отца“» (Ио., 14, 8–9).

«Я не говорю об Иисусе Христе и Его божественном человечестве, — оговаривается Иоанн Креста. — Если должно забывать все другое, видимое и плотское, что преграждает путь к соединению с Богом, тоже следует забывать Того, Кто сделался человеком ради нашего спасения» (Dem., 131). Но как соединить отрицание всех чувственных образов с утверждением единственного Образа — человека Иисуса? В религиозном опыте «самоуничтожения» у Иоанна Креста нет ответа и на этот вопрос. […]