Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни
«О. Даниил, – пишет С. А. Нилус, – любил проповедовать перед всякой аудиторией, где бы она для него ни собиралась, кто бы только ни пожелал его слушать… При покойном великом старце о. Амвросии Оптинском, по болезненности своей редко выходившем из келлии, на о. Данииле лежала, с благословения старца, обязанность приводить к вере и истине тех из смущенных духом интеллигентов, которых тянула в Оптину к старцам еще не уснувшая навеки совесть… В летнее время, когда и до сих пор еще бывает в Оптиной большой наплыв паломников к Оптинским старцам, а во дни старца Амвросия и того больше, о. Даниил почти не живал в своей скитской келлии; его разбирали, как говорится, нарасхват – то на гостиницу, а то и просто в отъезд из монастыря к окрестным помещикам, в числе которых были люди высокого положения в свете, богатые или знатные… И там, где, казалось, уже совсем замирало религиозное чувство, искаженное современными лжеучениями или равнодушием к вере, гремело и там апостольское слово о. Даниила. И к слову этому прислушивались, и слово это чтили…» «В воскресенье 25 ноября 1907 года, – пишет С. А. Нилус, – в половине второго пополудни в Скиту Оптиной Пустыни отлетела к Господу праведная душа иеромонаха о. Даниила, в миру – потомственного дворянина Димитрия Михайловича Болотова, свободного художника Петербургской Академии Художеств. Отец Даниил происходил из того рода Болотовых, который во дни слета Екатерининских орлов дал известного творца “Записок Болотова”, а в наши дни – четырех иноков: его самого, брата-схимонаха и сестер: игуменью-схимницу и схимонахиню…
Как живой стоит передо мною почивший старец. Вижу его несколько сутуловатую, высокую, худощавую фигуру с головой, волнующей при каждом порывистом движении уже поредевшие серебряные пряди длинных седых волос, обрамляющих высокое, белое, как будто из слоновой кости выточенное, чело, из-под которого любовно и кротко, но вместе и проницательно, глядят лучистые добрые глаза. Вижу его красивые, тонкие пальцы… Слышу его глубокий и несколько глуховатый басок, так приветно встречавший всякого, кто переступал порог его заваленной в совершенном беспорядке всякой неразберихой келлии, где чего-чего только не было: эскизы карандашом, этюды красками, палитры, кисти, краски, книги, иллюстрации, бутылки с фотографическими ядами, судки с остатками братской пищи, самоварчик не желтой уже, а зеленой от времени и недостатка ухода меди…
“Наш добрый дяденька” – звали его Шамординские монахини, производя родство это от своей первоначальницы – игумении матушки Софии, сестры старца: она – матушка им, а он брат ее и, стало быть, им – дяденька. Так и оставался им, семистам сестрам, отец Даниил “дяденькой” до самой своей смерти…
Болезни в нем никакой не было; он просто таял, как догорающая свечка, но иногда, как это и бывает с огоньком такой свечки, он внезапно вдруг вспыхивал ярким пламенем былой энергии и опять по-былому лилась горячая речь и гудел вдохновенный басок его проникновенного слова…
Накануне его смерти я пришел к нему за час до скитской всенощной, которую хотел отстоять в Скиту. Старец сидел в камышовом кресле около стола; за этим столом мы, бывало, много раз пивали вместе чай из “зеленого” самоварчика и вели тихие беседы. Перед о. Даниилом стояла миска с ушицей: ее в комнатной печке изготовил ему сосед его по келлии, монах о. Иов. Но старцу было уже не до ухи: он, тяжело дышал и, видимо, томился. Меня он узнал, обрадовался…
– Батюшка! – сказал я, – вам сегодня как будто получше?
– Нет! Слабею… дышать трудно. Боли никакой нет, а вот дышать трудно… Пора домой!.. Боже, милостив буди ми грешному!..
Ночью в два часа его приобщили Св. Таин.
– Молю Бога, – сказал он, причастившись, – чтобы Святые Его Тайны укрепили меня настолько, чтобы дойти до келлии игумена и благословить в последний раз племянниц.
Его племянницы, Долинины-Иванские, дочери единственной мирской сестры о. Даниила, – послушницы в Шамординском монастыре.
И Господь его укрепил и исполнил его предсмертное желание: его смогли довести до келлии о. скитоначальника (старца Варсонофия), где он в полном сознании благословил двух юных племянниц и мою жену, поспешившую к нему принять его последнее благословение. Всех он узнал, всех утешил своей любовью. Сколько сил оставалось в его обращавшемся в землю теле… Это было часа за три до его кончины».
14. Схиигумен ФеодосийО жизни скитоначальника отца Феодосия (Поморцева) сохранилось немного известий, но есть все же рассказы о нем, иногда весьма выразительные. Вот, например, митрополита Вениамина (Федченкова), который еще архимандритом гостил в Скиту в 1915 году. «В Скиту был обычай – вечерние молитвы совершать в домике о. скитоначальника, – писал Владыка. – После этого мы все кланялись о. Феодосию в ноги, прося прощения и молитв, и уходили к себе. А если ему нужно было поговорить с кем-нибудь особо, то он оставлял их для этого после всех. Но на этот раз о. Феодосий оставил всех. Братий в Скиту было немного. Почти все послушники были призваны в армию. После “прощения” он обращается к о. Кукше и довольно строго спрашивает:
– Кто благословил тебя разрешить отцу архимандриту (т. е. мне) служить ныне Литургию?
О. Кукша понял свою вину и без всяких оправданий пал смиренно в ноги скитоначальнику со словами: “Простите меня, грешного! Простите”.
– Ну, отец архимандрит не знает наших порядков. А ты обязан знать! – сурово продолжал выговаривать о. Феодосий.
О. Кукша снова бросается в ноги… Так он и не сказал ни одного словечка в свое оправдание. А я стоял тоже как виноватый, но ничего не говорил… И мне, и всей братии был дан урок послушания.
Вот скоро встретился другой случай. В Калужскую епархию приехал новый архиерей… День был солнечный. Утро ясное. Вижу, о. Феодосий направляется с о. Кукшей к храму Св. Иоанна Предтечи. Я поклонился. Батюшка говорит мне, что ныне он с отцом настоятелем архимандритом Исаакием едет в Калугу представляться новому владыке:
– Вот, сначала нужно отслужить молебен.
…В это время о. Кукша отпер уже храм, и мы двинулись туда. На пути о. Феодосий говорит мне:
– Вы знаете, отец Кукша – великий благодатный молитвенник. Когда он молится, то его молитва – как столп огненный возносится к Престолу Божию.
Я молчал. И вспомнил выговор этому столпу: видно, было нужно это и ему, и всем нам».
В последнее время жизни старца Варсонофия в Скиту иеромонах о. Феодосий, тогда ризничий, был его духовником, но в то же время сам был духовным чадом старца. Однажды он появился в доме скитоначальника-старца, и кто-то сказал: «Батюшка, вот к вам ваш сынок пришел». – «Какой он мне сынок, – улыбнулся отец Варсонофий, – мы с ним ровня».
Во время болезни о. Варсонофия в 1910 году о. Феодосий предложил ему принять схиму и сам участвовал в этом, совершавшемся келейно, постриге. Спустя менее трех лет о. Феодосий участвовал в похоронах великого старца. После похорон он два дня служил панихиды в келлии покойного, в его бывшей моленной, где стояла чаша с елеем, – о. Феодосий после панихид помазывал присутствовавших. С этого времени он стал собирать материалы о старце Варсонофии, просил всех записывать воспоминания о нем, принести его письма… Вскоре (в 1914 году) была издана книга: «Памяти Оптинского старца схиархимандрита Варсонофия.
Венок на могилу батюшки от его духовных чад и почитателей к 40-му дню его блаженной кончины». На последней странице о. Феодосий поместил объявление – просьбу материалы о старце присылать в Скит. В том же году о. Феодосий поселился в доме скитоначальника.
Давно хотел о. Феодосий знать наизусть, как знал старец Варсонофий, акафист Божией Матери, но никак не мог запомнить. И вот, однажды, он прилег и накрылся одеялом старца, думая об акафисте… И тут произошло чудо: акафист утвердился в его памяти.
В 1914–1916 годах в Оптину Пустынь приезжали: Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, царственный новомученик Великий Князь Димитрий Константинович Романов, расстрелянный в Петрограде в 1919 году; также новомученик князь Константин Константинович Романов (он был брошен безбожниками в ночь на 18 июля 1918 года в старую шахту под Алапаевском вместе с Великой Княгиней Елисаветой Феодоровной, Великим Князем Сергием Михайловичем, инокиней Варварой, князем Владимиром Палеем и Феодором Ремезом, а также с двумя своими братьями Игорем и Иоанном). Вместе с Великим Князем Димитрием Константиновичем посетила Оптину княгиня Татьяна Константиновна, сестра новомучеников князей Константина, Иоанна и Игоря.
После событий осени 1917 года трудности, вызванные войной, усугубились. В обители появилась нехватка всего нужного. Однажды о. Феодосий отправил скитского цветовода монаха Мартирия и послушника Иоанна закупить пшеницы. Проехав на повозке несколько уездов, они увидели, что везде досмотр, проверяют каждую телегу, реквизируют зерно. Купить ничего не удавалось. Стали они, остановившись в виду храма или часовни, молиться Богу о помощи, обращаясь с тем же и к приснопамятным Оптинским старцам. Надо было купить пудов тридцать. И вот вдруг им повезло: купили двадцать пять. Засыпали мешки сеном и на авось поехали – пронеси, мол, Господи… Проехали семь уездов, везде заставы и осмотр, а их словно никто и не видел: едут мимо… Привезли хлеб в Скит. Хватило на время и монастырю, и беженцам из мест, куда пришли немцы, – этим беднякам отдана была одна из гостиниц для проживания. Когда вернулись иноки из хлебного похода, скитский летописец (иеродиакон Кирилл Зленко) записал: «Святые отцы своими святыми молитвами явно помогают родному Скиту».
