Дмитрий Мережковский - Тайна Трех. Египет и Вавилон

Здесь, в Египте, вера во многих Богов не мешает вере в Бога Единого, как там, в Израиле, многобожие ханаанское, вера в бесчисленных Ваалов и Астарт не мешает единобожию синайскому, вере в единого Бога, Иагве. Ведь одно из имен Израильского Бога: Elohim, – Боги, или, по крайней мере, два Бога, мужской и женский, Он и Она, Ваал и Ваалат.

III

Дистиллированная вода бывает только в аптечных склянках, а не в живых родниках, и совершенное единобожие только в чистом разуме, а не в живых сердцах. Если египетский родник единобожия кажется нам нечистым, то одно можно сказать: более чистого не было нигде, ни даже в Израиле.

IV

«Единый из единых «Ua en ua». – Бог един, и никто, кроме Него», – исповедуется в тайном учении египетской мудрости. «Единый Единственный, слава Тебе!» – воспевается бог Амон фиванский, и почти так же – гелиопольский Ра, гермопольский Хмун, мемфисский Пта – все боги Египта. Все они – точки окружности, чей центр – Бог единый; и мудрость Египта только и делает что соединяет точки круга с центром.

«Ты Бог единый. Ты соединяешь все облики в лике едином». – «Боги суть члены Твои, Господи!»

Все боги, взаимно поглощаясь, теряются в Одном. Он пронизывает белым лучом Своим всю баснословную, многоцветную чащу богов.

V

Атеп значит Сокровенный. «Никто из людей не может назвать Его по имени». – «Неизреченно имя Его». – «Он – Бог невидимый, неведомый. Его же образа никто не видит, Его же имени никто не ведает».

Бога из камня нельзя изваять,Ибо невидим Он для очей.Ни молитвы, ни жертвы к Нему не восходят,И никакие таинства не могут Его низвести.Люди не знают, где Бог,И святые книги о Боге молчат.

О Боге трансцендентном, сущем вне мира, никто никогда не говорил с большею силою: ни в Законе, ни в Пророках лучше не сказано.

VI

Только в Книге Мертвых, папирусном свитке, полагаемом во гроб вместе с мумией, открывается имя Его, для живых сокровенное: «Nuk pu nuk. Я есмь Тот, Кто есть. Аз есмь Сый».

Из Купины Неопалимой Бог изрек Моисею то же имя: «Jahwe. Аз есмь Сый». «Иагве» (Иегова), по-еврейски; «Nuk pu nuk» по-египетски.

Бог Израиля – «огнь поядающий». Весь Египет, так же как Израиль, есть куст горящий и не сгорающий в Божьем огне, Купина Неопалимая. И многие боги Египта суть многие ветви Купины Единой.

VII

Таков сущий вне мира, трансцендентный Бог Египта, а вот и Бог имманентный, сущий в мире.

Вначале был Нун, Бездна вод первичных, и ни земли, ни тверди, ни людей, ни богов еще не было. Над бездною вод носился Дух Божий, Атум (Atum). Он изрек Себе Самому: «Приди ко Мне», и один стал Двумя. И сотворил солнце, бога Ра. Сначала Ра был в Нуне, солнце в бездне вод, как сокол с очами закрытыми; но бог открыл их, и солнце взошло – явился мир.

Так творение есть явление мира Богу, видение Бога. «Когда Ты свет увидел, стал свет».

Мир есть Божие Ка, двойник Божий.

Мир есть Божие «излияние» – emanatio. В день творения душа человека «пролилась, как слеза из Божиих очей», а души богов «изошли из уст Божиих, как слова из уст человека».

Мир есть «Сын Божий», то, что мы, христиане, называем Логосом.

Один стал Двумя – богом трансцендентным, Отцом и Богом имманентным, Сыном. Вне Сына Отец есть «огнь поядающий», ужас, а в Сыне – огнь животворящий, любовь.

Великий любовью рождает богов —И птенцу в яйце дает дыхание,Хранит сына червя,Кормит мышонка в нореИ мошку в воздухе…«Славься!» – рыкают львы,«Славься!» – вторит пустыня.

Ни в Псалмах, ни в Пророках, ни даже в христианских молитвах лучше не сказано.

VIII

«Один стал Двумя». Если Тайна Двух, Отца и Сына, как путь к Тайне Трех, Отца, Сына и Духа, понята яснее, чем здесь, – в откровении христианском, то уж, во всяком случае, не в Законе и Пророках Израиля.

IX

Фиванский бог солнца, Амон-Ра, говорит: «Я – Одно, ставшее Двумя; Я – Два, ставшее Четырьмя; Я – Четыре, ставшее Восемью; и Я – Одно».

Так совершается в лоне самого Бога раздвоение – тайна Амонова, или растерзание, «распятие» – тайна Озирисова. Это и есть начало мира – «начало разделения, различения», principium individuationis, по Шопенгауэру; «Er selbst muss untergehen, damit das Einzelne lebe. Он Сам должен умереть, дабы единичное жило», по Шеллингу; «смертью богов люди живут», по Гераклиту; «день вчерашний – Озирис, день завтрашний – Ра», по Книге Мертвых.

Мир есть преломление, раздробление единого белого света Амонова в душе человека, «Божией слезе», дрожащей капле влаги Озирисовой – в многоцветную радугу.

Мир есть раздробленный, растерзанный Бог.

X

Вот почему трансцендентному единобожию Амонову соответствует имманентное единобожие Озирисово: «Отец Един – Сын Единороден», – как мы сказали бы. И если единобожие Амоново есть тайна жреческих школ (не этой ли тайне «египетской мудрости» и научился Моисей?), то единобожие Озирисово есть вера всенародная: «Озириса все египтяне чтут одинаково», и только Озириса из всех богов, по свидетельству Геродотову.

XI

Озирис – «Владыка подземного неба», «Первенец из мертвых», умерший и воскресший Бог.

По учению жрецов фиванских и гелиопольских, Амон-Ра и есть Озирис, «Сокровенное Солнце». В солнце Бог скрывает и являет Себя. «Лучезарность твоя от лица твоего неведомого, Господи!»

Тайна солнца, тайна света есть религиозная тайна Египта по преимуществу. В Амоне-Ра и в Озирисе, в двух ипостасях Бога Единого, открывается духовное начало света – «Душа, светящая из Солнечного Ока».

XII

Египетское имя Озириса – Us-iri значит «Сила Ока», «Сила Солнца». Но это еще не настоящее имя, а только поиски, чаяние, тоска по имени, тоска всего Египта неутолимая.

Неутолимо и вечно искомый Озирис.Nunquam satis quaesitus Osiris.

«Неизреченно имя Его», – можно сказать и об Озирисе, так же как об Амоне. Многоименный – безыменный. «Тот, кого я назвать не смею», – как бы на ухо шепчет нам Геродот, подражая египтянам «Род же Его кто исповесть?» – по мессианскому пророчеству Исаии (LIII, 8).

XIII

Страдалец, Мученик, Tesch-tesch, вот самое святое и страшное имя Его.

«Взял на Себя наши немощи и понес наши болезни – изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши и ранами Его мы исцелились», – по тому же пророчеству Исаии (LIII, 4–5).

Озирис есть «Великая Жертва», и во всякой жертве растерзание, убиение его совершается. Во всякой заколаемой жертве – «сердце Озирисово»: «Ты – телец жертвенный».

«Как овца, веден был на заклание, и, как агнец пред стригущим Его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис. LIII, 7).

Египетский иероглиф, означающий жертву, – человек со связанными за спиной руками и с приставленным к горлу ножом. По свидетельству дошедших до нас памятников, в Египте каменного века существовали человеческие жертвоприношения: чужеземцы-пленники закалывались или удавливались. Впоследствии человек заменяется животным – газелью, тельцом, агнецом, – и тогда к животному привязывается глиняная или каменная печать с изображением человека, приносимого в жертву; и, наконец, жертва отожествляется с самим Богом: теперь уже не человек приносится в жертву Богу, а сам Бог приносит себя в жертву человеку. Жертва совершается в Боге: тайна мира есть тайна любви жертвенной. «Так возлюбил Бог мир, что Сына Своего Единородного отдал за мир», – опять как бы вторит христианство египетской мудрости.

XIV

Одно из имен Озирисовых – Bata, «Душа хлеба». Вкушая хлеб, люди вкушают плоть Озирисову, плоти его причащаются. «Ты – отец и мать всех людей: люди дышат дыханием твоим, едят плоть твою».

XV

По свидетельству Плутарха (De Iside et Osiride, XXI), «не только об Озирисе, но и о всех прочих богах жрецы исповедуют, что тела их лежат в Египте, погребенные и почитаемые». Это значит: все боги суть Озирисы, жертвы закланные. Все живут, страдают и умирают вместе с ним: в этом и только в этом – единобожие Озирисово-Амоново.

Он один – во всех богах, и о них о всех можно сказать то же, что сказано о нем в Книге Мертвых: «Он знает день, когда его не будет». Знает жертву свою: «имеет власть отдать жизнь Свою, и власть имеет снова принять ее». – «Он истязуем был, но страдал добровольно» (Ис. LIII, 7).

XVI

Бог в страдании; страдание божественно не только в человеке, но и во всей природе. По незаписанному изречению Господа: «Говорит Иисус: подыми камень, и там найдешь Меня; разруби дерево, и Я там» (Clem. Roman. Agraph., 50)

Ущерб, изнеможенье и на всемТа кроткая улыбка увяданья,Что в существе разумном мы зовемВозвышенной стыдливостью страданья.

В улыбке Озирисовой, «улыбке плачущих», эта стыдливость страдания сливает небесную радость с небесною грустью земли, ибо и в грусти, так же как в радости, «небо с землей соединяется».