Александр Громов - Паракало, или Восемь дней на Афоне
И нам досталось. Слава Богу!
Снова торжественный исход из трапезной, мы благословились и пошли в церковную лавку.
О! Какое обилие всего в Пантелеимоновой лавке! А сколько книг и каких замечательных. Вот закрыться бы здесь на недельку и читать, читать, читать… С собой всё равно не унесёшь. Во-первых, потому что покупать особенно не на что, а во-вторых, нам ещё неделю по Афону ходить, вот на обратном пути и купим. Из Пантелеимонова монастыря надо обязательно что-нибудь домой привезти: маслица, иконок, крёстному обещал икону святого Пантелеймона… Решено: на обратном пути зайдём сюда и всё купим.
Сейчас написал и едва не расхохотался: ведь и в самом деле, прохаживаясь тогда вдоль стеллажей, прикидывал, намечал, строил планы. Боже мой, как ещё совсем недавно я был так наивен и уверен в себе.
— Пойдём, — сказал Алексею Ивановичу, когда точно наметил, что куплю на обратном пути, — у нас ещё есть время подремать в архондарике.
— Нам сейчас надо определяться, куда дальше идти.
— А чего определяться? Сначала разносим посылки. Одну отдали, теперь, стало быть, несём твои книги в Кутлумуш.
— И как мы туда пойдём?
— Сядем на паром, доплывём до Дафни, а там ходят автобусы в Карею, — всё казалось так просто, что сомневающийся Алексей Иванович начинал раздражать. — А так как паром через два часа, то пойдём подремлем.
— А если не будет парома?
— Тогда пойдём пешком, но сначала — подремлем.
— Как по такой погоде куда-то идти — дождь, ветер.
— Нормальная погода, через час — пока мы всё-таки подремлем — всё наладиться.
Тогдашняя уверенность в себе и своих силах меня и сейчас поражает.
В архондарике я подошёл к размещавшему нас вчера монаху и по-свойски спросил:
— А как найти отца Николая Генералова?
— О! — воскликнул монах. — Отец Николай уже года четыре в Ксилургу.
— Где-где?
— В скиту Пресвятой Богородицы.
— А как туда попасть?
— Это по дороге на Ватопед. Там есть поворот, если идти на Ильинский скит… — монах ещё что-то объяснял мне, но я протянул ему карту. — Тут… примерно, — и он обвёл пространство по другую сторону полуострова. — А вы не сдали ещё постель? А то у нас сейчас убираться в комнатах будут.
«Подремать не удастся», — понял я и убрал карту.
— А кто такой Николай Генералов? — спросил Алексей Иванович, когда мы с рюкзаками встали у выхода под моросящий дождь.
— Давным-давно, — былинно начал я (выходить под дождь не хотелось), — лет шесть-семь назад, один батюшка завёз на Афон мою книжечку. Ну, я не думаю, что он повёз её, чтобы поведать, что есть вот такой писатель, я там, собственно, выступал не в роли писателя, а как документалист — там описывалось одно мероприятие, возглавлял которое тот самый батюшка. Его портрет и на обложке был. А Генералов — какой-то тут знаменитый старец, говорят, у него какие-то книги, проповеди есть, но я не читал. И вот наш батюшка этому старцу книжечку подарил, а сам дальше по Афону пошёл. На обратном пути их делегация снова в Пантелеймоне оказалась и тот старец вдруг передал нашему батюшке икону «Избавительница от бед» для автора книжечки, то бишь — для меня. Так у меня оказалась икона, с которой хожу в крестные ходы, и так я узнал о существовании отца Николая Генералова[31].
— Что же ты мне про это раньше не говорил?
— Да я и сам не знал, надо мне его видеть, не надо… Он и не помнит, кому что он там шесть лет назад дарил. Но, конечно, сказать «спасибо» хотелось. Всё-таки у меня с той иконой многое связано.
— Ну, так нам надо обязательно в это Кси… Как он сказал?
Я посмотрел, что успел накарябать на карте.
— Ксилургу.
— Ну да. Вот и намечается у нас ещё один пункт.
Появились Саньки — с рюкзаками за плечами и возбуждённые, словно у них совпали номера и серия в лотерейном билете.
— Всё, мы поехали, — сообщили они. — Тут хохлы «газельку» (как это мило прозвучало за тысячу вёрст от родины) из Карей вызвали, там как раз попутчики нужны, чтоб её полностью забить. Парома-то из-за погоды не будет.
Алексей Иванович поднял на меня по-собачьи печальные глаза: мол, что ж, ты, хозяин, я же предупреждал, по-человечьи трагически вздохнул и отвернулся.
— А там, в «газельке», ещё пара мест не найдётся? — на всякий случай спросил я.
— Нет, только два было.
— Ну ладно, бывайте. Простите, если что не так.
— И вы нас простите.
— Бог в помощь.
— Даст Бог, свидимся ещё.
— Конечно, свидимся.
— А как же вы без парома?
— Не пропадём, чать, Господь не оставит…
— Ну, ладно…
И они ушли. Минут через пять Алексей Иванович произнёс:
— Кажется, дождик потише пошёл… Пойду покурю…
И я остался один. Куда, действительно, мы сейчас пойдём?
Господи! Как научиться понимать волю Твою?! Не говорю исполнять — мне почему-то, скорее всего, по неведению, кажется, это проще. Мне — хотя бы научиться понимать, то ли я делаю? Суечусь, проекты какие-то, планы, всё Россию спасаем… Сколько слов красивых напридумывали! А такое чувство — только топим… в этих словах.
Как я устал от всего этого, Господи!
От самого себя устал.
Но почему, Господи, я не могу это бросить?
Мне сказали: неси, это твой крест. Да я согласен нести, Господи! Я согласен делать то, что кажется мне порой глупым и бессмысленным, но я признаю, что это может только мне казаться, а на самом деле — это хорошо в глазах Твоих. Но как узнать это?
«…если я приобрёл благоволение в очах Твоих, то молю: открой мне путь Твой, дабы я познал Тебя»[32]…
Примерно так я возопил полгода назад, когда заполночь переписывал — как всегда срочно — очередной «служебный проект», сочинял «обоснование» и обозначал «ресурсное обеспечение». Я знал, что никому это не надо. Что мне сказали написать это просто для того, чтобы отделаться от меня — знали, что не напишу. А я писал и стонал: Господи, зачем я делаю это?
Утром принёс написанное и положил на стол, как какой-то пустяк.
— Погода, — говорю, — сегодня хорошая.
— Да, — отвечают мне, — а в интернете писали, дожди будут…
Ясно было, что они не ожидали, теперь ведь с тем, что легло им на стол, надо что-то делать. А я пошёл спать.
Вечером жена начала издалека:
— Я тут анализы сдавала…
Ну, сдавала и сдавала, хотя какие анализы, вроде не болеет никто, но я-то всё мучаюсь: зачем я угробил целую ночь на непонятно что — в общем, в слова жены не врубаюсь. А она продолжает:
— …я не хотела говорить тебе, пока не выяснится…
Начинаю прислушиваться. И она, почти шёпотом:
— …я беременна…
Господи! Прости меня! Прости, что лез со своими дурацкими вопросами. Я буду, буду делать, даже, если и не понимаю толком, зачем это надо.
Дай, Господи, понести крест и не задавать глупых вопросов.
Для меня явное чудо заключалось не в том, что после больницы я был дряхл телом, аки Захария, а то, что она сообщила о беременности после ночи, когда я, едва не отчаявшись, стал требовать у Бога знамения. Какое мне ещё нужно знамение?
А я продолжаю роптать. Ропщу, что не понимаю Замысла… А кто я? Горшок, который ещё неизвестно для каких целей определят. Но для чего бы ни определили, надо делать и не сомневаться.
Вот для меня это и есть самое сложное — не сомневаться.
Дай, Господи, жить по воле Твоей, а не по своей!
И вот здесь, на Афоне, я вдруг почувствовал сладкое чувство свободы. Свободы от собственной воли.
Ведь вот она в чём, оказывается, подлинная свобода — это отказ от своей воли.
Господи, как это просто: откажись от себя — и ты свободен. Как я этого не понимал раньше?
Но понять и исполнять — разные вещи.
И всё-таки — как это сладостно было понять, что ты в воле Божией: не надо суетиться, выдумывать, строить планы и писать проекты. Есть Божия воля и надо Её исполнять.
Мне вдруг показалось, что одного этого открытия для меня достаточно. Не зря ехал на Афон. Можно возвращаться домой.
Я едва не расхохотался: ну до чего же ловок лукавый. Тут же подсунулся: мол, всё, что нужно, узнали, можно и домой. Нет, шалишь. А хорошо, что бесёнок высунулся — будем помнить, что этот всегда рядом.
— Ты чего лыбишься? — удивился подошедший Алексей Иванович.
— Радуюсь — день хороший.
— Нашёл время, что мы теперь делать-то будем?
— Увидишь, всё будет хорошо.
Снова появились Саньки. Вид у них был невесёлый. Оказалось, за то, чтобы оказаться в компании хохлов, уезжающих на «газельке», надо заплатить — и весьма неслабо.
— Ничего, пешком пойдём, — Алексей Иванович, может, и хотел подбодрить, но получилось немножко издевательски.
А вообще ничто более не вселяет в русского человека оптимизма, как осознание, что кому-то ещё хуже.
— Всё будет хорошо, — повторил я.
И тут выглянуло солнышко.
