Бардо Тодол - Тибетская Книга Мертвых
Как это умно и точно, что Бардо Тодол отчетливо разъясняет помершему именно первичность души, его духовности, ибо это как раз то, чему жизнь нас не учит. Мы так набиты внутри всяким, что теснится у нас в душе и угнетает, что нам и случая не представляется, в толчее всех этих «очевидных» вещей, задуматься над тем, кем они «очевидятся»? Из этого мира очевидностей вещей померший и освобождается, и цель наставления — помочь ему во время этого освобождения. Мы, поместив себя на его место, и себя вознаградим не меньше, потому что из самого первого параграфа мы узнаем, что «очевидетель» всей «очевидности» обитает внутри нас.
Несмотря на всю очевидность этой истины в малом и большом, она никогда нами не осознается, хотя часто это так необходимо, даже жизненно роково для нас, знать эту правду. Подобное знание, разумеется, годится лишь для созерцателей, которые склонны к размышлению над смыслом существования, для тех, кто, по природе, — Гностики и потому верят в Спасителя, который, как Спаситель у Манденян, называет себя «Гнозисом Жизни» (знанием жизни). Вероятно, немногим из нас дано видение мира целиком, как чего-то «очевидного». Тут требуются воистину переворот с ног на голову всех устоявшихся истин и немалая жертва, прежде чем мы сможем увидеть «очевидность» мира, обусловленную самой сутью нашей души.
Гораздо прямее и проще, драматичней, внушительней и поэтому убедительней считать, что все жизненные события случаются со мной, нежели увидеть, как я даю им возможность случиться. Воистину, животная природа человека заставляет его сопротивляться мысли, что это он — творец обстоятельств.
Вот почему попытки такого научения всегда включали тайное посвящение, вершиной которого, как правило, является символическая смерть посвящаемого, означавшая полный переворот внутреннего отношения. И действительно, наставление Бардо Тодол служит напоминанием помершему о его посвящении и учении его гуру. Потому что наставление это, в основе своей, не что иное, как посвящение помершего в жизнь Бардо, в точности, как посвящение живого было подготовкой для Потустороннего.
Так это было, по крайней мере, во всех тайных культах древних цивилизаций, от времени Египетских и Элевсинских мистерий. В посвящении живых, однако, это Потустороннее — не является существованием после смерти; это новое существование при жизни, после крутого поворота души в намерениях и взглядах, психологическая Потусторонность или, в Христианских терминах, «избавление» от сетей мирского и греха. Избавление является отделением и освобождением от предыдущей темноты и бессознательности, и ведет к состоянию озарения и отпущения, к победе и возвышению над всей «очевидностью».
До сих пор Бардо Тодол, как это чувствует и доктор Эванс-Венц, является процессом посвящения (инициации), цель которого восстановить для души её божественность, которую она потеряла при рождении. Для Восточной религиозной литературы типично начинать учение неизменно самым важным, самыми предельными и высокими принципами и выводами, которые у нас, обыкновенно, идут в самом конце. Как, например, в Апулее, где Луцию поклоняются как Гелиосу только в самом конце. Инициация в Бардо Тодол, таким образом, являет собой последовательность все слабеющих климаксов, заканчивающихся новым рождением в утробе.
Единственным «процессом инициации», который еще жив и практикуется сегодня на Западе, является анализ бессознательного, применяемый врачами для терапевтических целей. Это проникновение в глубинные слои сознания является своего рода рациональной maieutics в Сократовском смысле, выкапыванием психического содержания, которое еще в зачатке, подсознательное и пока еще не рождено.
Первоначально такая терапия приняла форму Фрейдистского психоанализа и занималась в основном сексуальными фантазиями. Это область, которая соответствует последнему и самому нижнему пространству Бардо, известному под названием Сидпа Бардо, где померший, оказавшийся не в состоянии извлечь пользу из наставлений Чикаи и Хониид Бардо, начинает превращаться в жертву сексуальных фантазий и влечется к зрелищам совокупляющихся пар. В конце концов, он ловится чревом (утробой) и рождается вновь в земную жизнь.
Меж тем вполне понятно, почему Эдипов комплекс начинает работать. Если его карма предопределяет ему родиться мальчиком, он влюбляется в свою будущую вероятную мать, а от своего отца (тоже будущего) отвратится, как от ненавистного и отвратительного. И обратное, будущая дочь сильно будет привлечена к своему возможному отцу и отвратится от матери.
Европеец проходит сквозь эти характерно фрейдистские владения, когда его бессознательное содержание вытаскивается на свет божий при помощи анализа, но идет он в противоположном направлении. Он движется назад, к чреву (утробе) через мир сексуальных детских фантазий. В психоаналитических кругах даже предполагали, что травмой главным образом является само рождение — мало того, психоаналитики даже заявляют, что им удалось добраться до памяти внутриутробного существования. Здесь Западное размышление достигает своего предела, к сожалению. Я говорю, к сожалению, потому что очень бы хотелось, чтобы фрейдистский психоанализ мог бы жизнерадостно проследовать еще дальше в эти внутриутробные переживания: если бы он преуспел в этом смелом предприятии, наверняка бы мы прошли сквозь Сидпа Бардо и проникли бы с обратной стороны в нижние пределы Хониид Бардо.
Верно, конечно, и то, что с теперешними биологическими идеями подобное приключение никогда бы не было увенчано признанным успехом: для этого потребовалось бы совсем иное философическое обеспечение, чем то, которое базируется на современных научных допущениях. Но если бы это путешествие назад было последовательно продолжено, вне сомнения, его результаты привели бы к утверждению доутробного существования, настоящей жизни Бардо. Если бы только оказалось возможным обнаружить, по крайней мере, какие-то следы соответствующих переживаний. Как бы то ни было, психоанализ не пошел дальше предположительных следов внутриутробного переживания. И даже знаменитая «травма рождения» осталась таким очевидным трюизмом, что вряд ли она способна объяснить что-либо лучше, чем гипотеза, рассматривающая жизнь как болезнь с плохим исходом, потому что ее завершение всегда фатально.
Фрейдистский психоанализ, во всех главных аспектах, никогда не пошел дальше переживаний Сидпа Бардо: то есть он не сумел себя выпутать из сексуальных фантазий и подобных «несовместимых» устремлений, которые вызывают тревогу и другие аффективные состояния пациента. Тем не менее, теория Фрейда — это первая попытка, сделанная на Западе, исследовать снизу, из животной сферы, области инстинкта, психическую территорию, которая соответствует в Тантрическом Ламаизме владениям Сидпа Бардо.
Очень понятный страх метафизики помешал Фрейду проникнуть в область «оккультного». Кроме того, состояние Сидпа Бардо, если допустить психологию Сидпа Бардо, отличается свирепым ветром кармы, который крутит и несет помершего до тех пор, пока тот не достигает «двери-чрева». По-иному говоря, в мире Сидпа не разрешается возвратного движения, потому что владения Сидпа Бардо запечатаны от состояний Хониид Бардо сильным, непреоборимым движением вниз, в сторону животной сферы, инстинкта и физического рождения. Это значит, что любой, кто проникнет в это бессознательное владение с чисто биологическими допущениями и представлениями, застрянет в этой области инстинктов и останется неспособным продвинуться дальше, поскольку снова и снова его будет относить назад к физическому существованию.
Вот почему не способна Фрейдистская теория достичь ничего иного, кроме, по существу, негативной оценки бессознательного. Это есть «ничего кроме». В то же время, надо признаться, что такой взгляд на душу (духовное) является типичным Западным, только выражен он грубее и проще, и беспощаднее, чем другие осмелились бы то же самое сказать, хотя в глубине они так же считают. Что значит «разум» в этой связи — трудно сказать. Можно лишь лелеять надежду, что за ним сохранится убедительность. Но, как заметил даже Макс Шелер с сожалением, сила такого «разума», мягко говоря, сомнительна.
Я думаю, мы можем считать за факт, что с помощью психоанализа рациональный ум Запада продвинулся вперед в те пределы, которые можно назвать невротизмом состояний Сидпа, и там полностью остановился: неизбежно и по причине нелепого допущения, что все психологическое является субъективным и личным.
Но даже и в этом случае, это продвижение было большим достижением, ввиду того, что позволило нам сделать еще один шаг вслед за сознанием жизни. Это знание дает нам также ключ к тому, как нам следует читать Бардо Тодол — то есть наоборот, сзади наперед. Если с помощью Западной науки мы в какой-то мере преуспели в понимании психологического смысла характера Сидпа Бардо, наша следующая цель — посмотреть, не можем ли мы чего-нибудь сделать схожего с предыдущим Хониид Бардо.
