Антоний Блум - Труды
Вот чего Ламех не сумел сделать. Он не сумел посмотреть на того, кто его обидел, или глубоко ранил, или обездолил, и подумать: какой он несчастный человек! Если бы только он мог раскаяться, если бы только он мог понять, он был бы новой тварью и мы тогда могли бы обнять друг друга и назвать друг друга братьями!
Авраам жил, как теперь можно было бы выразиться, в языческой стране, он сам в то время был тем, что мы теперь назвали бы язычником, но он был человек праведный, стремящийся всей душой, всем своим существом к почитанию Бога, к познанию Бога, к служению Ему, к верности – ради Бога – и людям. И вот в какую-то ночь он услышал голос, назвавший его по имени: Авраам. Он понял, Чей то был голос. Звучал ли этот голос в его ушах или в его сердце, мы знать никогда не будем, мы одно знаем: когда он услышал этот голос, он узнал сразу, внутренним чутьем, что с ним говорит Живой Бог; он спросил этого своего Бога, чего Тот от него ожидает, и Бог ему ответил: Он приказал Аврааму выйти из своего народа, выйти из своего племени, удалиться от самых близких людей и идти, куда Бог его поведет. В каком-то отношении это возвращение к состоянию Авеля: будь свободен от всего, что тебя связывает, порабощает, приковывает к земле, и иди, и Я буду тебя вести – вести внутренним чутьем, вести обстоятельствами твоей жизни, вести туда, куда Я хочу тебя привести в конечном итоге. И Авраам встал, собрал свою семью и ушел. Ушел, если можно так выразиться, «куда глаза глядят», не зная, куда он идет, зная только одно: что Бог верен, что Бог не лжет и что Бог призвал его идти куда-то с какой-то целью. И его доверие к Богу было настолько сильное, простое, что он никакого вопроса Богу не поставил, не спросил «куда?» и «зачем?», а только пошел как бы по вдохновению, услышав этот зов. И пришел он в ту землю, которую назвал землей обетованной (мы в христианскую эру называем ее Святой землей), и там он осел (Быт 12:1-8).
Это первая черта, которую мы находим в вере: способность поверить Богу, способность быть уверенным в том, что превосходит наши пять чувств. Бог не давал Аврааму никакого знака извне, Он говорил к нему как бы из сердца в сердце, из ума в ум, из души в душу, и созвучье между его душой и гласом Божиим оказалось настолько совершенно, что Авраам отозвался немедленно и всецело и пошел туда, куда ему Бог назначил идти. Это первая черта веры: способность быть уверенным в том, что происходит в твоем сердце, в твоем уме, не потому, что есть какие-то доказательства, а потому, что есть внутренняя уверенность. Это относится не только к вере в Бога. Мы так, например, относимся к опыту любви. Мы уверены, что полюбили этого человека, не потому, что у него такие или другие свойства, а потому, что это он или она. Это относится также к нашему восприятию красоты. Мы восклицаем: «Как прекрасно!» – и не можем объяснить, не можем разложить красоту на составные части. Мы уверены в ней раньше, чем сумеем ее разобрать и объяснить.
Итак, ночью Авраам вдруг услышал голос (не обязательно извне, может быть, внутри себя), зовущий его, и в этом голосе узнал зов Божий, поднялся, все оставил и пошел туда, куда приведет его Господь. В этом он поверил себе самому, поверил, что тот опыт, который он пережил, является подлинным, реальным опытом, что это была не иллюзия, не сон, не какой-то обман чувств, что действительно нечто в нем прозвучало, и если он хотел остаться честным до конца по отношению к себе, ему не оставалось никакого иного выхода, как последовать зову.
Это бывает и с нами. И мы иногда слышим внутри себя голос, который называем совестью. Это может быть откровение из самых глубин наших, голос Божий, который нам то или другое повелевает или зовет куда-то, и мы не можем оставаться до конца цельными, добротными людьми, если не последуем этому голосу. Это требует очень большого мужества, большой смелости порой, и, конечно, легковерно за этим следовать нельзя. Но Авраам не отнесся к этому легковерно; только когда он убедился, что это действительно не мечта, не фантазия, а что-то пришедшее к нему не как бы извне, но из самых глубин бытия, он покорился этой воле и ее исполнил. И в этом опыте он не только услышал волю Божию, он каким-то образом на самых глубинах своего бытия (простите, что я снова употребляю это слово) познал Бога, он Его узнал. Он теперь знал, каким голосом говорит совесть, каким голосом говорит правда, каким голосом говорит истина. И он пошел. И следующий шаг был обусловлен именно тем, что он был уверен в Боге, а не в том только, что он слышал о Нем или от Него.
Другим откровением Божиим ему было сказано, что родится у него сын, который будет зачатком целого большого народа. Родился сын, был назван Исааком, и вдруг тот же голос Божий говорит Аврааму: возьми своего сына, поднимись на гору и принеси его в жертву Мне – то есть убей (Быт 22:1-13). Каждый из нас обернулся бы к Богу, к звуку голоса и сказал бы: да помилуй, Господи, Ты же Себе противоречишь! Ты же Сам мне обещал, что этот мальчик будет началом целого бесчисленного племени! Авраам поверил Богу больше, чем он мог поверить слышанным словам, больше, чем он мог поверить себе самому. Он взял Исаака, поднялся на гору, и этим показал не только то, что способен веровать, то есть быть совершенно уверенным, что с ним говорит Бог, он показал, что вырос в такую меру общения, близости с Богом, что смог Ему поверить без остатка, довериться Ему даже против всякой логики, против всякой очевидности. Просто потому, что говорит Бог, Которому он верил, Которого он познал, он смог Ему поверить и соответственно поступить. И Бог не обманул Авраама. Он его испытал до конца, но когда речь дошла до убийства, до смерти этого мальчика, тогда Бог остановил его руку, и взамен этого мальчика, своего сына, Авраам принес в жертву Богу барана, который там запутался рогами в траве.
Вот здесь второй вид веры: сначала была уверенность, затем все увеличивающееся общение с Богом и познание Его, которое завершилось полным доверием, полной готовностью не сомневаться в Нем, что бы Он ни сказал, в уверенности, что Бог есть Бог мудрости и Бог любви.
Можно поставить перед собой вопрос: зачем Богу надо было испытывать Авраама, требовать от него, чтобы он собственного своего сына принес в жертву? Мне думается – и это уже взято не из Священного Писания, а просто из жизни, из опыта, – что только тогда можно сказать, что я абсолютно твердо стою на своих убеждениях, только тогда можно сказать, что я уверен в том, что делаю, или доверяю до конца тому, кому я подчинен, когда передо мной стоит испытание смерти. В древности говорили: «Имей память смертную». Когда нечто подобное говоришь современному человеку, он отвечает: неужели я должен помнить о смерти все время, неужели тень смерти должна ложиться на всякую радость, на все мое счастье, неужели она должна закрывать передо мной всю красоту вселенной, мою дружбу, мою любовь, мою радость? так жить нельзя! Но вовсе не об этом говорили в древности. Эти слова означали: если твоя вера, твои убеждения, твоя верность не способны устоять перед опасностью и испытанием смерти, тогда лучше не говори о них.
Бог действительно испытал Авраама самым страшным испытанием, потому что испытать человека его собственной смертью – громадное испытание, но не конечное: испытание человека опасностью или смертью самого любимого, самого дорогого существа являет полную меру его величия. И Бог действительно измерял не только доверие Авраамово, не только его веру, не только его готовность слушаться Его, но его человеческое величие. Насколько он велик? Достоин ли он называться человеком или он просто – ну, человечек, как все мы бываем: живем, трудимся и не всегда достойны не только Бога, а и самих себя? И вот мне кажется, что это испытание смертью очень важно. Я это переживал, скажем, во время войны, когда мы все были перед опасностью смерти в армии и когда каждый человек вдруг показывал себя в полной мере своего величия или своей низости. Некоторые люди, совершенно незаметные в обычной жизни, вдруг вырастали в громадную меру величия, а были такие, которые казались героями, а перед лицом смерти оказывались без сил. Вот почему, мне кажется, это испытание Авраама смертью очень важно; оно очень важно и в нашей жизни.
Вот где острие меча, вот где перед нами ставится вопрос о том, что сделал Бог: Он действительно испытал Авраама последним испытанием, и Авраам вышел из него победоносно, во всем величии подлинного человеческого роста.
Я хочу сказать еще две вещи об Аврааме. Вы наверно помните, что характерной чертой в личности Авраама и в его отношении с Богом было то, что зовущий его голос не манит его куда-то в неизвестное, а определенно зовет в будущее. А второе: что при всех обстоятельствах он оставался верным тому, что Бог ему велел. Пример этого мы видели в рассказе о заклании Исаака, как Авраам не противопоставил одно речение Бога другому, а просто предоставил Богу решать неразрешимую для него самого проблему – и Бог ее разрешил. Из этого отношения полного доверия и совершенной уверенности в Нем – в чем и заключается вера – вырастает новое отношение между Богом и Авраамом. Конечно, Бог изначально глубоко знает и понимает Авраама, но из того, что случается, и Авраам начинает Бога понимать и знать. Он не противоречит Ему, но вместе с этим в рассказе о том, что Бог решил уничтожить Содом и Гоморру, два города, которые были преисполнены злом, Авраам обращается к Богу с мольбой о том, чтобы Он пожалел людей (Быт 18:23-33). Неужели можно сказать, что у Авраама было больше сострадания к грешникам, чем у Бога? Конечно, нет. Если мы могли бы это сказать, мы должны были бы сказать, что Бог ниже Авраама в Своем нравственном облике. Нет, но дело в том, что Авраам так сроднился с Богом, так глубоко Его понял, так переживал то, что является как бы сущностью Божией: Его любовь, Его сострадательную, крестную любовь, что, когда перед ним предстал суд Божий, он встал в защиту грешников – не против Бога, а как бы вместе с Богом сопереживая ужас их возможной погибели. Если хоть пятьдесят человек праведников будет, неужели Ты погубишь этот город? Нет, говорит Бог, не погублю. А если только тридцать? или двадцать? или десять? – Нет. Но не оказалось и десяти. Ударение я сейчас ставлю не на числе грешников, а на том, что Авраам так мог говорить с Богом, потому что он вместе с Ним сопереживал боль, острую боль о том, что эти люди не могут продолжать свое существование на земле, – не потому, что они землю порочат, а потому, что это их собственная погибель: лучше им не жить, чем продолжать так грешить, как они грешили (Быт 18:22-32).
