Иннокентий Херсонский - Жизнь Святого Апостола Павла
Когда таким образом Павел сражался везде за истину, по его выражению, с оружием правды в правой и левой руке (2 Кор. 6, 7), сатана, которого он поразил в самое сердце основанием Церквей в знаменитых городах Азии, готовился напустить на него новую бурю. Ефес, как замечено уже было, славился храмом Артемиды, который, по своему величию и несметным сокровищам, считался в числе семи чудес света. Корыстолюбие художников, ободряемое слепым суеверием Артемидиных почитателей, надоумило их изготовлять искусственные подобия ее храма, которые покупались язычниками как некие святыни. Этой работой особенно славился и обогащался некий серебреник Димитрий. В его-то сердце и вошел сатана для исполнения своих злоумышлений на Павла. Собрав подобных себе ремесленников, Димитрий описал им всю опасность, которою угрожает их прибыткам распространение христианства. Друзья, — говорил он им, — вам известно, что от этого ремесла зависит все благосостояние наше; между тем, вы видите и слышите, что этот Павел не только в Ефесе, но и почти во всей Азии переуверил немалое число людей в том, что боги, делаемые руками человеческими, не суть боги. Что выйдет из этого? То, что не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и ниспровергнется величие той, которую вся Азия и вселенная почитает (ср.: Деян. 19, 25–27).
Выслушав это, толпа корыстолюбивых лицемеров, исполнившись фанатического восторга, начала кричать: "Велика Артемида Ефесская!". Возмущение тотчас распространилось по всему городу. Двое из спутников Павловых, македоняне Гаий и Аристарх, были схвачены. Наступила минута решительная и вместе с тем опасная. Явиться пред разъяренной толпой возмутителей значило бы принести самого себя добровольно в жертву их лютости, искать же спасения в бегстве значило бы изменить истине, изменить своим спутникам, которые находились в величайшей опасности. Павел избрал первое, но верующие удержали его. Даже асиархи [42] старались отвратить его от этой опасности. Между тем одни из возмутителей кричали одно, другие другое, большая же часть собрания не знала, в чем обстоит дело. Поскольку Павла все почитали иудеем, то обвинение якобы в ниспровержении богов пало на иудеев (единственный случай, когда иудеи подверглись опасности за христиан, которые, по свидетельству истории, неоднократно терпели гонение за иудеев). Последние избрали некоего Александра, который должен был защитить их перед народом, сложив всю вину на Павла. Но Промысл разрушил их намерение. Узнав, что Александр иудей, язычники прогнали его со зрелища, и снова в продолжение двух часов кричали: "Велика Артемида Ефесская!"
Соблюсти порядок, уняв столь бурное волнение народа и освободив проповедников христианства от опасности, выпало одному книжнику, вероятно, благоприятствовавшему христианам. Граждане Ефесские! — сказал сей искусный вития. — Какой человек не знает, что город Ефес есть служитель великой богини Артемиды? Если же в этом нет спора, то надобно вам быть спокойными, и не поступать опрометчиво. А вы привели этих мужей, не замеченных ни в святотатстве, ни в хулении богини вашей. Итак, если Димитрий и его товарищи имеют жалобу на кого-нибудь, на то есть судебные собрания, есть проконсулы… Мы находимся в опасности за происшедшее сегодня быть обвиненными в возмущении, так как нет законной причины, которою мы могли бы оправдать такое стечение народа (ср.: Деян. 19, 35–40). Успокоенное этими словами, собрание рассеялось.
Из слов книжника видно, что проповедники Евангелия, открывая язычникам ничтожность их истуканов, не хулили, однако же, их богов. В самом деле, пока ефесеяне были уверены в божественности Артемиды, они без нарушения закона совести не могли спокойно слушать хулы на нее. Насмешки вообще ведут не к убеждению, а к досаде и ненависти. Когда признавалась истина Евангельского учения о Боге, то языческие божества падали сами собой. Такое поведение Павла служит прекрасным примером того, как должно поступать относительно других мнений и взглядов на религию. Наставляй, выводи из заблуждения, обличай, но, доколе не переуверишь, не издевайся над тем, что другой почитает священным[43].
По усмирении мятежа, Павел решился оставить Ефес. Созвав всех верующих и преподав им наставление, он пошел в Македонию. По пути Апостол остановился в Троаде для благовествования о Христе. Здесь отверзлась для него дверь веры, но не имея покоя духу своему (ср.: 2 Кор. 2, 12–13), потому что не нашел там Тита, он поспешил в Македонию, где полагал встретиться с ним. В Македонии Павел действительно был утешен свиданием с этим ревностным сотрудником своего апостольства. Известия, принесенные Титом из Коринфа, еще более умножили радость Апостола (см.: 2 Кор. 7, 6–7, 13–16). Он узнал, что коринфяне приняли Послание его со всем уважением и немедленно исправили замеченные у них беспорядки и что они готовы участвовать вместе с другими в милостыне, собираемой для Иерусалимской Церкви. Узнал и о том, что неисполнение одного обещания прийти к ним некоторыми злонамеренными людьми выставляется как признак его непостоянства и что эти же люди стараются вообще унизить его апостольское достоинство перед коринфянами. Уста его при этом, как он сам говорит, отверзлись к Коринфянам, сердце распространилось (ср.: 2 Кор. 6, 11) от любви к ним и ревности по их спасении, и он написал Второе послание, исполненное усердия и отеческой заботы о пасомых. В нем Апостол приводит истинные причины, удержавшие его от путешествия в Коринф, благодарит за послушание, защищает свое апостольское достоинство и чистоту своего поведения, побуждает к деятельнейшему участию в сборе милостыни для иерусалимских христиан.
Из Македонии Павел перешел в Грецию (Элладу) и провел в ней три месяца, вероятно, большей частью находясь в Коринфе. Отсюда и в это время написано им достославное Послание к Римской Церкви. Павел давно желал видеть ее, утешаясь слухом о преуспеянии христиан в вере (см.: Рим. 1, 11–12), но обстоятельства до сих пор препятствовали ему исполнить это намерение. Между тем он слышал, что в Римской Церкви происходят нестроения среди обращенных в христианство: язычники презирают иудеев, а иудеи язычников. Отшествие диакониссы Церкви Кенхрейской Фивы в Рим представило ему случай написать тамошним христианам (см.: Рим 16, 1). Поскольку разногласия иудеев с язычниками были почти общим недугом, от которого страдали тогдашние Церкви, то учитель языков в Послании к Римской Церкви, как знаменитейшей между новоустроенными Церквами, пространно изложил свое учение по поводу взаимоотношений обрезанных и необрезанных христиан, а это привело его к разъяснению догматов о духовном бессилии и безответности перед Богом всего рода человеческого, о свойствах веры оправдывающей и о тех обязанностях, какие она налагает на христиан. Поэтому-то Послание к Римлянам всегда почиталось важнейшим из посланий Павловых и как бы сокращенным изложением его учения.
Собрав в Греции приношения всех Церквей, им основанных, Павел избрал было самый кратчайший путь в Иерусалим через Сирию. Но известие о злоумышлении иудеев (может быть, хотевших воспользоваться милостыней, которую он нес с собой) заставило его предпочесть другой путь, через Македонию (см.: Деян. 20, 3). Посетив Филиппийскую Церковь, он достиг Троады, где провел семь дней. В последний день своего пребывания, когда христиане собрались, по обыкновению, для общественной молитвы, Павел предложил им поучение, длившееся до полуночи. Столь благочестивое собрание, где, по выражению святителя Иоанна Златоуста, любовь проповедовала, любовь и слушала, возмущено было внезапно одним неприятным случаем. Некий юноша, именем Евтихий, сидевший на окне, погрузился в глубокий сон и, пошатнувшись, сонный (так опасно быть невнимательным к слову Божию!) упал с третьего этажа, и был поднят уже мертвым. Но Павел, найдя в нем признаки жизни, успокоил братьев и продолжил проповедь, за которой следовала вечеря любви, потом опять слово веры, так что вся ночь проведена была в беседе. К утру отрока привели живого.
С рассветом Павел оставил Троаду. Его спутники поплыли в Асс, а сам он направился туда пешком, вероятно, для того, чтобы по пути следования преподать наставление верующим. В Ассе он сел на корабль и через несколько дней прибыл в Милет. Ефесская Церковь осталась в стороне, ибо он спешил в Иерусалим. Она не знала еще, что никогда больше не увидит его, но Павлу было открыто это, а потому из Милета он послал за ефесскими пресвитерами, чтобы изложить им свою последнюю волю. Прощальная речь его к этим пастырям есть излияние истинно отеческого сердца. Она невольно напоминает прощальную беседу Иисуса Христа со Своими учениками.
