Протоиерей Александр Мень - Из современных проблем Церкви
Я бы сказал даже, что формы церковной жизни (при всей их изменчивости) есть своеобразный стержень, на котором прочно стоит здание христианской свободы. Конечно, вера — не обряд и не мораль, но без них она легко вырождается в аморфный пиетизм.
2. Увы, в западной иерархии элементы дисциплинарные заняли слишком большое место. У нас они имели тоже место, но в силу слабости иерархии эффективность диктата была несколько меньше. В 60–е годы, например, иером. Феодор Бухарев добровольно снял сан из–за того, что считал иерархию и весь церковный строй омертвевшим. Он хотел сделать христианство активной общественной силой. Правда, злые языки имели право сказать: «шерше ля фам» — он ведь женился! Но он был по крайней мере на уровне сознания — искренен. Правда, сняв сан, он не «послужил истинной Церкви», а стал довольно слабым журналистом и умер в безвестности. Другой священник Г. Петров был сослан в монастырь, а потом лишен сана за то, что включился в соц. борьбу и написал протест против расправы 9–го января 1905 г. Он умер журналистом. Собор 1917 г. вернул ему сан, но он уже не служил больше. Это не единичные судьбы, таких было много (ср. обобщающий образ бывшего священника Веденяпина в известном русском романе). В современных церковных мятежах духовенства иерархия получает возмездие за преувеличение роли дисциплины. Но я верю, что все извлекут уроки и развитие пойдет дальше. Я до сих пор не пойму — почему Илич снял сан. С его идеями я знаком. В них есть рациональное зерно, но в целом это утопии. Он хочет сократить объем образования в развивающихся странах. Но проф.[ессиональное] обучение, которое возрастает сейчас повсюду, вполне способно выполнить те функции, которых он не видел в классическом образовании. Искусственно затормозить рост информации нельзя. Вообще конфликты с иерархией (рабочие–священники, Дон Стурцо [79], о. Алегрия и пр.) производят впечатление печальное, именно потому что иерархия слишком уж механически и авторитарно реагирует. Церковный авторитет не должен быть авторитетом внешней власти, а так выходит. Это директивное сопротивление лишь толкает левых к крайностям и даже выталкивает их из Церкви. Но в общем все это прекрасно, т. к. постепенно ломает старые, неподвижные и неуклюжие формы. Все теперь ругают папу. А мне его жалко. Редко кто попадал в такой водоворот противоречий, а ведь он старик. Кстати сказать, у нас многие православные как раз восхищаются «армейским» устройством католич. Церкви. Конечно, в земных условиях это неплохо, но сходство не должно превращаться в тождество. Ведь нам было ясно сказано Спасителем, что среди верных «да не будет так», как в земных властвующих организациях. Временные тактические успехи не возместят утраты духа свободы.
3. А что за «праксис» был введен в Орлеанской епархии в отношении к непрактикующим верующим? Это очень интересная проблема. Я даже думал, что должен быть один чин отпевания (и м. б. венчания) для постоянных прихожан и другой — для чисто формальных. Это, конечно, могут назвать дискриминацией, но смысл в этом есть. По–моему, молитвы, которые читаются над покойником, который ходил в храм лишь в детстве, могут иметь свое особое содержание. Впрочем — это так: утопические пожелания, как и моя идея о двух чинах крещения — для взрослых и для детей (ведь наш, православный, по крайней мере, явно относится к взрослому человеку).
4. Снова вернусь к воспоминаниям детства о. Р. По этому поводу в общем церковно–историческом плане можно сказать следующее. Каждая религия проходит три основные фазы: пророческую, миссионерскую и клерикальную. В первой — свет веры или Откровения вспыхивает как бы во тьме. Это высшая точка духовного напряжения. Потом свет начинает распространяться, и наконец наступает фаза стабильности — «серая», консервативная, рутинная. Многие религии так и угасли на этой фазе. Христианство обладает внутренним потенциалом для непрестанного возрождения. Будучи в определенном смысле феноменом историко–психологическим, оно тоже проходит эти три фазы. Но потом наступает взрыв: приходят Франциск, Лютер — и вот снова начинается профетическая стадия. То внутреннее открытие Христа, которое пережил о. Р. , и есть такого рода переворот, или взрыв в индивидуальной судьбе. Я сам лет в 12 прошел через нечто подобное, преодолев в себе «средневековое», «апокалиптическое», «законническое» и открыв огромный простор Евангелия. Итогом этого периода была моя юношеская книга о Христе, написанная, когда мне был 21 год. В ней скрыто присутствует антизаконнический пафос.
Как Ваше здоровье? Как на Вас действует лето? Говорят, в этом году оно жаркое. Я очень радуюсь за Толю, что у него успешно прошла выставка. Недавно у вас в городе была наша официальная делегация паломников. Вы, наверно, их видели. Дай Бог, чтобы контакты крепли, а конфликты разрешались. Быть может, тогда и увидимся мы с Вами. У меня в этом году отпуск в пять дней. Провожу его в своем саду, благодаря Бога за тишину и уединение, которых я почти всегда лишен. Кстати просьба: не могли бы Вы спросить у отцов из Библ. института, как они относятся к Туринской плащанице? Меня осаждают вопросами о ней, а я не имею данных достаточно убедительных относительно ее датировки.
Храни Вас Бог. Прошу молитв.
Ваш прот. А. Мень
11 июля [1975 г. ]
Дорогой Отче!
Вашим письмом о «левых» Вы меня хвалите, а я Вас не похвалю: Вы решительно ничего не поняли, значит, я плохо изложил. Замечательно, что Шура, своим женским путем, меня поняла. Впрочем, письмо недописано. Не хватает 3–й части, теоретической, ибо все мое письмо от 28 мая только 2 части. Хорошо, что задержался: лучше чую ваши затруднения.
То, что писал 21 июня, Вам, может быть, уже дало понять, что Вы меня не поняли. Кстати, к этому письму прибавлю следующее об интуиционизме. Тип таких умов — Иероним [80], Бернард [81], Л. Блуа. Эти выдающиеся слуги Христа порой дошли до мерзкого ругательства, обращенного к таким же слугам Христа, когда их не понимали. Я люблю мечтать — чью судьбу я ценю больше своей собственной, с кем я бы согласился поменять судьбу. На Страшном Суде мне придется краснеть, что заслуги мои так скудны, однако великому Л. Блуа я не завидую, хотя за одно, которое сейчас расскажу. Отец Дидон — не великий ум, однако его книга «Иисус Христос» — великая заслуга [82]. Блуа так пенял ее, особенно за то, что он написал, что «Иисус — самый выдающийся факт в истории человечества», что Блуа уже звал его не иначе, как «отец Иуда». Не думаю, что влиятельные круги считались с Блуа, но он морально виновник, что Дидона сослали в Корсику, т. к. он присоединил свой голос к голосу дураков. Случилось, что мать о. Дидона захворала, и он попросил разрешения вернуться на материк. Ответ задержался, и когда он прибыл, то его мать была уже похоронена. О. Дидон — романтик. Три дня он мучился, и на четвертый день приказал выкопать свою маму, чтобы ее увидеть еще раз. Думается мне, что его тайная надежда была, что его мать оживет, хоть на прощанье, по образу Лазаря. Всему этому ужасу виновник — великий христианин и мыслитель Л. Блуа. Невелики мои заслуги, но такое преступное самомнение мне чуждо. (Вы знаете, что Л. Блуа обратил к вере J. и R. Maritain [83] и таким образом спас их от самоубийства.)
Возвращаюсь к вопросу о «левых».
1. Я верую, что эти девицы — прекрасные и что их мотивирует живая вера. Факт остается, что их свидетельство неприемлемо для массы и взгляды массы тоже уважаемы, хоть и неправильны. Логика современной молодежи такова: «Современный мир — не человеческий, мещанский, лицемерный. Мы ходим в длинных волосах и вообще растрепанные в знак того, что мы чужды такой нечеловеческой системе. Никакого морального закона извне, т. е. предлагаемого «системой», мы не признаем: мы готовы признать лишь те законы, которые мы будем ощущать изнутри. Наркотики, свободная любовь — может быть, грехи. Во всяком случае, не такой великий грех, как ваш, рабов и виновников нечеловеческого мира. Да, через наркотики и любовь мы достигаем хоть какой–нибудь человеческой теплоты, которой у вас не находится. Если эти девицы того не ощущают, то это только, может быть, потому, что они — союзники эксплуатации».
У меня прекрасная племянница, по имени Брижит. Она с мужем все стремилась вместе с друзьями устроить христианский колхоз, или киббуц. Ничего не вышло, к сожалению, и теперь у нее трое детей и слабое здоровье, им пришлось устроиться по–мещански. Муж работает в лаборатории, где исследуют питательные качества индустриальных производств. Опечаливает меня судьба одного друга, ровесника, инженера высокого класса. В конце своей трудовой жизни он осознал, что, сколько ни старался, все же служил «системе». Хотел бы отправиться в Африку, но по годам он там не нужен. Хорошо еще, что у него прекрасные дочери, которые могли бы выступить, как те девицы. А от 21–летнего сына можно ожидать всего, самого лучшего и самого худшего. Все эти люди, кроме сына моего друга, — глубоко и ортодоксально верующие. (Правда, у Брижиты иногда показываются странные взгляды.) Вот есть немало такой молодежи, которая глубоко верует во Христа и даже в Церкви, а разные христианские законы не признает. Вовсе не оттого, что отрицают, а просто потому, что изнутри еще не дошли. Опять, для современной молодежи закон извне — немыслим. Соблюдение закона как такового для них — неискренность. Одним словом, традиционное повиновение вере больше не существует. Кто настолько хорошо понимает Христа, что понимает и учение Церкви. Иной не все христианское учение принимает, а вера у него весьма жива. У кого нет веры, тот видит в нравственном учении только орудие порабощения в руках эксплуататоров, и они отчасти правы. Например, мещанская мораль всегда поощряла разврат юношей до брака, чтоб они потеряли свои иллюзии и уже вступили в брак не по увлечению, а по классовым интересам. Итак, противники наших девиц, надеюсь, не правы; их грубость — непростительна; но их реакция — весьма уважаема и можно сказать даже — моральная, хотя и ошибочна. Подлец тут — один журналист (чтобы не написать другое слово). Переубедить Вас я не надеюсь, но даю свое свидетельство, которое не только мое.
