Поль Гольбах - Система природы, или О законах мира физического и мира духовного
Деист не замедлит сказать, что бог вовсе не таков, каким его рисует религиозное суеверие. Но атеист ответит ему, что само это религиозное суеверие и все связанные с ним нелепые и пагубные воззрения являются лишь следствием темных и ложных представлений о божестве; что для оправдания распространяемых о божестве нелепых и непостижимых идей вполне достаточно признать его непостижимым; что эти таинственные нелепости необходимым образом вытекают из представления о нелепом призраке, способном порождать только другие призраки, которыми так переполнено заблуждающееся воображение смертных. Нужно уничтожить этот главный призрак, чтобы добиться покоя, понять свои настоящие отношения и обязанности и достигнуть безмятежности духа, без которой на земле невозможно счастье. Если бог суеверного человека страшен и отвратителен, то бог теиста является внутренне противоречивым существом и, если внимательно вдуматься в него, таит в себе гибельные для людей следствия, которые рано или поздно используют религиозные обманщики. Только природа и открываемые нам ею истины способны дать уму и сердцу человека прочную основу, которую не сможет поколебать никакая ложь.
Ответим также тем, кто не перестает повторять, будто только интересы и страсти склоняют людей к атеизму и страх грядущих наказаний побуждает испорченных людей пытаться устранить судью, которого они имеют основание опасаться. Мы охотно согласимся с тем, что страсти и интересы людей побуждают их производить изыскания: незаинтересованный человек не станет заниматься изысканиями; человек, лишенный страстей, не станет энергично производить поиски чего-либо. Поэтому остается только определить, правомерны или нет страсти и интересы, побуждающие некоторых мыслителей обсуждать вопрос о бытии божьем. Мы уже указали на эти интересы и нашли, что испытываемые людьми страхи и тревоги являются для всякого здравомыслящего человека вполне достаточными побуждениями для того, чтобы постараться убедиться, необходимо ли ему проводить всю жизнь в непрерывном беспокойстве. Неужели несчастный человек, несправедливо закованный в цепи, не вправе желать разбить их или же изыскивать средства, чтобы вырваться из своей тюрьмы и избавиться от угрожающих ему на каждом шагу наказаний? Неужели его страсть к свободе не правомерна, неужели он вредит своим товарищам по несчастью, избавляясь от ударов тирании и помогая им избавиться от нее? Что такое неверующий, как не заключенный, вырвавшийся из всемирной тюрьмы, в которой тиранический обман удерживает всех смертных? Что такое писатель-атеист, как не вырвавшийся из тюрьмы узник, доставляющий своим товарищам, имеющим мужество следовать за ним, средство избавиться от ужасов, которые им угрожают? Жрецы беспрестанно повторяют, что гордость, тщеславие" желание отличиться от большинства смертных толкают на путь неверия. Они поступают в этом отношении так, как вельможи, которые называют нахалами всех отказывающихся пресмыкаться перед ними. Всякий здравомыслящий человек вправе спросить у жреца: почему твои рассуждения правильнее моих? Почему я должен отказаться от своего разума в пользу твоих бредней? С другой стороны, жрецам можно сказать, что выгода делает их жрецами и заставляет их становиться теологами; интересы их страстей, гордости, скупости, честолюбия и так далее привязывают их к системам, плодами которых пользуются только они одни. Как бы то ни было, жрецы должны были бы довольствоваться своей властью над толпой и позволить мыслящим людям не падать ниц пред их пустыми идолами. Ведь Тертуллиан сказал: ("Кто же заставляет философа приносить жертвоприношение?").
Мы охотно согласимся также с тем, что часто испорченность нравов, разврат, распутство и даже легкомыслие могут приводить к безверию; но можно быть свободомыслящим, неверующим и даже выставлять напоказ свое неверие, при всем том не будучи атеистом. Ведь существует большое различие между людьми, которые пришли к безверию путем рассуждения, и людьми, которые отвергают или презирают религию лишь потому, что она является для них мрачным учением или стеснительной уздой. Есть немало людей, которые отказываются от общепринятых предрассудков просто из тщеславия или веры на слово; эти мнимые вольнодумцы сами ничего не исследовали; они полагаются на мнения других людей, которые, по их предположению, основательно обсудили соответствующие вопросы. У неверующих этого рода нет никаких прочных взглядов; неспособные к самостоятельному рассуждению, они с трудом следуют за рассуждениями других лиц. Они нерелигиозны по той же причине, по какой большинство людей религиозно, то есть из легковерия подобно толпе или из-за выгоды подобно жрецам. Разве сластолюбец, погрязший в беспутстве развратник, честолюбец, интриган, легкомысленный человек, распутная женщина, модный остроумец в состоянии высказать здравые суждения о религии, которой они не изучали, почувствовать силу какого-нибудь аргумента, понять какую-нибудь систему в ее целом? Если в ослепляющем вихре страстей они замечают иногда слабые проблески истины, то у них остаются от этого лишь мимолетные скоро исчезающие следы. Испорченные люди выступают против религии лишь потому, что считают ее враждебной их страстям; добродетельный же человек восстает против нее потому, что считает ее враждебной добродетели, вредной для своего счастья, опасной для своего покоя и гибельной для человечества. Арриан говорит, что, когда люди думают, что боги противятся их страстям, они проклинают их и опрокидывают их алтари. Чем смелее взгляды атеиста, чем более странными и подозрительными они кажутся другим людям, тем строже он должен соблюдать свои обязанности, если не хочет, чтобы его поведение опровергало его теорию, призванную при надлежащем ее углублении показать всю достоверность и необходимость морали, которую все религии стремятся сделать проблематичной либо совершенно извратить.
Когда на нашу волю действуют разнообразные скрытые мотивы, то очень трудно сказать, что именно ее определяет; дурной человек может прийти к неверию или атеизму в силу побуждений, в которых он не решается признаться самому себе; он может заблуждаться и, воображая, что ищет истину, следовать голосу своих страстей; он может отрицать бытие верховного существа без особых размышлений, просто из соображений выгоды. Однако страсти иногда оказываются полезными; серьезный интерес заставляет нас внимательнее изучать вещи; нередко он может заставить открыть истину даже такого человека, который совершенно не искал ее и жаждал добиться покоя, обманув самого себя. Испорченный человек, наталкивающийся на истину, похож на человека, который, убегая от мнимой опасности, видит на своем пути опасную змею и давит ее: он случайно и, так сказать, неумышленно делает то, что менее напуганный человек сделал бы вполне сознательно. Дурной человек, боящийся своего бога и желающий избавиться от него, может, разумеется, обнаружить нелепость ходячих представлений о боге, не понимая, однако, что это нисколько не меняет очевидности и необходимости исполнения им своих обязанностей.
Чтобы здраво судить о вещах, необходимо быть незаинтересованным; чтобы понять какую-нибудь великую систему в целом, необходимы знания и умение логически мыслить. Только добродетельный человек способен исследовать доказательства бытия божьего и принципы всякой религии; только человек, знающий природу и ее законы, способен понять и мысленно охватить систему природы, постигнув связь действующих в ней причин. Дурной человек и невежда не способны рассуждать добросовестно; только добродетельный человек пригоден для столь великого начинания. Но в этом случае он, казалось бы, должен мечтать о существовании бога, награждающего добродетель людей? Если же при всем том такой человек отказывается от выгод, на которые мог бы надеяться благодаря своей добродетели, то он поступает так лишь потому, что считает эти выгоды, равно как и представление об обеспечивающем их существе, мнимыми; размышляя над характером божества, он вынужден признать, что нельзя рассчитывать на капризного деспота и что порождаемые идеей такого деспота гнусности и безумства бесконечно перевешивают ничтожные выгоды, вытекающие из признания его существования. Действительно, всякий мыслящий человек должен заметить, что на одного робкого человека, слабые страсти которого сдерживаются этим богом, приходятся миллионы других, которых бог не может обуздать и чьи желания он, напротив, распаляет; что на одного человека, которого может утешить бог, есть тысячи других, которых он доводит до ужаса и отчаяния и заставляет стенать; одним словом, такой человек должен убедиться, что если и находятся отдельные, не особенно последовательные фантазеры, осчастливленные богом, то зато бог порождает раздоры, убийства и скорбь в обширных странах, погружая целые народы в печаль и уныние.
